— Основные показатели нормальные. Сто тридцать на семьдесят. Пульс девяносто четыре, ровный.

— Температура?

— Тридцать восемь, — сообщила Вэл.

Тоби остановилась у изголовья и попыталась привлечь внимание пациента.

— Господин Парментер! Ангус! Я доктор Харпер.

— …пришли прямо ко мне в дом… никак не хотели оставить меня в покое…

— Ангус, вы упали? Вы ушиблись?

— Чертовы карлики, пришли украсть мои деньги. Все охотятся за моими деньгами.

Модин покачала головой.

— Я не могу добиться от него ни слова о болезнях.

— По словам дочери, он был здоров. За последнее время никаких заболеваний. — Тоби фонариком посветила в глаза пациенту. Оба зрачка сузились. — Она говорила с ним по телефону всего две недели назад, и, судя по голосу, все было в порядке. Ангус! Ангус, что с вами стряслось?

— …вечно пытаются отнять эти чертовы деньги…

— Заклинило, — вздохнула Тоби и, щелкнув, отключила фонарик.

Она продолжила осмотр: сначала выяснила, нет ли травм головы, затем перешла к проверке черепных нервов. Никаких внешних признаков; ничто не указывает на причину расстройства сознания. Дочь упоминала неуверенную походку. Возможно, инсульт мозжечка. Это влияет на координацию. Она отвязала правое запястье.

— Ангус, вы можете дотронуться до моего пальца? — Тоби держала руку прямо у него перед носом. — Протяните руку и дотроньтесь до моего пальца.

— Вы слишком далеко, — сказал он.

— Я рядом, прямо перед вами. Давайте, попробуйте коснуться.

Он поднял руку. Она закачалась, как танцующая кобра. Зазвонил телефон. Модин сняла трубку.

Рука Ангуса Парментера начала трястись — сильной ритмичной дрожью, от которой загромыхала каталка.

— Что это он? — удивилась Вэл. — У него судороги?

— Ангус! — Тоби обхватила его лицо и посмотрела прямо на него. Пациент не глядел на нее, он завороженно уставился на собственную руку.

— Вы можете говорить, Ангус?

— Опять началось, — сказал он.

— Что? Вы говорите о дрожании?

— Эта рука… Чья это рука?

— Это ваша рука.

Внезапно дрожь прекратилась. Рука безжизненно шлепнулась на каталку. Ангус прикрыл глаза.

— Вот, — проговорил он. — Так-то лучше.

— Тоби! — Модин отвернулась от телефона. — Там доктор Валленберг на линии. Он хочет с тобой поговорить.

Тоби взяла трубку.

— Доктор Валленберг? Это Тоби Харпер. Я дежурный врач отделения неотложной помощи.

— У вас там мой пациент.

— Вы говорите о господине Парментере?

— Мне только что сообщили о том, что его увезли на «скорой». Что случилось?

— Его нашли дома; нарушение сознания. Сейчас он бодрствует, основные показатели стабильны. Но у него атаксия, и он все путает. Не узнал даже собственную дочь

— Давно он у вас?

— «Скорая» привезла его часов в девять.

Некоторое время Валленберг молчал. Тоби слышала на заднем плане смех и голоса. Вечеринка.

— Я приеду через час. Сохраняйте его в стабильном состоянии до моего приезда.

— Доктор Валленберг…

Но связь уже прервалась.

Тоби повернулась к пациенту. Он лежал очень тихо, его глаза неподвижно смотрели в потолок. Но вот они ожили, двинулись вправо, затем влево, как будто он наблюдал за очень медленной игрой в теннис.

— Нужно срочно сделать компьютерную томографию, — сказала Тоби. — И взять кровь.

Вэл вытащила из ящика пригоршню пробирок.

— Как обычно? Клинический и биохимию?

— Добавь анализ на наркотики. Похоже, у него галлюцинации.

— Я позвоню в рентгенкабинет, — сообщила Модин и снова потянулась к телефону.

— Дамы, — обратилась к коллегам Тоби. — Вот еще что. Обе медсестры посмотрели на нее.

— Что бы ни случилось сегодня, мы не оставим этого человека одного ни на секунду. До тех пор, пока его не переведут из нашего отделения.

Вэл и Модин кивнули.

Тоби взяла свободную руку Ангуса Парментера и крепко привязала ее к боковому рельсу каталки.

— А вот и срезы, — объявил техник.

Тоби смотрела на экран компьютера, где постепенно появлялась первая картинка — овал с различными оттенками серого. Это было поперечное сечение мозга Парментера. Тысячи рентгеновских лучей, направленных на его череп, сейчас анализировались компьютером, различная плотность костной ткани, жидкости и мозга отражалась на экране. Череп выглядел тонкой белой рамкой, похожей на кожуру фрукта. Под этой кожурой виднелась серая масса самого мозга, иссеченная похожими на червяков черными бороздками.

Экран продемонстрировал серию снимков, сделанных в разных ракурсах. Тоби увидела оба передних рога спинного мозга — два черных овала, заполненных спинномозговой жидкостью. Хвостатые ядра. Таламус. Вроде бы никаких анатомических изменений, никакой асимметрии.

— Я не вижу ничего особенного, — заметила Тоби. — А ты что думаешь?

Винс не был врачом, однако за время работы в лаборатории повидал гораздо больше томограмм, чем Тоби. Глядя на очередной срез, он нахмурился.

— Погоди-ка, — сказал он. — В этом снимке есть что-то странное.

— Что?

— Да вот же. — Он ткнул в кляксу посередине. — Это турецкое седло. Видишь, как размыта граница с этой стороны?

— А может быть, пациент просто дернулся?

— Нет, в остальном снимок совершенно четкий. Значит, это не из-за движения. — Винс поднял трубку и набрал номер надомного врача-радиолога. — Приветствую, доктор Риттер! До вас уже дошли наши снимочки? Отлично. Мы с доктором Харпер как раз на них смотрим. Нас тут заинтересовал последний. — Винс щелкнул клавишами компьютера, и на монитор вернулась предыдущая картинка. — Взгляните на тот срез, видите? Как вам такое турецкое седло?

Пока Винс обсуждал увиденное с доктором Риттером, Тоби придвинулась к экрану. То, на что указал Вине, было крошечным изменением — таким незначительным, что она сама вряд ли бы его заметила. Турецкое седло — малюсенькое углубление в тонкой кости у основания мозга, в котором помещается гипофиз. Сама железа жизненно необходима — гормоны, которые она вырабатывает, отвечают за широкий набор функций: от способности к деторождению до роста и ежедневной смены сна и бодрствования. Могла ли такая незначительная эрозия турецкого седла стать причиной симптомов, наблюдающихся у пациента?

— Хорошо, я сделаю венечные срезы, — сказал Вине. — Что я еще должен сделать?

— Дайте мне поговорить с Риттером, — попросила Тоби и взяла трубку. — Привет, Джордж. Это Тоби. Так что ты думаешь насчет этого седла?

— Да ничего особенного. — Она услышала, как скрипнул его стул — возможно, с кожаной обивкой. Джордж Риттер любил роскошь. Она легко могла представить его, удобно расположившегося в своем кабинете в окружении последних достижений компьютерной технологии. — Для человека его возраста аденома гипофиза дело нередкое. Она встречается у двадцати процентов восьмидесятилетних.

— Такая мощная, что даже способна повредить турецкое седло?

— Ну, нет. Хотя эта немножко великовата. Что у него с эндокринным статусом?

— Еще не проверяла. Он только что поступил с острым расстройством сознания. Это могло стать причиной?

— Нет, если только аденома не вызвала вторичный обменный сбой. Электролиты проверили?

— Взяли, ждем результата.

— Если они в норме и с эндокринным статусом порядок, я думаю, надо искать какую-то другую причину его состояния. Это образование слишком мало, чтобы вызвать сдавливание. Я попросил Винса сделать несколько венечных срезов. Это должно дать более определенные результаты. Возможно, вы захотите направить пациента еще и на ЯМР. Кто его лечащий врач?

— Доктор Валленберг.

Пауза.

— Так это пациент из Казаркина Холма?

— Да.

Риттер недовольно вздохнул:

— Жаль, что вы мне раньше об этом не сказали.

— А что?

— Я не занимаюсь снимками их пациентов. У них есть собственный рентгенолог для интерпретации результатов. А это значит, что денег я за это не получу.