Литмир - Электронная Библиотека

– Укус хмыря считается? – спросил кикимор, бесцеремонно проталкиваясь через лес ног.

Гелата насторожилась.

– Хмыря? А хмырь откуда? – спросила она.

– Да тяпнул её недавно один хмыреныш… – протянул Антигон, длинным плевком по дуге очень точно выразив всё, что не упаковалось в слова.

Фулона насторожилась.

– Хмырь? В человеческом мире? Что он тут забыл? – спросила она.

– Да вроде как искал чегой-то… У, елкина моталка! Прынцоид переделанный! – горячо сказал Антигон.

У него потребовали подробностей. К сожалению, подробностей кикимор смог поведать немного, то и дело сбивался на личную характеристику хмыреныша. Его останавливали, вновь требовали подробностей, и вновь Антигон слова через три скатывался.

Пришлось махнуть на него рукой.

– Вообще, конечно, укус хмыря мало кому пойдет на пользу. Хмырь и стерильность – это даже не антонимы, а нечто вообще никак не соприкасающееся. Не исключено, что укус хмыря, особенно непромытый, мог ослабить защиту валькирии, – допустила Гелата. – Но все равно нужно еще что-то. Что-то внутреннее, психологическое, глубинное. Э-э… Она никогда не страдала от раздвоенности?

– Раздвой… как? – озадачился кикимор.

– Не было у нее внутреннего надлома, глобального противоречия, недовольства? Иногда человек кажется цельным и благополучным, а внутри его точно двуручной пилой терзает, – пояснила Гелата.

– А то как же! – наконец сообразил Антигон. – Гадкая хозяйка – она такая! Никак ее не поймешь! То говорит: сделай яичницу, а сделаешь – поковыряет и не трескает! «Я, мол, перехотела. Ты картошки не пожаришь, будь такой гаденький?» – «А яичницу теперь что, выкидывать?»

Кикимор посмотрел на слабые Иркины руки, лежащие поверх одеяла, перешел на крик и, отвернувшись, издал звук, похожий на собачий лай.

Поняв, что от Антигона, кроме рассуждений о яичнице и рыданий, ничего не дождешься – Гелата вопросительно посмотрела на Багрова.

– Ничего не хочешь сказать? – спросила она, очень зорко глядя на него.

Багров смутился.

– НУ???

– Четвертое правило кодекса, – произнес Матвей совсем тихо, чтобы никто, кроме Гелаты, не слышал.

Валькирия воскрешающего копья хмыкнула.

– Про кодекс будешь в суде говорить. Мне скажи по-русски. Что-нибудь вроде поцелуя?

Матвей кивнул, уставившись в пол.

– Это я виноват. Не думал, что это так опасно. Она не хотела, – сказал он, защищая Ирку.

Гелата недоверчиво скривилась.

– Если бы не хотела – ничего не было бы. Опасно не столько соприкосновение губ – сколько соприкосновение сердец, – сказала она.

– Как вы узнали? – спросил Багров.

– Ну об этом легко догадаться, – ответила Гелата так же вполголоса. – Все наши об это рано или поздно спотыкаются. Тут главное крепко держать сердце, чтобы его не выкрали из сумочки… Ирка, к сожалению, не удержала – и вот результат.

– И что теперь будет? – тихо спросил Багров. – Она станет прежней? Останется валькирией? Хотя бы человеком когда-нибудь станет?

Он ощущал себя убийцей. Даже хуже, чем убийцей. Убийца чаще всего убивает того, кого ненавидит. Он же убил или почти убил ту, кого любил больше, чем себя.

Гелата вздохнула.

– Слишком много вопросов. Явно больше, чем у меня ответов. И вообще, если тебе нужна истина в последней инстанции, то это не ко мне…

– Эй вы, двое! Чего вы там шушукаетесь? – недовольно подала голос Таамаг. – Гелата, мамочка не учила тебя, что шепотом на ушко можно говорить только четыре слова: «Простите, где тут туалет?» Всё остальное – невежливо.

– Нет, – спокойно ответила Гелата. – Не учила!

– Это еще почему?

– Когда мама работала на хлебозаводе в утреннюю смену – у меня была вторая смена в школе. Когда же в школе стала первая смена – мама перешла на молокозавод и стала работать уже в вечернюю смену. Когда же настал счастливый миг и мы, наконец, состыковались, учить меня было поздно.

Таамаг выслушала рассказ о детстве Гелаты с интересом.

– А сестры у тебя были? – переключилась она на любимую свою тему.

– Брат, – кратко ответила Гелата.

Разговаривать про братьев Таамаг было неинтересно.

– А, ну брат не считается!

– Почему не считается?

Валькирия каменного копья затруднилась объяснить, но вместо нее влезла Бэтла, имевшая кучу двоюродных сестер и братьев, долго живших с ней в одной квартире.

– Владелец хомяка и владелец бойцовой собаки никогда не поймут друг друга. Сестра – это, по моим наблюдениям, одно, а брат совсем другое. Брат – это стукнуть по лбу, а через два дня, не извиняясь за старое, купить шоколадку. Сестра же – вначале исподтишка уколоть иголкой, а потом тут же не отходя от кассы пожалеть, но шоколадку не покупать, – заявила она.

– А разве братья не защищают? – усомнилась Ильга, любящая традиционные формулы суждений.

Бэтла с сомнением хмыкнула, безнадежно пытаясь нашарить взглядом своего оруженосца с его продуктовым патронташем. Вспомнила, что оруженосец на лестнице, и загрустила.

– В исключительных случаях – да. Но чаще они обучают защищаться сами от себя, а ты потом применяешь те же методы против других, – сказала она.

Ламина подошла к Иркиному дивану и наклонилась над ней.

– Я ее потрогала, а она попыталась укусить меня за палец! И ещё она вся какая-то влажная! – воскликнула она, невольно встряхивая ладонью.

– Обычный пот! Ты что, сама духами потеешь? – набросилась на нее Гелата, поддерживая за плечи Ирку, которая металась, пытаясь привстать.

– Ты угадала! – сказала Ламина.

Перебодать ее в споре было сложнее, чем спилить вилкой столетний дуб.

Гелата поискала глазами полотенце и, не найдя, промокнула Ирке влажный лоб краем одеяла. Охотясь за ее рукой, Ирка замотала головой, точно щенок, который тренирует смертельный укус на хозяйском ботинке.

– Ну это явно не лебедь! Или я совершенно ничего не понимаю в лебедях! – пробормотала Гелата. – Уводи всех! Скоро начнется! – велела она Фулоне.

– А ты?

– Я остаюсь! И захватите с собой моего оболтуса, хоть немного от него отдохну!..

Шумная толпа низверглась вниз, до полусмерти напугав поднимавшегося наверх маленького школьника, оказавшегося как раз между оруженосцами и валькириями. Школьник сдал назад. Его тяжелый рюкзак перевесил и, попытавшись поскользнуться, бедняга ухватился за перила.

– Не упал? Не бывать тебе летчиком! – громогласно сообщил ему Вован.

Лестница грохнула хохотом. Перепуганному школьнику немедленно вручили шоколадку. Школьник ее от неожиданности взял, но держал с испуганным лицом человека, которому мама запретила брать что-либо у людей посторонних, которые на 99,9 процента окажутся маньяками и отравителями.

Всю ночь Ирка металась, шептала что-то, бредила. Становилась то холодной как лед, то горячей как утюг. Под утро она успокоилась, стала дышать ровнее, и Гелата позволила себе задремать рядом.

Проснулась она от острого звериного запаха. Открыла глаза, приподнялась на локтях и хриплым спросонья голосом прошептала: «Ой, мама!» В шаге от нее стояла белая волчица и смотрела на нее желтыми настороженными глазами. На дне глаз плескались осколки луны.

Гелата осторожно свесила ноги. Когда ее вторая ступня коснулась пола, волчица негромко заворчала. Поджатый хвост качнулся, однако без всякого дружелюбия.

– Ирка, это я, Гелата. Ты меня узнаешь? – спросила Гелата очень медленно и раздельно.

Волчица перестала рычать и немного склонила голову набок.

– Всё будет хорошо! Расслабься! Не пытайся с ней сражаться! Просто смотри на мир своими глазами! Своими, а не ее! Не дай зверю сломать тебя! Не сливайся с ним! – медленно, надеясь, что Ирка поймет, сказала Гелата.

В коридоре чавкнула дверь, ведущая на площадку. Волчица вскинула морду, прислушалась и рванула на звук. Хилая дверка комнаты не выдержала наскока ее передних лап и распахнулась. Кто-то негодующе завопил. Бильярдно застучали обрушившиеся книги в шкафу. Стряхнув последние остатки сна, Гелата вскочила и, как была, без обуви, метнулась вдогонку. Она поняла уже, что волчица вырвалась на лестницу.

7
{"b":"101262","o":1}