Война, война, думал я про себя, ну так что, разве уж так важно, что творится вокруг?

До сих пор не знаю, как все это случилось, словно во сне, а може, и был это сон на самом деле. Не то велел мне кто, не то попросил меня зайти в тот дом, хотя и не ведал я, чего иду, и к кому иду, и зачем — просить ли, брать или давать. Хотя, признаться, словно чувствовал, словнo понимал, куда иду и зачем.

И таки пошел я, хотя и не вспомню — как. Не пешком шел и ехать не ехал, словно по ступенькам каким-то взбирался.

Очутился я в прихожей, там серый свет из длинных окон падал, а может, электрические лампы светили по углам, но уж очень запыленные, видно, они были, ибо странным все казалось кругом: какие-то одежды бесцветные на одной стене, старинный резной буфет у другой, изогнутым верхом накренившийся, одним стеклянным глазом зло поблескивающий. Другой глаз, средний, матовой пленкой затянувшийся, словно слепец. Третий — черной бездной раскрывшийся от любопытства, как и я. И пол — не то деревянный, не то из камня — через серый туман еле различимый, жесткий, гнетущий.

Война, война, думал я про себя, разве так уж важно, что творится вокруг.

Тихо было, как в гробу, не появлялся никто, неужто не позвонил я у входа, но все равно никто не показывался, и я попытался представить себе, разглядеть в этом блеклом свете прихожей женщину, которой я был нужен.