Виктор напряжённо смотрел на Савчука.
– О чём думаешь? – спросил начальник.
– Неужели мы наконец возьмём их?..
* * *
По платформе станции «Суходрев» бегала крохотная взъерошенная собачонка. Время от времени она усаживалась, запрокидываясь набок, и принималась яростно чесать себя за ухом, затем резко вспрыгивала и торопилась дальше, быстро перебирая коротенькими ножками. Добегая до конца платформы, она тявкала пару раз и поворачивала обратно.
В белом здании станции, в небольшом зале ожидания с обшарпанными коричневыми стенами, выстроилась небольшая очередь в билетную кассу, возле которой на фанерном щите висели расписание электричек и многочисленные бумажки с объявлениями. На грязном цементном полу распластались растоптанные конфетные фантики и использованные билеты. Кучеренков и Тер-Микалёв стояли возле буфета, отгороженного от посетителей мощной железной решёткой, и выбирали, что купить.
– Решётка у вас прямо-таки тюремная какая-то, – пошутил Армен, протягивая продавщице деньги.
– Иначе нельзя, – недовольно пояснила краснощёкая продавщица, вытирая руки о фартук. – Тут только отвернёшься, как сразу норовят слямзить что-нибудь с витрины. Вон их сколько, глазастых и на дармовщинку охочих… – Она кивнула в сторону группы подростков, развалившихся на перекошенных стульях у противоположной стены. – Милиции на всё плевать! В стране перестройка, а милиция делать ничего не хочет. Что ж мне, своими кровными расплачиваться за украденный шоколад, что ли?..
– Да вы не волнуйтесь так, – вежливо проговорил Тер-Микалёв. – Всё наладится. Всё у нас будет хорошо.
– Ничего у нас не будет! Потому как живём в дерьме и не хотим ничего другого! Потому как мозги нам всем законопатили всякой чушью! И не надо таращиться на меня! Имею право говорить! Нынче гласность всюду, за правду не наказывают!
– Да я и не таращусь, – спокойно сказал Армен, – просто жду, когда вы мне товар отпустите.
– Говорите, что вам надо…
– Мы хотели чаю сладкого и по булочке.
– Какие булочки?
– Рогалики вон те…
– Так и надо говорить. А то булочки, видите ли, им подай. Рогалики это вам не булочки! Может, карамельку к чаю? Возьмите карамельки на сдачу.
– Ладно, пососём вашу карамельку…
Они взяли едва тёплый чай в гранёных стаканах и отошли в угол зала.
– Молодые люди, сигареткой не угостите? – остановилась возле них женщина в сильно обвислой серой кофте, длинной шерстяной юбке и туго повязанном на голове клетчатом платке.
Кучеренков достал из кармана пачку.
– О, «Столичные»! Спасибочки! – Женщина торопливо сунула сигарету в рот, нервно моргая из-за крупных очков в роговой оправе. – А спичек не найдётся?
Кучеренков мягко щёлкнул зажигалкой, и женщина благодарно закивала. Суетливо кланяясь, засеменила к двери. Она не успела выйти из здания станции, как возле Кучеренкова появился подросток в поношенном тренировочном костюме.
– Куревом не поделитесь? – деловито поинтересовался он сиплым баском.
Кучеренков отхлебнул из своего стакана и спросил:
– Вы тут все у нас будете стрелять?
– А чё? – Паренёк шмыгнул носом. – Жалко, что ли? У вас вон целая пачка.
– Держи… И пацанам своим сразу прихвати, а то чаю не дадите попить спокойно…
– А ну кончайте курить! – крикнула буфетчица из-за своей чугунной решётки. – Устроили тут курильню, понимаешь! Брысь отсюда!..
* * *
– Я семнадцатый, груз прибыл, находится в здании станции. Веду наблюдение.
Минут через десять Кучеренков и Тер-Микалёв неторопливо вышли наружу, держа руки в карманах.
– Я семнадцатый. Груз покинул здание станции. Движется по направлению к автостоянке перед станцией. Ведёт себя спокойно, нервозности не чувствуется.
– Я десятый, остался на повороте. Дополнительный груз прибыл к станции, квитанция «ММЮ 15–20». Повнимательнее там…
– Я семнадцатый, жду дополнительный груз…
Минуло не более пяти минут, и к станции медленно подкатил, переваливаясь на ухабах, «москвич» серого цвета. Дымя сигаретой, из окна высунулся Груздиков.
– Здорово, мужики, – поприветствовал он приближавшихся Кучеренкова и Тер-Микалёва.
– Я семнадцатый. Дополнительный груз прибыл, – прокомментировал их встречу голос в эфире.
Кучеренков придирчиво осмотрел машину и постучал ногой по колёсам.
– Что за драндулет? – Он метнул недовольный взгляд на Груздикова. – Развалюха совсем. Ничего получше не было? Нам ещё трястись и трястись.
– Извини, старик, – угрюмо ответил Груздиков. – Другого ничего не нашлось.
– Ладно, доберёмся, – заговорил Армен. – Как прокатились?
– Мировая прогулка, – ответил Сошников с заднего сиденья.
– Спать охота, – по-прежнему без энтузиазма сказал Груздиков.
– Пусти-ка за баранку. Ты уже нарулился. Валяй к Сошке назад.
Кучеренков сел на водительское кресло, Тер-Микалёв устроился рядом.
И опять в эфире зазвучали голоса разведчиков:
– Я семнадцатый, груз движется в вашем направлении. Грузчики, принимайте…
– Я десятый, вас понял. Принимаю…
* * *
Надвигалась гроза. Пространство от горизонта до горизонта налилось мелкой дрожью, загудело какими-то низкими, почти неуловимыми тонами, от которых всё завибрировало. По небу медленно прокатилась волна грома, за ней – другая, затем ещё и ещё. Раскаты звучали по-разному: то с оглушительным треском, то с гулким рыком, то просто шумели, перекликаясь сами с собой, будто грохочущие булыжники, перекатывающиеся из одного края небосвода к другому.
– Шикарная погодка, – проговорил Кучеренков, поглядывая из окна автомобиля на низкие тучи.
– Чего хорошего? – мрачно спросил Груздиков. Он с детства испытывал суеверный страх перед грозой.
– Обожаю дождь, обожаю молнии… Сейчас вдарит как следует! – Кучер крутанул руль, сворачивая с шоссе на просёлочную дорогу.
Полыхнула молния. Груздиков зажмурился, сердце дрогнуло. Фёдор поёжился и уставился в пол. Сошников краем глаза поглядел на приятеля.
– Чего насупился? – спросил Алексей.
– Выпить хочется. Настроение поганое.
– А чего поганое-то?
– Хрен его знает. – Груздиков передёрнул плечами. – Живот подводит.
– Сейчас быстренько кассу оприходуем, и настроение мигом выправится, – заверил Кучеренков, не отрывая взгляда от дороги.
По крыше автомобиля забарабанили крупные капли.
– Началось!
– Сейчас всю дорогу размоет, – проворчал Фёдор. – Увязнем на обратном пути.
– Не увязнем.
– Ты погляди на эту грязищу. Тут и без дождя только на тракторе впору ездить, а уж теперь просто болото станет, – продолжал бухтеть Груздиков.
– Слушай, Груздь, ты чего сегодня такой? – начал раздражаться Кучеренков.
– А ничего… Кошки скребут на душе… Нехорошо мне как-то…
– Мы на дело идём, – грозно напомнил Кучеренков. – Кончай канючить! Сейчас всем настроение обосрёшь! Надо было тебя в Москве оставить… Тебе хорошая жизнь не на пользу, Груздь. Размяк ты, киснуть стал часто. А мне такие напарники не надобны. Раньше ты покрепче был.
– Да, Федька, я тоже заметил, – заговорил Тер-Ми-калёв. Он находился на переднем сиденье и за всю дорогу не произнёс ни слова.
– Чего заметил? – Груздиков вспыхнул. – Ты-то чего лезешь?
– А у нас все имеют право голоса, – осадил его Куче-ренков. – И если ты стал жидковат от обилия коньяка, то мы имеем право тебе указать на это. А вот у тебя нет права обижаться. Если ты мужик, то проглоти и сделай выводы. Ясно?
– Ясно…
– Вот и славненько… Теперь уж нам близко…
Дождь усилился, и «дворники» уже не справлялись с потоком воды, обрушившимся на лобовое стекло. Машина несколько раз застревала в рытвинах, но после натужного рёва двигателя всё-таки выбиралась из жидкой западни размытой деревенской трассы.
– Может, переждём? – предложил Сошников.
– Да уж приехали… Вон впереди маячат дома. Это уже Жуковка…
Автомобиль, преодолев гигантскую коричневую лужу, покрытую пузырящейся коричневой пеной, притормозил возле низенького строения сельского магазинчика с потрескавшейся серой стеной.