— Об этой «Черной пантере», что это…
— Ничего. Это — миф, — оборвал его полковник на полуслове и повторил, — миф, созданный и распространяемый нами. Он преследовал три цели: во-первых, запугать уголовников, во-вторых, показать всякого рода нечестным должностным лицам, что есть люди, которые могут покарать их от имени общественности и, в третьих…. - полковник на мгновение запнулся, подбирая подходящее слово — … пустить по ложному следу возможное расследование.
— Кто убил инспектора ГИБДД?
— Один из нашей шестерки. Вначале инспектора отвезли в заброшенную сторожку лесника. А вечером приняли решение о его ликвидации. Отрубленная рука со стодолларовой купюрой и записка означали, что он казнен за взятки. Многие знали, что он нечист на руку и это явилось своеобразным уроком для других мздоимцев.
— Но, вы то сами, — не удержался Барсентьев, — эти Ваши хоромы, что, построены на зарплату? Этот шикарный забор? Система видеонаблюдения? Мебель? Да, все! А Легин? Его домина? Его джип?
— Да. На заработанную мной плату. Правда, не за ту, что мне платило государство. На нее такой дом, конечно, не построишь. Мне оплатил мой труд наш город, который я избавил от проституции, наркомании и, главное, от организованной преступности, высасывающей из него все соки. Вы считаете, что мне… — полковник запнулся, — и Легину тоже, и некоторым другим, заплатили за это слишком высокую цену? Это смешно…
Он отпил из стакана и продолжал:
— Это составляет, может быть, одну десятитысячную, а, может, и стотысячную часть той дани, которой обложили город организованные преступные группировки. Так что я и мои товарищи, напротив, даже сделали городу и его обитателям щедрый финансовый дар. Мы им заплатили, а не они нам.
— Это обычная взятка, — вяло подытожил Барсентьев.
— Это не взятка. И не подкуп должностных лиц, — Крастонов начал горячиться. — Каждая собака в городе знает, что нас невозможно подкупить. И что к взяточникам мы сами беспощадны…
Полковник резко поставил стакан на стол.
— Кроме того, вы, наверное, слышали, что на меня неоднократно совершались покушения. И на Легина также. Ни я, ни он — не имеем семьи… Некогда… И опасно… На службе мы сутками. Дома только ночуем, и то — не всегда. Участки под дома нам выделили специальным решением городской мэрии, поскольку в многоэтажке, где мы жили до этого, невозможно было обеспечить нашу безопасность. Рано или поздно бандиты до нас добрались бы. Даже часы, которые стоят, дважды в сутки показывают точное время. Поэтому — и дом, и забор, и видеонаблюдение.
Крастонов показал рукой за окно.
— Ни я, ни Легин никогда, ничего и ни у кого не просили, — продолжил он. — И не попросим — об этом тоже все прекрасно знают… Я удовлетворил Ваше любопытство по этой части?
— Да. Возможно, вы это заслужили. Хотя я, по-прежнему, считаю, что должностное лицо не вправе принимать никакой дар, и ни под каким соусом, — возразил Барсентьев.
— Нет, вы мне нравитесь такой своей позицией. Ну, прямо Нина Андреева, — не поступлюсь принципами и все тут. Хоть бы для вида согласились. В вашей то ситуации…
— А мне терять нечего, кроме своей жизни, — невесело пошутил Барсентьев, — так вы хотели, обрушив стену карьера, скрыть тем самым следы преступления? Или, как вы определили это действо — расстрела? И вам помешал сотрудник дорожной службы?
— Нет. То есть — на второй вопрос «нет». А на первый вопрос — «да». Мы хотели представить это, как загадочное бесследное исчезновение целой группы боевиков. В целях того же устрашения, чтобы другим неповадно было лезть в город. Убийство — оно и есть убийство. Приехали бы мстить, искать обидчиков. А так — пропало сразу семнадцать человек, и все. И никаких следов. Приехали в город — и сгинули. Согласитесь, впечатляет. Мистика.
— Впечатляет, — кивнув, согласился Барсентьев.
— В случае же, если бы все-таки Анвар прислал своих людей для разборки, мы спровоцировали бы стычку между нашими и пришлыми бандитами. И в этой суматохе убрали бы и тех, и других. Кого посадили бы, а кого… И город стал бы чистым от этих тварей.
— Придумано неплохо, но это же чистейшей воды…
— А обрушить песчаную стену помешал вовсе не инспектор, а вертолет МЧС, — обрывая Барсентьева, продолжил полковник. — Они обычно летают над лесом, высматривая очаги лесных пожаров. А тут пилот видимо случайно пролетал над карьером и заинтересовался происходившей там суетой. Сделал второй заход, стал кружить. Наши попрятались, не стрелять же по нему. Но бульдозер и все остальное ведь уже не спрячешь. Вертолет улетел, но при этом пилот сообщил по радио дежурному по отделу МЧС о странной работе бульдозера. Тот сообщил дежурному по УВД. А дежурный уже доложил об этом мне.
— Теперь все понятно, — произнес Барсентьев.
— Прятать трупы и автомашины было уже бессмысленно, все равно пришлось бы раскапывать. Я позвонил по мобильному Легину, чтобы убирались оттуда побыстрее. А сам дал команду на выезд дежурной оперативной группе. Но перед этим лично всех проинструктировал и приказал вооружить автоматами. Мало ли что. Затем вернул их с полдороги, приказав взять с собой еще и следователя прокуратуры, так как без него нельзя будет ничего трогать. Это делалось, как вы понимаете, для того, чтобы дать Легину время увезти бульдозер и скрыться со своей группой. А затем я позвонил прокурору города и предложил выехать самим на место происшествия, так как произошло нечто неординарное…
— Но Логинов считал…
— А потом прибыл Ваш Логинов, — Крастонов налил себе еще коньяка, — не серчайте, вас не угощаю по понятным причинам. И начал…
— Простите, — прервал его Барсентьев, — а как вы завербовали следователя городской прокуратуры Мирчука, который начинал вести эти дела?
В принципе, Барсентьев уже знал об этом в общих чертах. Но ему нужно было выиграть время. Ему важны были даже секунды… Главное — время… Долинин обязателен, и должен прислать подмогу, должен…
— Случайно, — ответил Крастонов. — Это было давно. Занесло его пьяного, как говорится, в дым, на одну из хат к «мамке». Стал угрожать ей, я, мол, такой-то. Всех могу пересажать. Ну, дали ему бесплатно попользоваться одной проституткой. И уходил бы себе по-тихому. Так, нет, хватанул еще водки. «Всех, — заорал, — по очереди ко мне». Стал буянить, крушить мебель. «Мамке» между глаз засветил. Та — звонить в милицию. Доложили мне — так и так, какой-то прокурор у проституток буянит… Что делать?
— И что вы сделали?
— Ну, я и подумал, что не повредит иметь в прокуратуре своего человека. Выслал опергруппу во главе с Легиным, и приказал заснять все, что происходит, на видеокамеру, а буяна задержать для выяснения личности. Кто его знает, прокурор он, или, может, врет. Да, Легину посоветовал подставить свое личико, чтобы результат можно было предъявить…
Полковник хмыкнул, — он-то подставил, да все без толку. Ему разве только бревном фингал навесить можно. Но все по порядку. Приехали, посмотрели: следователь совершенно невменяем. Машет красной «корочкой», полез драться к работникам милиции, а те — в форме. В четырехкомнатной квартире все вверх дном. Хорошо еще оружия у него не было. Засняли все аккуратно на видео. Потом скрутили Мирчука, доставили ко мне на квартиру. Он спал у меня в наручниках на диване до самого вечера следующего дня.
«Не совсем так следователь рассказывал об этом, а точнее, совсем не так. Мол, провокацию милиция устроила, — подумал Барсентьев, — однако, о мертвых или ничего… Но каков подонок ведь… Служат и у нас подонки…»
— Когда Мирчук очнулся, тут я ему фильм и показал… — продолжил Крастонов. — Психика и так угнетенная, после такой попойки. Сломался он сразу. Я ведь ему еще показания проституток и «мамки», а также задержавших его сотрудников милиции предъявил. Легин еще пришел с нарисованной синей тушью «фарой» под глазом… Тот и поплыл. На колени пытался бухаться: «все, что угодно, только не губите».
— Испугался, что работы лишится?
— Естественно, ведь он понимал, что не только с работы могут погнать, но еще и уголовное дело возбудить по факту сопротивления работникам милиции, сопряженного с насилием. А у него и семья, и дети… «Не надо, — говорю ему, — всего, что угодно. Послужишь только. И то, если случай представится».
