– Алло, Шурик? Это Охотникова беспокоит. Долго еще, зверь ты бесчеловечный, собираешься издеваться над моим «Фольксвагеном»?
– Охотникова, поимей совесть! – взмолился Шурик. – Ты же его только вчера пригнала, а тут работы дня на три, если не больше. Одно бодрит, на этот раз почему-то без пробоин.
– Шурик, хватит мне зубы заговаривать. Ты, между прочим, эти самые пробоины мне за день залатал, а на обычную профилактику три дня нужно, да?
– Жень, тебе что нужно, чтоб быстро или чтоб хорошо?
– Чтоб отлично и очень быстро.
– Мама дорогая, и эта женщина мне еще о совести напоминает! – патетически воскликнул Шурик. – Охотникова, ты, между прочим, не одна у меня такая.
– И кого же ты сейчас обслуживаешь, что старой подруге и постоянной клиентке не можешь вне очереди машину посмотреть? Уж не президента ли? – усмехнулась я.
– Ладно, – примирительно сказал Шурик. – Когда тебе твой вертолет нужен?
– Вчера к обеду, – категорично заявила я.
– Завтра вечером, – Шурик был не менее категоричен. – Раньше никак нельзя. Честное слово, Женя! Соседским поросенком клянусь.
– Ладно, уговорил. Перезвони, когда будет готово, я скажу, куда подогнать. Сама заехать не смогу.
– Хорошо, сделаем. Бывай.
– И тебе не хворать.
Я закинула сумку на плечо и вышла. Надо бы записать на плеер «Дубинушку», специально для подобных случаев.
К немалому моему удивлению, Серегин ждал меня прямо на автобусной остановке.
– Константин Вячеславович, вы с ума сошли! – возмутилась я.
– Виноват, Евгения Максимовна, не вытерпел, – развел руками Серегин. – Больше не повторится, обещаю. Впрочем, у нас в это время довольно людно. Как жара спадает, всех на улицу тянет. Не думаю, что в меня станут стрелять при таком количестве свидетелей. Киллеры – народ скромный, им публика и овации ни к чему. Давайте я вам помогу.
– Нет, спасибо.
– Как скажете. Но если вдруг передумаете – не стесняйтесь, смело можете использовать меня в качестве верблюда. Идемте, тут недалеко.
Серегин жил в новой панельной пятнадцатиэтажке напротив какого-то заброшенного завода. Как я и предполагала, домофон не работал.
– Третий день уже починить не могут, – виновато сказал клиент. – Только квартплату вовремя собирают, гады. – И добавил, выразительно глядя на мою ношу: – Лифт, кстати, тоже не работает.
Я вспомнила номер квартиры Серегина, посчитала количество квартир на площадке и прикинула, на какой этаж придется подниматься. Получилось семь. Оставалось только скрипнуть зубами.
– Спасибо, Константин Вячеславович, но я все-таки сама. А лифт у вас тоже три дня ремонтируют?
– Нет, лифт сломался только вчера. С утра работал, вечером уже нет. Вы думаете, его вывели из строя киллеры?
– Я не верю в совпадения, – ответила я, стараясь не пыхтеть.
– Надо будет у соседей поспрашивать. Если лифт сломался вечером, то вопросов нет. А если уж ближе к обеду – то вы совершенно напрасно не верите в совпадения, Евгения Максимовна. Вот здесь на меня напали, – сказал Серегин, останавливаясь на площадке между пятым и шестым этажом.
Я посмотрела на глубокую царапину на стене. Стреляли дважды, с площадки шестого этажа. Первая пуля срикошетила от стены и, по идее, должна была уйти в пол межэтажной площадки. Я посмотрела на пол. Заметная выбоина находилась примерно в том месте, где я и ожидала увидеть. Вторая пуля пробила оконную раму и вышла наружу.
– Один ждал наверху, второй вошел в подъезд следом за мной, – сказал Серегин. – Первый дождался, пока я поднимусь до четвертого, потом начал спускаться мне навстречу. Как он на площадке повернул, я у него пистолет и увидел. Тут я впервые в жизни почувствовал, как адреналин выделяется. Побежал вниз. Столкнулся со вторым, прижал его к стене, дал разок в рыло. На большее времени не хватило, побежал дальше. Мобилу из кармана вытащил, а где и как на кнопку нажать успел – сам не понимаю. Очухался уже на улице, в двух кварталах отсюда. А вот это, – на ладони Серегина появилась пуля и две стреляные гильзы, – Боря уже потом на лестнице нашел.
Я взяла пулю, повертела, взвесила на ладони.
– Странно, – сказала я задумчиво. – Работали явно не профессионалы, но использовали пистолет иностранного производства, стандартного натовского калибра, точнее сказать трудно. У нас таких точно не делают. Скажите, Константин Вячеславович, а вы могли бы опознать кого-либо из них?
– Верхнего точно нет, я его практически не видел. А нижнего видел очень даже близко, хотя и недолго. Может, и смог бы. Помню только, что руки у обоих от наколок аж синие были, но это разве примета?
Я молча кивнула.
– Опишите, пожалуйста, того, которого вы более-менее рассмотрели.
Серегин надолго задумался.
– Мужик лет тридцати с хвостиком, – сказал он наконец. – Ростом чуть ниже меня. Здоровый, гад. Я с ним только потому и справился, что сверху вниз бежал, сила тяжести помогла. А больше ничего сказать не могу, усов, шрамов и прочих особых примет у него на морде не было. Вот если б по фотографии или на улице встретить – может, еще и узнал бы. Ну что, пойдем дальше?
Клиент пошел наверх. На седьмом этаже он остановился, подошел к крайней правой двери и позвонил, изобразив мелодию «Спартак – чемпион». Дверь открыла молодая женщина с годовалой девочкой на руках.
– Знакомьтесь, пожалуйста: мое счастье, моя радость, – сказал Серегин, поочередно указывая на жену и дочь.
– Лена, – протянула мне руку его жена. – Евгения Максимовна, вы не будете возражать, если я буду звать вас по имени? И вы меня зовите просто Лена. Терпеть не могу отчеств. Длинно и неудобно.
«Радость» агукнула, видимо, выражая согласие. Впрочем, с тем же успехом это могло быть и несогласие, и просто агуканье, ради искусства.
– Нет, что вы, не возражаю, – ответила я. Лена мне почему-то сразу понравилась.
– Егорка, иди-ка сюда! – крикнул Серегин.
В прихожей появился симпатичный вихрастый мальчуган с пластмассовой винтовкой в руках.
– Знакомься, Егор, это тетя Женя, – представил меня Серегин-старший. – Слушайся ее, как меня и маму. И даже больше. Понял?
– Понял, дядь Кость, – кивнул Егорка. – Тетя Женя, а вы нас теперь охранять будете?
– Да, – улыбнулась я.
– А у вас пистолет настоящий есть?
– Так, все расспросы потом, – сказал Серегин, забирая девочку у жены. – Молодежь со мной, а мама пусть пока покажет тете Жене ее комнату. Как тетя Женя устроится, она сама все подробно расскажет.
– Замечательно, – с серьезным видом кивнул Егорка.
Мы, взрослые, расхохотались на три голоса.
– Пойдемте, Женя, я вам комнату покажу, – сказала Лена, отсмеявшись.
Комната была небольшая, но светлая и неплохо обставленная. Кроме нового итальянского дивана в ней были еще и журнальный столик, и два кресла, и даже телевизор. Но больше всего я обрадовалась кондиционеру.
– Скажите, Лена, Егор не родной сын Константина Вячеславовича? – спросила я, когда за нами закрылась дверь.
– Нет, – покачала головой Лена. – Иришка у меня от Кости, а Егорка от первого мужа. Я до знакомства с Костей была замужем за Умецким.
– За Умецким? – переспросила я.
– Костя вам не говорил? – удивилась Лена. – Умецкий – это генеральный директор и фактический владелец «Феникса».
Кажется, у меня появился первый подозреваемый.
– Странно. Константин Вячеславович говорил, что он соучредитель фирмы.
– Так-то оно так, вот только доли у них очень уж неравные. Умецкому принадлежит восемьдесят шесть процентов фирмы, Косте – остальные четырнадцать.
– Как вы считаете, Умецкий мог желать смерти Константина Вячеславовича? – прямо спросила я.
– Нет, что вы, ни в коем случае.
– Почему вы так думаете?
– Умецкий – никто. Пустое место. Он совершенно ни на что не способен. Ой… нет, не в том смысле, в котором вы подумали. Хотя и в этом, между прочим, тоже. Но я имела в виду другое. Он – ноль. Большой круглый ноль, и даже несколько нолей, а Костя – та самая единичка, которая придает смысл всем этим нолям. Всем, что он сегодня имеет, Умецкий обязан Косте. Если бы не Костя, он и сейчас сидел бы в том же подвале, что и два года назад. Костя фактически создал «Феникс». Умецкий не способен родить ни одной идеи, а из Кости они сыплются, как из рога изобилия, причем все, как одна, гениальные. Умецкому нет смысла убивать Костю. Это все равно что самому подписать себе приговор. Нет, по миру он, конечно, не пойдет, но хоть о каком-то дальнейшем развитии бизнеса придется забыть. В общем, стрелять в Костю мог кто угодно, только не Умецкий.
