Алиса находилась на грани помешательства. Ей очень хотелось внимательно рассмотреть мир сквозь эту грань, поэтому она не предпринимала никаких попыток к отступлению. Алиса гуляла по проходным дворам Васильевского острова, представляя, что она идет по коридору огромной коммунальной квартиры. Дворы, и переходы теперь занимали ее воображение не меньше, чем в недалеком прошлом - зеркальные коридоры. Грань помешательства переливалась всеми цветами радуги. Она была прекрасна, несмотря на преобладание в ней розового цвета к радуге, как нам доподлинно известно, не имеющего абсолютно никакого отношения. Алиса стала меньше общаться с людьми, сосредоточившись на самосозерцании, граничившем с шизофренией. Она разговаривала сама с собой, и ее голос менялся в зависимости от выбранной роли. Алиса нашла у себя все симптомы модной по тем временам болезни под названием "депрессия". У нее болела голова, но она с настойчивостью влюбленного кролика продолжала писать какие-то нервные абзацы. От нее прятали коньяк, и ей приходилось довольствоваться дешевым пивом. Она мечтала то о вселенской славе, то о нетривиальном уходе из жизни, не зная, чему же в итоге отдать предпочтение. Она пришпиливала на стены странные цитаты и в подробностях продумывала костюмы для выхода в булочную. Алиса боялась и мечтала оказаться за гранью, символизировавший тупик в самом последнем коридоре. Она ненавидела птиц, заводивших свои трели в пять утра, когда она, наконец, засыпала. Она ненавидела пение птиц в память о Вирджинии Вульф, она боялась, что эти птицы - плод ее воображения, она... В детстве Алиса подолгу смотрела на афишу, пугавшую ее своей безысходностью и крупной надписью : "Кто боится Вирджинию Вульф?" Эта надпись завораживала, она теряла основной смысл, параллельно приобретая несколько второстепенных и, в конце концов, растворялась за той гранью, за которую боялась и мечтала попасть Алиса. Она бродила по коридорам и дворам, и каждый запах или звук выбивали ее из реальности происходящего, порождая кучу воспоминаний, ассоциаций и образов. Грань помешательства представлялась то гранью огромного алмаза, который неведомый персидский мальчик получил в дар от Александра Македонского, то гранью немытого стакана, в котором еще вчера плескалась водка, и кто-то, стряхивая пепел в пустую консервную банку, мечтал о лете, которое задумавшись о чем-то своем, прошло мимо Алисы. Белая горячка, завернувшись в простыню, сидела на краю кровати. Длинные пальцы бегали по клавиатуре, стараясь запечатлеть неизвестно для кого мысли и чувства человека, в последний раз задумавшегося о крыльях африканских бабочек, прежде чем перешагнуть ту грань, за которой тысячи таких же точно бабочек парят в воздухе, подобно разноцветным медузам, парят под тревожное пиликанье четырех маленьких скрипачей.
