Анжелика медленно подняла пистолет… но в последнюю минуту что-то удержало ее. Индеец, сверкая глазами, бормотал непонятные слова, но по его мимике она догадалась, что он заклинает ее не кричать.
— Не двигайтесь, — сказала Анжелика супругам Жонас, которые застыли, прижавшись к двери.
Видя, что все молча замерли на своих местах, индеец сунул руку за пояс засаленной повязки, прикрывавшей его бедра, извлек оттуда какую-то вещицу и протянул ее в сторону Анжелики. Знаками он попросил, чтобы она подошла к нему ближе, так как понимал, что, если он это сделает сам, женщина испугается.
Анжелика неуверенно шагнула вперед. Индеец показывал ей перстень с сердоликом, на котором она с изумлением увидела вырезанную на красном камне печать Рескатора… печать ее мужа. В памяти тут же вспыхнули слова, сказанные им вчера вечером: «Кое-кто из ирокезских вождей меня поддерживает». Она вопросительно взглянула в раскосые глаза индейца.
— Текондерога, Текондерога, — монотонно твердил он хриплым голосом.
— Пейрак?
Он энергично закивал.
— Никола Перро, — назвала она имя траппера. Снова утвердительный кивок, и подобие довольной улыбки промелькнуло на страшном лице.
— Я отнесу ему этот перстень…
Он словно тисками сжал ее руку. И стал что-то быстро с угрозой в голосе говорить. Анжелика поняла: он не хочет, чтобы о его появлении кто-нибудь узнал.
Супруги Жонас с ужасом ухватились за Анжелику.
— Не оставляйте нас одних с этим дьяволом.
— Тогда придется вам, мэтр Жонас, сходить за графом. Скажите моему мужу, что его здесь ждет один человек. Взглянув на этот перстень, он, конечно, сразу же все поймет. И никому ни звука! Мне кажется, что индеец требует от нас сохранить в тайне его присутствие здесь.
— Это ирокез, я уверена, что это ирокез, — шептала госпожа Жонас, опустившись на колени перед своей племянницей, лежащей без сознания на полу.
Насторожившись, индеец крепко держал Анжелику за руку. И только когда граф де Пейрак и Никола Перро появились в проеме двери, он отпустил ее и приветствовал их гортанным криком.
— Тахутагет! — с изумлением воскликнул Перро. И, ответив на приветствие индейца, сказал:
— Это Тахутагет, второй вождь племени онондагов.
— Значит, это не ирокез! — с облегчением воскликнула госпожа Жонас.
— Ирокез! Да к тому же еще один из самых свирепых. Важная персона в совете старейшин. Ах, старый Тахутагет, как я рад тебя видеть! Но как он попал сюда?
— Через трубу, — слабым голосом промолвила Эльвира, которая начала приходить в себя. — Только я вошла в комнату, как вдруг совсем бесшумно он выскочил из очага, словно черт из адского пламени.
Де Пейрак с удовлетворением взглянул на индейца.
— Он принес перстень, который я ему оставил. С этим перстнем ирокезы должны были послать ко мне гонца, если в один прекрасный день их совет решит вести со мной переговоры.
— Этот день, по-видимому, наступил, — сказал Никола Перро, — но момент для встречи выбран очень неудачно. Если ктонибудь из алгонкинов, гуронов, абенаков или французов, собравшихся сейчас здесь, узнает, что в форт проник ирокез, да еще сам Тахутагет, я его скальп дорого не оценю…
— Вот что, — обратился он к супругам Жонас, — идите-ка пока в свою комнату и спокойно принимайтесь за ужин. Если вдруг кто-нибудь заглянет сюда, ничего о случившемся не говорите и вообще забудьте, что вы видели этого человека.
— Это будет довольно трудно… — проговорила, поднимаясь с пола, смертельно бледная Эльвира.
Анжелика принесла миску с рагу и протянула ее ирокезу, но Тахутагет решительно отстранил ее, так же как и трубку с табаком, которую гостеприимно предложил ему Жоффрей де Пейрак.
— Он говорит, — перевел Перро, — что не станет ни есть, ни курить, пока мы не сообщим ему о наших намерениях, которые он должен передать совету старейшин.
Ирокез тем временем присел к очагу, собрал с пола угли, вылетевшие оттуда во время его «прыжка», и подбросил несколько маленьких поленьев. Он снял висевший на поясе его повязки мешочек, в нем было немного желтоватой, очень мелкой муки. Немного отсыпав ее в ладонь, он что-то сказал Перро.
— Воды, — перевел тот.
В углу на табурете стоял кувшин со свежей водой. Анжелика подала его Никола, и тот чуть-чуть отлил ее в руку Тахутагета.
Ирокез указательным пальцем перемешал муку с водой. Получилась прозрачная мало-аппетитная с виду масса; проглотив ее маленькими порциями, он рыгнул, вытер руки о мокасины и начал говорить.
Никола Перро опустился на корточки напротив индейца. Он терпеливо, с дружелюбным вниманием слушал его, внешне не проявляя никаких чувств, и затем тщательно переводил каждое его слово де Пейраку, который, придвинув табурет, уселся рядом. Анжелика устроилась в углу на кровати, и ее почти не было видно.
Вот что сказал Тахутагет, который, казалось, даже не думал об опасности, что угрожала ему, единственному ирокезу, проникшему в стан врагов, сказал тому, кого ирокезы называли Текондерога, что значило Человек Гром:
— Уже прошло десять лун, с тех пор как ты, Текондерога — мы зовем тебя так потому, что от твоей руки взлетают в воздух горы, — прислал нам подарки и два вампума. Мы сразу поняли, как ценны эти вампумы. Такими обмениваются только великие народы и только при заключении самых важных договоров. И тогда сам Сваниссит, верховный вождь нашего союза, пожелал узнать, что это за белый человек, который так желает дружбы с народами Длинного Дома, что не скупится на такие богатейшие дары. Ты оставил мне свой перстень, и я ратовал за тебя. Разве можно, говорил я ему, забыть о других подарках, что нам сделал белый человек? Он прислал нам порох, пули, одеяла из красной материи, которые не линяют от дождя, не выгорают от солнца, котлы, которые звенят, если по ним щелкнуть пальцем, сделанные из такого черного и крепкого металла, что мы не стали готовить в них свою пищу, а оставили их нашим мертвым. Он прислал нам топоры и ножи, такие блестящие, что в них можно рассматривать свое лицо, и, наконец, горсть такого крупного жемчуга, что я даже не знаю, на какой вампум note 1, в день какого великого торжества мы могли бы его нашить. И еще он прислал ружье, у которого вспышка происходит внутри, а приклад отделан перламутром. С тех пор как Сваниссит его носит с собой, оно его еще ни разу не подводило. Кроме того, ты обещал нам чудесного порошка, от которого будет лучше родить земля, и приглашал нас к себе в Катарунк, чтобы здесь заключить наш союз. Видя все это, Сваниссит обдумал твое предложение и созвал совет матерей и совет старейшин, и сказал, что надо соглашаться на союз с белым, который не повинуется ни англичанам, ни французам, ни Черным Платьям и который к тому же такой щедрый. Сваниссит стар, так же как стар и я, и мы оба знаем, что народы Союза пяти племен уже, к сожалению, не те, что были прежде. Нас ослабили нескончаемые войны и торговля мехом, которой мы занялись в ущерб земледелию. Случались такие зимы, когда голод уносил каждого десятого. Молодежь хотела бы по-прежнему идти Тропою Войны, мстить за мертвых и обиженных, но Сваниссит сказал: «Хватит убивать, иначе ирокезский народ перестанет быть великим и сильным. Если этот белый будет помогать и поддерживать нас, мы сможем передохнуть. Скоро этот человек будет сильнее всех канадских французов, и он сумеет объединить наши живущие в мире племена, как поется и предсказывается в наших песнях о Гайавате». Так сказал Сваниссит, и большая часть народа его поняла. И мы пришли сюда, чтобы встретиться с тобой, Текондерога. Но что мы застали в Катарунке? Мы увидели, что здесь собрались все наши враги, которые только и ждут случая, чтобы истребить нас!
Однако негодование старого индейца, к тому же скорее наигранное, не произвело большого впечатления на Никола Перро. Ибо он знал, что ирокезов привело сюда не только одно желание встретиться с Человеком Громом.
— Но каким образом, отправляясь в Катарунк, вы попали в места гораздо восточное его? — невинным голосом спросил он.
