Тоби вошла в дом. Где-то наверху вопил ребенок. Крик был не расстроенный, а сердитый, сопровождавшийся топаньем ног и швырянием предметов на пол.

— Нам три года, и мы учимся строить окружающих, — объяснил Брэйс. — Ох уж эти цветы жизни!

Роби запер входную дверь и провел Тоби по коридору в гостиную. Она еще раз подивилась, какой же он громадный. Его мощные мышцы не давали рукам прилегать к торсу. Тоби села на диван, а он устроился в потертом кресле.

Наверху продолжались крики, уже более хриплые и перемежавшиеся громкими трагическими всхлипами. Послышался женский голос, спокойный, но решительный.

— Битва титанов, — прокомментировав Брэйс, глядя в потолок. — Жена повыносливее меня. Я так сразу падаю лапками кверху. — Он посмотрел на Тоби, и его улыбка угасла: — Так что там насчет Ангуса Парментера?

— Я только что из судмедэкспертизы. Предварительный диагноз — болезнь Крейцфельда-Якоба.

Брэйс изумленно тряхнул головой:

— Точно?

— Нужно подтверждение невропатолога. Но симптомы вполне соответствуют диагнозу. И не только у Парментера. Еще и у Гарри Слоткина.

— Два случая? Это все равно что молния, два раза попавшая в одно и то же место. Как вам удастся это подтвердить?

— Ну, мы не можем подтвердить это в случае с Гарри, поскольку у нас нет тела. Но что, если у двух обитателей Казаркина Холма действительно болезнь Крейцфельда-Якоба? Возникает вопрос, существует ли общий источник инфекции. — Тоби подалась вперед. — Вы говорили, что, судя по амбулаторной карте, у Гарри ничего такого не было?

— Верно.

— Он перенес какие-либо хирургические вмешательства за последние пять лет? Пересадка роговицы, к примеру?

— Не помню, чтобы нечто подобное упоминалось в его карте. Но думаю, что таким образом заражение произойти могло.

— Такие случаи были. — Тоби немного помолчала. — Есть и другой вариант переноса. Через инъекции гормона роста.

— И что?

— Вы говорили, что в Казаркином Холме проводятся исследования по введению гормонов пожилым людям. По вашим словам, у пациентов наблюдался рост мышечной массы и силы. Возможно ли, что пациентам колют испорченные препараты?

— Гормон роста больше не берут из мозга трупов. Он производится специально.

— А если в Казаркином Холме используют старую партию? Гормон роста, зараженный БКЯ?

— Старые партии уже давно изъяты из обращения. И Валленберг использует эту схему уже много лет, со времен своей работы в Институте Росслин. Я ни разу не слышал, чтобы его пациент заболел БКЯ.

— Я ничего не знаю об Институте Росслин. Что это?

— Центр гериатрических исследований в Коннектикуте. Валленберг несколько лет работал там научным сотрудником, а потом перешел в Казаркин Холм. Посмотрите литературу по гериатрии, найдете массу источников об исследованиях этого института. А пяток из них написаны Валленбергом. Он настоящий гуру в гормонально-заместительной терапии.

— Я этого не знала.

— Нужно работать в гериатрии, чтобы это знать.

Он поднялся из кресла, исчез в соседней комнате, а затем, вернувшись с какими-то бумагами, положил их на кофейный столик перед Тоби. Сверху лежала ксерокопия статьи из «Журнала Американского гериатрического общества» за 1992 год. Там перечислялись три автора, первой значилась фамилия Валленберга. Статья была озаглавлена: «За пределом Хейфлика: продление жизни на клеточном уровне».

— Это элементарное исследование, — пояснил Брэйс. — Берем максимальную продолжительность жизни клетки — предел Хейфлика — и пытаемся продлить ее при помощи гормонов. Если вы признаете, что наше старение и смерть — клеточные процессы, вам захочется поработать над продлением жизни клетки.

— Но какое-то число клеток должно умирать, это необходимо для здоровья.

— Разумеется. Мы все время избавляемся от мертвых клеток кожи, слизистых оболочек. Но возмещаем их. Но клетки костного мозга, головного мозга, других жизненно важных органов возместить невозможно. Они стареют и умирают. В результате умираем и мы.

— А что происходит с этими гормональными манипуляциями?

— В этом и состоит суть данной работы. Какие гормоны или их сочетания продлевают жизнь клетки? Валленберг начал свои исследования в 1990 году. И пришел к некоторым обнадеживающим результатам.

Тоби подняла глаза на собеседника.

— Помните того человека в доме престарелых — ну, он еще устроил драку?

Брэйс кивнул.

— Возможно, его мышечная масса и сила соответствуют более юному возрасту. К сожалению, Альцгеймер испортил ему мозги. Гормоны тут бессильны.

— О каких гормонах идет речь? Вы упоминали какую-то комбинацию.

— Авторитетные исследования свидетельствуют в пользу гормона роста, ДГЭА, мелатонина и тестостерона. Мне кажется, текущий протокол Валленберга включает различные пропорции этих гормонов, плюс, вероятно, еще некоторые.

— Вы не уверены?

— Я не в курсе этой схемы. В моем ведении только пациенты дома престарелых. Ой, это все пока только журавль в небе. Никто не знает, что именно действует. Нам лишь известно, что с возрастом гипофиз перестает вырабатывать определенные гормоны. Вероятно, всплеск молодости — это один из гормонов гипофиза, нами еще не обнаруженный.

— Значит, Валленберг проводит заместительное лечение. — Тоби усмехнулась. — И неизвестно, лечит или калечит.

— Возможно, все-таки лечит. Сдается мне, на поле для гольфа в Казаркином Холме носятся весьма здоровые на вид восьмидесятилетние старички.

— И к тому же богатые, занимающиеся физкультурой и ведущие беззаботную жизнь.

— Ну да, кто знает! Возможно, лучшая гарантия долголетия — солидный банковский счет.

Тоби пробежала глазами статью и отложила ее на кофейный столик. Она еще раз посмотрела на дату публикации.

— Он делает эти инъекции с девяностого года и не разу не столкнулся с БКЯ?

— Этот протокол четыре года обкатывался в Институте Росслин. Затем Валленберг перебрался в Казаркин Холм и возобновил исследования.

— Почему он ушел из Росслина?

Брэйс рассмеялся:

— А вы как думаете?

— Деньги.

— Ха, это я из-за них пришел в Казаркин Холм. Хорошая оплата, никаких сложностей со страховыми компаниями. И пациенты, которые действительно прислушиваются к моим советам. — Он немного помолчал. — В случае с Валленбергом, я слышал, причины другие. На одной из последних конференций по гериатрии, где я был, ходили кое-какие слухи. Насчет Валленберга и одной его сотрудницы из Института Росслин.

— Ой! Если причина не в деньгах, то уж наверняка в сексе.

— Ну да, что же еще?

Она вспомнила Карла Валленберга в смокинге, молодого льва с янтарными глазами — нетрудно представить, что он сводит женщин с ума.

— Значит, у него был роман с коллегой, — сказала она. — Ничего такого в этом нет.

— А вот и есть, если замешаны трое.

— Валленберг, эта женщина, а еще кто?

— Еще один доктор из Института Росслин, мужчина. Я так понимаю, что отношения между ними изрядно накалились, и все трое уволились. Валленберг перешел в Казаркин Холм и продолжил исследования. В любом случае он уже лет шесть колет гормоны и без всяких катастрофических последствий.

— И случаев БКЯ.

— Ничего такого не зарегистрировано. Придется еще подумать, доктор Харпер.

— Ладно, рассмотрим другие способы, как эти двое могли заразиться. Хирургическое вмешательство. Что-то не слишком значительное, вроде операции на роговице. Вы могли бы посмотреть, есть ли какие-то упоминания об этом в их амбулаторных картах?

Брэйс застонал:

— Что же вы зациклились на этом? Мои пациенты постоянно умирают, но я же не схожу с ума от этого.

Она со вздохом откинулась на спинку дивана.

— Я знаю, что это ничего не меняет. Знаю, что Гарри, скорее всего, мертв. Но если у него действительно был Крейцфельд-Якоб, он уже умирал, когда я осматривала его. И что бы я ни сделала, все равно не смогла бы спасти его. — Она посмотрела на Брэйса. — Но, возможно, не ощущала бы ответственности за его смерть.