— Ты успокойся, мама... Не я первый, не я последний. Сейчас у всего народа горе...

— Как же ты не уберег их? — спросила мать и снова заплакала, но уже почти неслышно, только слезы текли и текли по ее щекам.

— Варвара с Иринкой была дома... А тут началась бомбежка... Не успели даже во двор выскочить.

— Боже мой, боже... — тихо стонала мать. — Что же с нами будет, детки мои?...

— Не пропадем, мама, — сказал Иван. — Как все, так и мы... Пойдем, Виктор, умоешься... — Он увел брата на кухню, дал ему бритвенный прибор, развел мыло. Пока Виктор брился, он спрашивал:

— Ты видел немцев своими глазами? — Видел.

— Такие уж непобедимые?

— Под Гродно им даже дали прикурить. Они откатились, а потом снова ударили. Танков у них до чертовой матери... И самолетов. Отходим пока... На дорогах страшное дело.

— Ты куда сейчас? — спросил Иван, заранее зная, что Виктор не будет сидеть дома.

— Побегу в ЦК партии. Там скажут, что делать. А пока подыщи мне что-нибудь на ноги...

Кончали завтракать втроем. Собственно, ел один Виктор. Мать, подперев голову маленькими сухонькими кулачками, смотрела на Виктора так, словно видела его в последний раз. Иван рассказывал брату про обстановку в городе, про свои дела.

— Это хорошо, что людей вооружают... Научиться бы еще танки уничтожать...

На улице вскочили в попутную машину. У кинотеатра «Чырвоная зорка» Иван постучал в кабину. Машина остановилась.

— Я в институт. А на Луполово дальше, — Иван махнул Виктору и пошел.

Институт стал молодежным боевым штабом. Большая часть студентов разъехалась по домам, но многие остались. Это были в основном комсомольцы, которых Могилевский горком всегда считал своим активом. Случай в луполовском магазине стал известен всему городу. Теперь горком комсомола посылал студентов не только в брошенные магазины, но и на хлебозавод, и в столовые, и даже в ресторан. Поскольку в столовые уходили по преимуществу девчата, хлопцев направляли на охрану городских продовольственных складов. Поэтому каждое утро, как и прежде, в дни занятий, в институт стекались студенты от первого до четвертого курса. Все собирались в актовом зале, в котором всегда находился дежурный комсомольского комитета. Тетя Дуся по-прежнему оставалась на месте, хотя ей уже никто не звонил и никто не сдавал в гардероб свою одежду. Сдавали только оружие, да и то в военный кабинет, в дверях которого был выставлен часовой из числа студентов.

Иван быстро поднялся на второй этаж и уже в коридоре услышал голос Устина Адамовича:

— Вокруг Могилева необходимо вырыть противотанковый ров общей протяженностью до 25 километров. Потребуется большое количество рабочих рук. Сегодня студенты получат направления на самые ответственные участки.

Федор оставлял за себя в институте одну из девушек, а сам уезжал под Полыковичи. Сергей ехал на участок Буйничи — Салтановка. Эдик с Иваном ехали на Шкловский шлях. Очевидно, этот круговой ров должен был пройти в километрах десяти от города.

Стоял жаркий июльский день. Грузовик со студентами протарахтел по булыжнику Ульяновской улицы, миновал нефтебазу, совхоз лекарственных трав и выскочил на шлях, подняв тучи пыли. Скоро все, кто сидел в кузове, покрылись этой пылью, как пеплом. По вспотевшим лицам она стекала грязными ручейками, лезла в нос, в глаза, уши. Когда грузовик остановился, все вздохнули с облегчением. Эдик с Иваном отряхнули друг друга и вместе со всеми направились к группе военных, стоявших у огромного штабеля лопат с новыми точеными ручками. Пожилой капитан, видно из приписников, потому что военная форма на нем сидела как-то неуклюже, наметил для студентов участок и сказал:

— Для таких орлов меньше не могу. Приедут еще женщины, подростки, старики. Разве им сработать столько, сколько вам?

Хлопцы выбрали лопаты поудобнее. Эдик вонзил свою в землю, потом сел, достал пачку папирос:

— Лиха беда начало!

Иван сплюнул на ладони, копнул и выбросил первый кусок грунта. Эдик заметил:

— А между прочим, плевать на руки не рекомендуется. Это мне еще покойный батька говорил. Быстрее мозоли натираешь.

Иван промолчал. Эдик посмотрел на него раз, другой:

— У тебя что-нибудь случилось?

— Виктор едва добрался до Могилева. Жена и дочка погибли во время бомбежки.

Эдик начал работу с каким-то немым неистовым упорством. Утешать Ивана не хотел — тот был достаточно сильным, чтобы пережить эту утрату. Эдик думал с тревогой о том, что не давало ему самому покоя всю эту неделю, с первого дня войны — Маша не возвращалась из Ленинграда. Эдик не мог допустить мысли, что случилось самое страшное, но Маши дома не было, и Светлана Ильинична каждый раз встречала Эдика слезами. Эдик садился и подолгу рассказывал о положении на фронте, предполагал, успокаивал Светлану Ильиничну и себя, как можно из Ленинграда добраться до Орши, а оттуда в Могилев уже рукой подать.

Около полудня ребята увидели в небе фашистский самолет. Это был тот самый двухфюзеляжный разведчик, который в народе уже прозвали «рамой». Было известно, что после посещения «рамы» обычно появлялись бомбардировщики.

Но на этот раз не успели хлопцы переброситься двумя-тремя замечаниями в адрес этого проклятого самолета, как вдруг из-за лесочка, что расстилался на холме, под которым люди рыли противотанковый ров, вырвались стремительные штурмовики.

— Ложись! — звучно скомандовал пожилой капитан из приписников, и команду эту на разные голоса передали дальше, где работали сотни, тысячи, а может, десятки тысяч людей.

Самолеты постреляли и скрылись за ближайшей деревней. И только Иван сел во рву, как увидел, что штурмовики развернулись на очередной заход.

И снова прозвучала команда капитана. Но на этот раз кто-то на соседнем участке не выдержал и побежал. Это была молодая женщина или девочка, потому что бежала быстро, энергично размахивая цветастой косынкой, бежала в открытое поле, вместо того чтобы скрыться в холмистом перелеске. И вдруг самолет, летевший на бреющем над противотанковым рвом, отвернул и начал преследовать убегающую. Он стрелял из пулемета, потом взмывал в небо, снова, как коршун, падал на одинокого испуганного человека.

Что-то знакомое почудилось Ивану в этой женщине, которая сама себя обрекала на гибель. Иван рванулся из рва и бросился вслед за ней.

— Иван, куда ты? Назад, что ты делаешь? — кричал вслед Эдик, но Иван уже не слышал его. Он мчался изо всех сил, спотыкаясь о какие-то кочки, подминая высокую некошеную траву. Он слышал стонущий рев самолета, который пролетел так низко, что чуть не задел его колесами, и громкий треск выстрелов. Но женщина впереди все еще бежала, хотя не так быстро, как прежде, а фашистский летчик просто охотился за нею, а теперь уже и за Иваном.

Наконец Иван догнал ее и, схватив за руку, повалил на землю. И сам упал, задыхаясь от быстрого бега. А самолет, развернувшись, снова пролетел на бреющем полете и скрылся за горизонтом.

Некоторое время Иван и девушка лежали неподвижно. То ли устали от этого преследования, то ли ждали, что самолет опять вернется. Но кругом царила тишина. Такая тишина, что слышно было, как стрекотали кузнечики и звенели пчелы на полевых цветах.

Иван сел. И в этот момент девушка, лежавшая ничком, повернула в сторону Ивана взъерошенную голову и посмотрела на него удивленными и испуганными глазами.

— Виктория?

— Ой, как я испугалась. Так не хочется умирать.

— Каким чудом вы оказались здесь? — спросил Иван и подал девушке руку, помогая подняться. — Зачем же вы бежали, Виктория? Вы же слышали команду? Надо было упасть в ров, летчик и не заметил бы.

— Здравствуйте, Ваня, — вздохнула Виктория. — Я, кажется, вас обидела, вместо того чтобы поблагодарить. Простите. Но, знаете, не могу себя перебороть. А все началось после первой бомбежки. Мы с мамой и другими работниками театра уходили из Гродно пешком. Это было ужасно. Дорога была забита повозками и машинами, а по обочинам шли мы со своими нехитрыми пожитками. Вдруг налетели самолеты, начали бросать бомбы и стрелять. Что тут началось! Ржали раненые лошади, кричали от страха люди, какой-то ребенок звал маму, а мама ребенка, в небе стоял сплошной вой и грохот. Мы с мамой упали прямо у обочины и зарылись лицом в траву. Страшно было поднять голову. Когда все стихло, я села и осмотрелась. На дороге лежала убитая лошадь, а повозки не было. Недалеко горела грузовая машина. Валялись брошенные чемоданы, узлы, а совсем рядом со мной лежал гриф от гитары. Какой-то чудак решил унести от фашистов гитару. Взрывом ее разнесло на куски, а гриф упал рядом со мной.