Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Матвей Леонтьевич Песковский

Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность

Биографический очерк М. Л. Песковского

С портретом Ушинского, гравированным в Лейпциге Геданом

ВСТУПЛЕНИЕ

Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность - i_001.jpg

В конце 50-х годов у нас, в России, как бы случайно, неожиданно открыли целую область, почти совершенно неведомую раньше, или, по крайней мере, не обращавшую на себя должного внимания. Область эта – педагогическая, т. е. иначе – все учебно-воспитательное дело. Виновником такого открытия был Константин Дмитриевич Ушинский. Конечно, и до 50-х годов были в России школы всевозможных категорий – низшие, средние и высшие, в которых из года в год обучались, в общей сложности, десятки тысяч мальчиков и девочек. Но, строго говоря, в обществе не ощущалось никакого интереса к учебно-воспитательному делу. Чему и как нужно учить подрастающие поколения? Можно ли воспитывать, не обучая, и следует ли обучать, не воспитывая? В чем основная задача и цель воспитания? Эти и множество других существенно важных вопросов казались тогдашнему русскому обществу таким же сторонним, далеким и чуждым делом, как и все то, что творилось в канцеляриях, управлениях, консисториях.

В то время в Западной Европе педагогика имела уже значительное развитие, представляя собою достаточно оформившуюся специальность, занимавшую самостоятельное и почетное место в ряду других специальностей. В организации учебно-воспитательного дела, в установлении учебных курсов, программ, планов преподавания и в выполнении их, а также в инструкциях и правилах, касающихся собственно воспитания, – признавалось обязательным сообразоваться не с одними только правительственными желаниями, предположениями и предначертаниями, но также и с теми требованиями, какие предъявлялись педагогикой как самостоятельною, специальною отраслью знания, пользовавшеюся авторитетом наравне с высшими науками.

Совсем иное было в России в указанную эпоху. В одном и том же ведомстве невозможно было найти двух таких заведений, преследующих совершенно тождественные цели, которые походили бы друг на друга по способу выполнения учебных программ и воспитательным приемам. Даже в одном и том же заведении едва ли можно было встретить двух лиц педагогического персонала, согласных между собою относительно способов обучения, а также и других частностей учебно-воспитательного дела.

Такая разладица и рознь объясняются отсутствием в ту пору даже понятия о том, что в учебно-воспитательном деле, в каких бы разнообразных формах оно ни проявлялось, должен быть один обязательный для всех критериум – психология учащихся, с которою необходимо сообразоваться и при установлении учебного курса и плана каждого предмета, и в способе преподавания, и в воздействии на умственные способности и нравственное чувство обучаемых. Вместо специальной педагогической подготовки признавалось достаточным наличие личного опыта, навыка обучающих, без всякой руководящей идеи в ответственном деле воспитания и обучения, – без знакомства с основами этого дела.

Не отрицая, что и в указанную эпоху, в виде исключения, встречались между деятелями по учебно-воспитательной части лица глубоко образованные, горячо преданные делу и оказывавшие благотворнейшее влияние в умственном и нравственном отношении на воспитываемые ими поколения, – в общем, однако, все наше учебно-воспитательное дело представляло из себя анахронизм, учебные программы и руководства отличались бессодержательнейшей схоластикой. Прохождение программ держалось на зубристике. В обращении с учащимися царила жестокость. Время учения было временем безутешного горя для детей, особенно же в младших классах.

К. Д. Ушинский рядом горячих, дельных статей, помещенных им в разных периодических изданиях, заставил всю русскую печать обратить серьезное внимание на положение родного нашего учебно-воспитательного дела. В обществе проснулся наконец хоть некоторый интерес к нему, – и в этом страшно застоявшемся деле проявилась живая струя.

Так произошло открытие неведомой раньше у нас педагогической области. Открыв ее, К. Д. Ушинский около 15 лет руководил и самою разработкою этой области. В это именно время и были посеяны на Руси все те здравые понятия, которыми до сих пор живет и держится вся наша учебно-воспитательная часть, продолжая, хоть и очень медленно, развиваться.

Прошло уже более двадцати лет со времени смерти Ушинского. За это время произошли довольно существенные изменения в “живой струе” – и в степени энергии ее, и в направлении. Вместо цельного, мощного потока, – как можно назвать педагогическое движение в России, пока жил Ушинский и в первые годы после его смерти, – мы видим множество мелких русл, не всегда даже согласующихся в своем направлении с основным потоком. Но в общем, однако, движение не прекращается.

О характере же этого движения с наибольшей правильностью можно судить по нашей довольно обширной педагогической литературе, сущность которой такова, что в отношении к ней с полным правом можно повторить следующие слова известного немецкого педагога Дистервега, сказанные им более 40 лет тому назад:

“Посмотрите на большую часть сочинений, написанных учителями и для учителей! Наполняется ли, согревается ли чье-нибудь сердце при этом обзоре? Кто может извлечь из него силу для своей мысли, одушевление для важного подвига? Найдет ли кто-нибудь в них дыхание жизни, самостоятельный образ мыслей и энергию? Переходят ли их мнения в убеждения, убеждения в дела, и вытекают ли их воззрения из фактов? Это по большей части холодные, бессмысленные груды печатной бумаги, – и слог такой, что нечему удивляться, если люди, которые живут и черпают жизнь из свежих источников живой литературы, видят в учителях заживо похороненных людей, осужденных питаться такими продуктами, которые ни для кого более не пригодны”.

И если в наших педагогических сумерках чувствуется проблеск живой мысли, общественного интереса к делу воспитания и стремлений хотя бы к некоторым улучшениям в нем, – этим мы обязаны Ушинскому. Он из-за гроба продолжает учить нас и долго еще будет поучать.

Константин Дмитриевич, бесспорно, принадлежит к числу первоклассных педагогических деятелей не в русском только, но и в общеевропейском смысле. Если заграничные педагоги почти совсем не знакомы с деятельностью Ушинского, то именно потому, что, к несчастью, и у нас не настало еще время для полной, всесторонней оценки значения педагогической деятельности Ушинского, в связи с обстоятельствами и условиями положения школьного дела в России, а также – и разными другими делами внутренней нашей жизни.

ГЛАВА I. ОТЦОВСКИЙ ДОМ И ШКОЛА

Известность К. Д. Ушинского и неразработанность литературы о нем. – Жизнь в доме родителей до и после смерти матери. – Новгород-северская гимназия; ее хорошие и неудовлетворительные стороны. – Самостоятельная работа юного Ушинского над собственным развитием и условия, благоприятствовавшие этому

Имя Константина Дмитриевича Ушинского хорошо известно не только всей образованной России, но даже и всем мало-мальски грамотным русским людям. Между тем обстоятельства жизни этого великого русского деятеля, оказавшего незабвенную услугу всему нашему школьному делу, еще не стали известными с той полнотою, какой требует самый характер его деятельности и ее значение не только для настоящего времени, но и для отдаленных русских поколений.

До сих пор, например, остаются в полной неизвестности заметки, помещенные Ушинским в разных периодических изданиях, преимущественно в газетах, без его подписи. После его смерти осталось много рукописей и корректурных оттисков статей, не вышедших в свет; но этот интересный материал еще не собран, не обработан. Точно так же не собраны, не прокомментированы и письма покойного к разным выдающимся педагогическим деятелям, русским и иностранным. Это – непростительное нерадение со стороны русского общества, столь многим обязанного К. Д. Ушинскому, создавшему разумную русскую школу. Чтобы загладить этот тяжкий грех, необходимо устроить особый музей, специально посвященный К. Д. Ушинскому. В нем должны быть собраны все его руководства во всех видах изданий; все, что вышло из-под его пера, в виде оконченных или неоконченных статей и писем; все, что написано об Ушинском и появилось о нем в печати впоследствии, а также его портреты, фотографии и прочее. С осуществлением этого полезного дела необходимо поторопиться, пока живы еще хоть некоторые из тех, с кем Ушинскому приходилось работать, пока не изгладились еще следы тех изданий, в которых он принимал более или менее деятельное участие или же просто помещал статьи, отвечающие минутным интересам. Конечно, такому музею лучше всего быть в Петербурге как месте полного расцвета педагогической деятельности Ушинского. Началом для музея могло бы послужить то немногое, что имеется в библиотеке столичной училищной комиссии. Понятно, это – лишь зародыш музея; но важно положить почин – и за продолжением остановки не будет. Музей ушинского будет вместе с тем и музеем новейшей истории педагогического дела в России. Потребность же в этом учреждении очень велика, и на нее, без сомнения, откликнутся все, кому дороги судьбы родного воспитания и обучения. Приступая к характеристике К. Д. Ушинского, считаем не лишним заметить, что, помимо материалов, указанных в качестве источников, нам помогало в этом случае также и некоторое личное знакомство с покойным. В конце 60-х годов пишущему эти строки случалось неоднократно встречаться с Ушинским в редакции “Голоса”, у барона М. О. Косинского, а также и в С.-Петербургском педагогическом обществе, одним из самых деятельных членов которого был Константин Дмитриевич.

1
{"b":"114142","o":1}