— А кого ты пошлешь управлять Ближней Испанией? — поинтересовался Метелл Пий.
— Думаю, Марка Домиция Кальвина.
— Не Куриона? Он х-х-хороший военачальник.
— Куриона я предполагаю послать в Африку. Кальвин лучше поддержит тебя в главной кампании, дорогой Поросенок. Курион слишком независим в своих решениях.
— Понимаю, что ты имеешь в виду.
— Кальвину можно дать еще шесть легионов. Всего — четырнадцать. Достаточно, чтобы укротить Сертория!
— Никаких сомнений! — тепло сказал Поросенок. — Н-н-не бойся, Луций Корнелий! Испания в б-б-безопасности!
Сулла снова засмеялся:
— Почему меня это беспокоит? Право, не знаю. Я уже буду мертв, когда ты вернешься.
Метелл Пий вскинул руки в протестующем жесте:
— Нет! Ерунда! Ты же еще не так стар!
— Мне было предсказано, что я умру в зените славы и власти, — произнес Сулла без страха и сожаления. — В следующем квинктилии я уже не буду диктатором, Пий, и удалюсь в Мизены, чтобы провести там последние, славные, разгульные дни. Это продлится недолго, но я буду радоваться каждому моменту оставшейся мне жизни!
— Пророки не римляне, — сурово возразил Метелл Пий. — Мы оба знаем, что большей частью пророчества их не оправдываются.
— Но только не в этом случае, — твердо сказал Сулла. — Тот прорицатель — халдей, предсказатель парфянского царя.
Считая это более разумным, Метелл Пий переключился с разговора о предсказаниях на обсуждение предстоящей кампании.
* * *
Если говорить правду, Сулла выполнял свои обязанности уже по инерции. Законодательный поток иссяк, новая конституция казалась прочной, способной выстоять даже после его ухода. Распределение земель ветеранам дошло до такой стадии, когда сам Сулла мог отстраниться от этого дела, и город-крепость Волатерры наконец-то пал. Только Нола — старейший и самый непримиримый враг среди городов Италии — все еще выступала против Рима.
Сулла сделал все, что мог, и пропустил очень мало. Сенат был покорен, народные собрания фактически бессильны, плебейские трибуны превратились в фигуры чисто номинальные, его суды оказались популярны и доказали свою эффективность, а будущим губернаторам крылья подрезаны. Казна полна, ее чиновники под страхом наказания обязаны отчитываться в тратах финансов. Если сословие всадников не посчитало достаточным уроком потерю тысячи шестисот человек, павших жертвами проскрипций, Сулла растолковал им свою позицию дополнительно, лишив всадников, владевших общественной лошадью, всех их социальных привилегий. А потом распорядился, чтобы все, кто был отправлен в ссылку по решению суда, состоявшего из всадников, вернулись домой.
Конечно, у Суллы имелись и капризы. Например, женщины снова пострадали, когда он запретил вторичный брак тем, кто изменил мужу. Азартные игры всех видов (он их ненавидел) были запрещены, кроме борьбы и состязаний в ходьбе, которые не привлекали много зрителей, как хорошо было известно Сулле. Но его главным капризом оказались чиновники, которых он презирал как недисциплинированных, неряшливых, ленивых и продажных. Поэтому диктатор отрегулировал все аспекты работы секретарей, писарей, бухгалтеров, глашатаев, ликторов, курьеров, обслуживающий персонал жрецов, номенклаторов — людей, которые напоминали другим людям забытые имена, а также чиновников, обязанности которых не были строго определены, кроме того, что они были аппариторами — низшими техническими служащими, состоящими при государственных чиновниках. Никто из этих людей не должен знать заранее, кому они будут служить, когда новые магистраты вступят в должность. Ни один судья не имел права просить себе в штат определенных чиновников. За три года до выборов вопрос будет решаться жребием, и ни одна группа аппариторов не может постоянно служить одному и тому же магистрату.
Сулла нашел новые способы досадить Сенату. Он уже запретил сенаторам шумную демонстрацию протеста или одобрения и изменил порядок выступления. Теперь Сулла записал на табличке закон, который серьезно влиял на доходы «определенных нуждающихся сенаторов», ограничив сумму, которую провинциальные делегации могли тратить, когда приезжали в Рим, чтобы петь дифирамбы экс-губернатору. Это означало, что означенные делегации не смели больше давать взятки «определенным нуждающимся сенаторам».
Это была полная программа законов, которые касались каждого аспекта общественной жизни Рима, а также личной жизни римлян. Каждый римлянин знал, сколько ему разрешено потратить, сколько получить, сколько заплатить в казну, на ком жениться, где его будут судить и за что. Огромная работа, но выполнена, казалось, легко. Всадников принижали, а героев войн поднимали все выше и выше. Плебейское собрание и его трибуны тоже были лишены прежних прав, но Сенат набирал силу. Близкие родственники проскрибированных были лишены прав, но таких людей, как Помпей Магн, активно выдвигали. Адвокаты, которые пользовались успехом в народных собраниях (например, Квинт Гортензий), уже не так были популярны, а те, кто защищал обвиняемых в новых судах (такие, как Цицерон), пользовались большим успехом.
— Неудивительно, что Рим бурлит, хотя я не слышу ни одного голоса против Суллы, — сказал новый консул Аппий Клавдий Пульхр своему коллеге, младшему консулу Публию Сервилию Ватии.
— Одна из причин этого, — ответил Ватия, — заключается в здравом смысле большинства его законов. Удивительный человек!
Аппий Клавдий кивнул без особого энтузиазма, но Ватия правильно понял его апатию. Его коллега был нездоров и болел с тех пор, как вернулся после осады Нолы, которой периодически руководил в течение последних десяти лет. Кроме того, он был вдовец с шестью детьми на руках, с которыми ему трудно было справляться. Они не слушались. Внушала беспокойство их склонность участвовать в жестоких драках, привлекающих всеобщее внимание.
Жалея коллегу, Ватия похлопал его по спине:
— Успокойся, Аппий Клавдий, смотри на свое будущее веселее! Да, тебе пришлось тяжело, ты долго отсутствовал, но ведь ты наконец вернулся!
— Я не возвращался, пока не восстановил состояние своей семьи, — угрюмо отозвался Аппий Клавдий. — Этот подлый, гнусный Филипп отобрал все, что у меня было, и отдал Цинне и Карбону. А Сулла не вернул.
— Тебе нужно было напомнить ему, — здраво рассудил Ватия. — Знаешь, он очень занят. А почему ты не скупил все во время проскрипций?
— Если ты помнишь, я находился в Ноле.
— В будущем году тебя пошлют управлять провинцией, и это все поправит.
— Если позволит мое здоровье.
— О, Аппий Клавдий, перестань! Ты выздоровеешь!
— Я не могу быть в этом уверен. При моей-то удаче меня отправят в Дальнюю Испанию заменить Пия.
— Нет, обещаю тебе, — успокоил его Ватия. — Если ты не попросишь Луция Корнелия сам, то попрошу я! Пусть тебя назначат в Македонию. Там всегда можно набить мешки золотом и заключить много важных местных контрактов. Не говоря уже о продаже прав гражданства богатым грекам.
— Я и не знал, что они там есть.
— Богатые люди есть везде, даже в беднейших странах. В природе некоторых людей делать деньги. Даже грекам, со всем их политическим идеализмом, не удалось изжить из себя богатого человека. Он все равно вынырнет, даже в Республике Платона, уверяю тебя!
— Как Красс, ты имеешь в виду?
— Отличный пример! Любой другой канул бы в безвестность, но только не наш Красс!
Они находились в курии Гостилия, где проводилось новогоднее инаугурационное собрание, потому что не было больше храма Юпитера Величайшего, а состав Сената значительно вырос и такие храмы, как Юпитера Статора и Кастора, не могли вместить такое количество людей. К тому же за собранием должен был последовать пир.
— Тихо! — прошептал Аппий Клавдий. — Сулла будет говорить.
— Итак, почтенные отцы, — бодро начал диктатор, — в основном все необходимое сделано. Я давал клятву снова поставить Рим на ноги и дать ему законы, которые отвечали бы требованиям mos maiorum. Я выполнил обещание. Я останусь диктатором до квинктилия нынешнего года, когда сам проведу выборы магистратов на следующий год. Это вы уже знаете. Некоторые из вас отказываются верить, что человек, наделенный такой властью, проявит глупость и добровольно уйдет с поста. Поэтому я повторяю: я сниму с себя диктаторские полномочия после выборов в квинктилии. Это значит, что магистраты будущего года станут последними, кого я назначу лично. Впоследствии все выборы будут свободными, и любое количество претендентов сможет выставлять кандидатуры. Имеются те, кто постоянно недоволен тем, что диктатор выбирает своих магистратов лично, что количество кандидатов равно количеству должностей. Но — как я всегда говорил! — диктатор работает только с теми, кто готов поддержать его во всем. Нельзя надеяться на то, что электорат найдет лучших, что электорат остановит свое внимание на тех, кому должность действительно подходит по рангу и опыту. Поэтому в качестве диктатора я всегда был уверен, что со мной плечом к плечу трудятся люди, с которыми я на самом деле хочу работать и которым их должность подходит во всех отношениях, в том числе и в этических. С такими, как мой дорогой отсутствующий великий понтифик Квинт Цецилий Метелл Пий. Он продолжает оставаться достойным моего покровительства, ибо он уже на пути в Дальнюю Испанию, чтобы сразиться с этим изгоем-преступником Квинтом Серторием.
