— Доложи генералу — полковник Кутепов убит. Выследили его диверсанты.

— А кто же возглавит ударную группу?

Устин Адамович обошел молчаливые ряды ополченцев. На душе было неспокойно. Полковник Кутепов... Устин Адамович встречал его под Буйничами, много хороших слов слышал о нем от бойцов и командиров. «Душа могилевской обороны», — сказали как-то о нем в городском штабе ополчения.

Наконец колонна двинулась. Где-то впереди взревели моторы машин, раздались какие-то команды. Только прошли площадь, как услышали — с Луполова ударила пушка и снаряд разорвался в самой гуще людей. Крики, стоны... Кое-кто бросился в укрытие.

— Вперед! Вперед! — торопит Устин Адамович.

И, словно подгоняемые снарядами, которые методично падали на площади, колонны пошли быстрее.

Спустились к Днепру. В сумерках июльской ночи чернели фермы взорванного моста. Поднялись по Быховской, И вот уже на пути к поселку шелковой фабрики завязался бой.

Кажется, гитлеровцы не ожидали такого массированного удара.

— Вперед! Вперед!

Нет уже никаких колонн. Смешались машины, войска, ополченцы. Все спешат в образовавшуюся брешь.

Но вот гитлеровцы приходят в себя. У железнодорожного переезда ополченцев накрывает сильный автоматный и минометный огонь. Спасаясь от него, люди шарахаются в сторону, где возвышается крутая насыпь железной дороги. На переезде горят наши машины.

«Только вперед, только вперед», — думает Устин Адамович. Он чувствует — стоит только завязнуть за этой спасительной насыпью и прорыв захлебнется. Он вскакивает на насыпь и зычно командует:

— За мной, ребята, вперед!

Он не оглядывается и слышит, как позади, тяжело дыша, бегут люди. Кто они — студенты или красноармейцы, сейчас безразлично. Главное — не останавливаться.

Перед Устином Адамовичем в темноте вырастает фигура в каске. В одно мгновение Устин Адамович сбивает ее с ног и, перепрыгнув, мчится дальше. Хрипы, вздохи и крики рукопашной.

— Вперед! Вперед!

Устин Адамович уже не слышит собственного голоса. Сейчас ему хочется, чтобы перед ним выросла еще раз тяжелая фигура в каске. Он вцепился бы руками в горло врагу, он бил бы его рукоятью револьвера, он выместил бы на нем всю злость, что накопилась с самого начала войны.

За ним бежит небольшая группа людей. Но там, позади, еще есть воинские части, они тоже спешат в прорыв. И он не останавливается.

За мелким кустарником открывается светлая полоса хлебного поля. Устин Адамович с ходу врезается в эту пахнущую теплом, щекочущую колосьями волну, запутывается в ней и падает в изнеможении. Над ним вспыхивает яркий электрический свет. Устин Адамович догадывается, что гитлеровцы зажгли прожекторы, но не может шевельнуться. Сердце лихорадочно бьется не в груди, а где-то под самым горлом, и пот заливает глаза.

Автоматы и пулеметы косят несжатую рожь. Устин Адамович, не поднимая головы, начинает ползти вперед. Метр за метром, метр за метром. И снова им овладевает знакомая бесшабашная злость, а вместе с ней приходят новые силы. Он ползет вслепую, не зная, что его ждет там, впереди.

Прожекторы переметнулись правее. Устин Адамович встает и пытается бежать. А рожь, как назло, упрямо путается под ногами, лезет в лицо, держит за руки, тугими пряслами связывает ноги.

Позади никого не слышно. Погибли или отстали ополченцы, а может, он один отбился от всех. Едва держась на ногах, он выходит из хлебного поля на лесную опушку. Начинает светать,

Устин Адамович различает в лесу группы людей. Как будто свои. Вон старший политрук, опираясь спиной о сосну, закатал гимнастерку, перевязывает раненую руку. Он без фуражки. Густые русые волосы спадают ему на глаза.

Увидев Устина Адамовича, не удивляется, Словно знает, что из этих хлебов еще будут появляться люди.

— Скажите, товарищ, — обращается он к Устину Адамовичу, — это не Тишовский лес?

— Думаю, нет... — Устин Адамович устало опускается на землю недалеко от политрука. — Тут где-то должно быть Бобруйское шоссе...

— Вы кто? — спрашивает старший политрук, осторожно опуская забинтованную руку на запыленные колени.

— Комиссар без батальона, — горько улыбается Устин Адамович. — Найду ли своих ополченцев?

— У меня тоже считанные люди.

Правее, где час тому назад горели прожекторы, снова вспыхнула перестрелка. Старший политрук приказал:

— Подъем, ребята, а то они нам наступят на пятки. Встал и Устин Адамович.

— Вы с нами? — спросил старший политрук.

— Временно, — сказал Устин Адамович.

— И за это спасибо. Сейчас нам нужен проводник.

Устин Адамович шел впереди и узнавал знакомые места. Вон, слева, небольшое лесное озерцо, а справа остался дом отдыха шелковой фабрики, а там за холмом будут летние палаты пионерского лагеря. Устин Адамович находит тропу, чтобы обойти лагерь, потому что неизвестно, что там и кто там сейчас.

— Куда путь держите? — Устин Адамович поворачивается к старшему политруку.

— На Рогачев. Там, говорят, сражаются войска генерала Петровского.

— Надо пересечь шоссе, — Это далеко?

— Метров двести, — прикинул Устин Адамович.

Он вывел группу на заросшую густым ельником высотку, Отсюда как на ладони виднелось шоссе. Совершенно пустынное. Словно все, что накапливалось на этой бойкой дороге весь июль, разом вошло и въехало в Могилев. И только Устин Адамович хотел шагнуть с откоса вниз, как увидел — из-за поворота появилась колонна. Ее заметили все. Колонна двигалась медленно, словно арестанты по тюремному двору.

— Нашего брата ведут, — зло сказал старший политрук. — Человек двести. И охрана невелика... Рассредоточиться! — приказал он своим. — По моей команде уничтожить конвой!

Колонна растянулась. Конвоиры, словно нехотя, держали наготове автоматы, подгоняли отстающих. Впереди шагал рослый гитлеровец в расстегнутом мундире и курил. Автомат висел у него на шее.

И снова, как во время прорыва из окружения, Устин Адамович почувствовал прилив злости. Он неотрывно смотрел на этого рослого, который шел впереди. Он шел, переваливаясь с ноги на ногу, самоуверенный, спокойный, словно выполнял любимую, хорошо знакомую работу.

— Дайте мне первого... — шепнул Устин Адамович старшему политруку.

— Берите хоть всех... — в голосе старшего политрука послышалась улыбка.

Колонна подошла совсем близко, стоило только спрыгнуть с откоса, и конвоиров можно было достать руками.

— Бей гадов! — крикнул старший политрук и первым бросился вниз.

Устин Адамович выстрелил и увидел, как, недоуменно повернувшись в его сторону, упал рослый, которого он все время держал на мушке.

Громкая команда старшего политрука, эхом прозвучавшая в лесу, была сигналом не только для его бойцов, но и для пленных. Они навалились на гитлеровцев, обезоружили, и лишь один из них увернулся и хотел бежать. Его догнала красноармейская пуля.

После короткого успешного боя все углубились в лес и расположились на отдых. Пошли расспросы и знакомства. Обрадованные неожиданным освобождением, пленные шутили, перевязывали друг другу раны, просто лежали на теплой мшистой земле. Старший политрук угостил Устина Адамовича трофейными сигаретами:

— А может, с нами, комиссар?

— Нет. Счастливого пути, — пожелал Устин Адамович. — У меня тут другие дела.

— Понимаю, — улыбнулся старший политрук. — Ну что ж. Земля круглая. Может, и свидимся....

Из кабины крытого брезентом грузовика вылез офицер и пошел к крыльцу. Из кузова высыпали солдаты и остановились поодаль, ожидая команды.

— Это госпиталь? — спросил офицер на, чистом русском языке.

— Так точно, — ответил Кузнецов.

— Проводите меня к главному врачу,

— Пожалуйста, — сказал Кузнецов. — Вон туда.

Он шел к двухэтажному деревянному зданию, где находилась канцелярия. Офицер шагал вслед за ним, с любопытством посматривая вокруг. Заметив ребят, он спросил Кузнецова:

— Кто такие?

— Врач с санитарами производит дезинфекцию. Когда дверь за офицером закрылась, Маша прошептала: