Сэндзи обтирочными концами начищал колеса Д-51, а Отомацу, взобравшись на тендер, сгребал в кучу уголь. По обе стороны железнодорожного полотна плотной толпой стояли жители деревни, шахтеры. Когда сверкающий КХ-12 предстал взорам собравшихся, вынырнув из тьмы тоннеля, толпа издала громкий ликующий вопль, приветствуя его, словно вернувшегося с победой воина.
(Вот это да, Сэн-тян! Глянь-ка, тепловоз пожаловал. Вот так КХ-12!) - кричал с тендера Отомацу, размахивая лопатой. Крики "ура" не смолкали до тех пор, пока стоявший на краю платформы начальник станции не принял у машиниста жезл. - Да, раз уж и паренек, который подбрасывал уголь в паровозную топку, на пенсию собирается, наверно, жестоко заставлять работать КХ - в конце концов, чем он хуже людей? - К тому же, Ото-сан, ведь это едва ли не последний тепловоз во всей Японии, если постараться, его можно определить в музей или в парк железнодорожников, там он наверняка попадет в хорошие руки. - Может, попросишь, чтобы и меня заодно выставили в музее?
Оба наконец расхохотались. - А не пора ли нам и о Новом годе подумать?
После того как были погашены фонари на вокзальной платформе, зал ожидания озарился неясными отблесками снега. - Глянь-ка, кто-то забыл.
На одной из опоясывающих зал скамеек, растопырив руки, сидела целлулоидная кукла. - А, тут одна малышка играла. Я и не заметил, как она ушла.
Выскочив на подъездную площадку, прямоугольник которой был словно вырезан из окружающей тьмы, Отомацу огляделся. - Целлулоидный пупс. Сейчас такие редкость. Может, кто из пассажиров забыл? - Да нет, это девчушечка все здесь крутилась, я ее раньше никогда не видел. - Ну уж положим! Откуда взяться кому-то, кого ты не знаешь? - Видать, приехала погостить к родне на новогодние каникулы. Может статься, на машине. Совсем крошечная, вот такая, очень славная. У нее еще был красный ранец. - Ранец? - Она сказала, что весной пойдет в школу, поэтому отец купил ей ранец. Очень милая. Все вертелась вокруг меня, никак не отставала. "Глядите, - говорит, - господин начальник, какой у меня ранец". - Поняла, небось, что ты любишь детей. Своих детей у Отомацу не было.
Позади конторы находились жилые помещения: две комнатушки с маленькой кухонькой. На домашнем алтаре стояла фотография отца Отомацу в форме и фотография его жены в молодые годы.
Поставив на алтарь курительные палочки, Сэндзи некоторое время молча рассматривал фотографии. - Снимка дочки у тебя нет? - Да ведь ей и было-то всего два месяца, когда она умерла. - Я забыл, как ее звали? - Юкко. Она родилась десятого ноября, в тот день как раз выпал первый снег, ну мы и назвали ее Юкико - Снежное дитя. Помнишь, ты еще говорил - вот и невеста нашему Хидэо? - Помню. Хидэо учился тогда в средней школе. Когда я сказал: "вот тебе невеста", он надулся и отказался взять ее на руки.
Сидя друг против друга за низеньким столиком, они подливали друг другу холодное сакэ. Радио выключили, и звук текущей тоненькой струйкой воды назойливо отдавался в ушах. - Может, это дурно, но я ведь до сих пор считаю, сколько Юкко лет. Будь она жива, ей бы в этом году исполнилось семнадцать. - Она ведь была поздним ребенком? - Да, мне было сорок три, а жене тридцать восемь. Видать, судьба…
Отомацу редко жаловался.
Ночью Отомацу Сато проснулся, почувствовав, что у кассы кто-то стоит. Это было в тот миг, когда неизменно точные стенные часы пробили двенадцать. - Господин начальник, господин начальник! - донесся до него чей-то нежный голосок, ему показалось, что кто-то пытается заглянуть внутрь сквозь щели между пластинами из органического стекла. - Чудно, в такое время… Уж не захворал ли кто? - Стараясь не разбудить Сэндзи, который крепко спал, накрывшись с головой одеялом, Отомацу неслышными шагами подошел к окну и, приоткрыв штору, увидел девочку с красным шарфом на шее. Она стояла возле кассы, облокотившись на окошко.
Девочка была старше той малышки, которую он видел накануне вечером, но в узких глазах было что-то сходное. - А, ты за куклой?
Девочка утвердительно кивнула. Накинув поверх пижамы куртку на вате, Отомацу вышел в зал ожидания. Снег неизвестно когда перестал идти, и со стороны подъездной площадки тянулась дорожка лунного света. Небо глухо постанывало. - Ты, наверное, ее старшая сестра?
Он протянул ей куклу, и девочка приветливо улыбнулась: - Она все плачет: "Где моя кукла?.." - Молодец, что пришла! Только я что-то вас до сих пор не видел. Вы чьи? - спросил Отомацу, а про себя подумал: "Понятно, городские, вон какое личико беленькое да тонкое".
Мы живем неподалеку от храма Тэндзин. Наша фамилия Сато. - Сато, значит. Ну, здесь все Сато. Я и сам Сато. Говоришь, рядом с храмом? Там, где масляная лавка?
Девочка отрицательно замотала головой. - Тогда, может, вы приехали к Иса? Или к То-рао?
Девочка молча трясла головой, как будто не желая отвечать. - Ты к дедушке приехала? На Новый год? Девочка по-прежнему не отвечала, и, решив, что довольно с нее вопросов, Отомацу заговорил о другом: - Ты бы лучше не ходила одна, это опасно. Медведи у нас, правда, не водятся, но можно увязнуть в снегу или упасть с насыпи. Так и до беды недалеко. Погоди-ка, я сейчас тебя провожу. - Да что вы, не надо. Мне недалеко. Да и светло, луна яркая.
Девочка говорила складно, да и вообще казалось очень смышленой. - Сколько тебе? - Двенадцать. - Так ты уже учишься в средней школе? Я думал, тебе меньше. - Я пока еще в шестом классе младшей школы. В этом году перейду в среднюю. Послушайте, господин начальник… - тут девочка замялась. Словно озябнув, она переступала с ноги на ногу. - А, наверное, хочешь по-маленькому. Туалет справа от входа. Погоди-ка, я сейчас зажгу свет.
Приоткрыв дверь конторы, Отомацу повернул рубильник на распределительном щите. Лампочка заморгала, высвечивая заснеженную платформу. - Господин начальник, мне что-то боязно, вы меня не проводите? - Конечно, конечно, пойдем.
Слегка наклонившись вперед, девочка потянулась к Отомацу и ухватилась за его руку. - Вообще-то, бояться тут нечего. Ну ладно, ладно
Сжав маленькую ладонь, Отомацу ощутил безотчетную грусть. Возможно, потому, что вчерашняя девочка и эта ее сестра до невозможности живо напомнили ему его покойную Юкко. А может, потому, что его здешней жизни осталось всего три месяца?
Если бы только они не застудили ее тогда, Юкко наверняка бы стала такой же, как эта девочка, и каждый вечер просила бы проводить ее в туалет. Но ее нет. А все потому, что она родилась в этой глухой деревне, где даже врача нет, потому, что ее укладывали спать в смежной с конторой комнатенке, где всегда был сквозняк. Отомацу с ужасом подумал: это его работа убила его ребенка.
Поджидая девочку возле туалета, Отомацу рассеянно смотрел на противоположную платформу. Семнадцать лет назад, вьюжным утром, он стоял на этой платформе, провожая свою Юкко, которую мать крепко прижимала к груди. Он дал сигнал к отправлению точно так же, как делал это всегда, и проводил взглядом удаляющийся КХ-12. А вечерним рейсом Юкко, завернутая все в то же одеяло и уже похолодевшая, вернулась домой.
(Неужели ты и своего мертвого ребенка готов встречать, размахивая флажком?)
Так сказала жена, опустившись на корточки на заснеженной платформе с Юкко на руках.
А что он ей тогда ответил?
(Что поделаешь, я же путеец. Кто, кроме меня, может принять КХ в такую круговерть? И если я не буду размахивать флажком на платформе… Да и стрелку кому-то надо переводить. Ведь этим рейсом дети возвращаются из школы.)
Жена огрызнулась в ответ:
(Вот и твой ребенок вернулся. Посмотри во что превратилась наша Юкко, она холодная как лед…)
Это был единственный раз, когда жена позволила себе повысить голос на Отомацу, ни до этого, ни после такого не случалось. Отомацу никогда не забыть, каким неожиданно тяжелым оказалось мертвое тельце, которое жена почти насильно всунула ему в руки, таким тяжелым, что он едва устоял на ногах. Куда тяжелее обледеневшей стрелки…
И еще один голос ожил в его памяти.
