Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Джулия Тиммон

Не размениваясь по мелочам

1

– В каком смысле – уезжаешь? Опять?! – почти прокричал Рассел, резко наклоняя вперед голову, сильнее морща высокий с небольшими залысинами лоб и сжимая телефонную трубку с такой яростью, будто это рукоять пистолета, а впереди не окно собственной гостиной, а вызванный на дуэль враг. – Куда, скажи на милость? Снова в Давенпорт?! Какого черта тебе не сидится на месте?!

– Ну-ну, расшумелся, – ласково-вкрадчивым голосом пробормотала Ребекка.

Рассел прекрасно знал, почему сестра столь кротка и не принимает за оскорбление его злобный тон. Догадывался, с какой просьбой она вот-вот к нему обратится, и мечтал тотчас прекратить разговор, чтобы Ребекка забыла о безумных планах и осталась дома. Увы, в обращении с женщинами ему порой недоставало жесткости.

– Послушай, Ребекка, – проговорил он, в который раз пытаясь образумить сестрицу, но зная твердо, что та, убеждай ее не убеждай, поступит по-своему. – Тебе тридцать лет.

– Я прекрасно помню. И что с того?

– Пора наконец повзрослеть! Ты вернулась бог знает откуда всего полмесяца назад! Тебя и в прошлый раз отпустили со скрипом, а теперь наверняка уволят – таких несерьезных не держат нигде.

– Ты про «Данкин доунатс»? – Ребекка снисходительно фыркнула. – Я сама оттуда ушла.

– Что?! – Не веря собственным ушам, Рассел в негодовании покачал коротко стриженной головой. В кого уродилась его беззаботная сестрица, было ведомо одному Господу.

– Что-что! Ушла. И ни капли не жалею. Условия там невозможные, график безумно неудобный. Да за такую работу в приличных заведениях платят в два раза больше, эти же за целые полгода не накинули мне и сотни! Нет, это не для меня, я поняла. И сразу сходила к управляющему, сказала: давайте расчет.

– Естественно, не для тебя! – выпалил Рассел, теряя остатки терпения. – Если бы ты поменьше валяла дурака, если бы взялась за ум, то жила бы совсем по-другому, могла бы…

– Могла – не могла, – сварливо и с досадой проговорила Ребекка. – Только давай не будем о музыке. И, пожалуйста, не читай мне нотаций. Я живу как хочу, извиняться за то, что я такая, ни перед кем не намерена. К тому же… – Она осеклась, наверное вспомнив, что, дабы добиться от брата желаемого, стоит потерпеть его ворчание и быть помягче. – Словом, за мою работу не волнуйся. Я уже нашла новое место. Меня и обязанности устраивают намного больше, и оплата здесь выше, и начальник, кажется, нормальный человек. Первый рабочий день через полторы недели, поэтому, пока есть время, я решила съездить по личным делам.

Рассел против воли ухмыльнулся.

– К этому своему? Который не помнит, ни когда у тебя день рождения, ни какого цвета были при прошлой встрече волосы?

– Ну и что здесь такого? – Голос Ребекки прозвучал чуть более звонко и напряженно.

Бедняжке неприятно говорить на эту тему, с болью за сестру отметил про себя Рассел.

– Он творческая личность, живет в каких-то неведомых нам мирах – ему простительно. И потом, тот мой цвет волос был ужасный, не понимаю, как до меня сразу не дошло. – Ребекка резко замолчала и перевела дух.

Расселу стало неловко оттого, что он заставил сестру оправдываться. В своих сердечных делах, какими бы немыслимыми они ни казались со стороны, принимать решения могла лишь она. Ему же и самому в этом смысле, мягко говоря, похвастаться было нечем.

– Кевин теперь не в Давенпорте, – произнесла Ребекка с душераздирающей нерешительностью, которая проглядывала из-под напускного легкомыслия в очень редких случаях и всякий раз заставляла Рассела гадать, кто же она на самом деле, их великовозрастная девочка. – В Давенпорте у него нет вдохновения. Переехал в Джексонвилл, на побережье, – договорила Ребекка.

Рассела так и подмывало высказать все, что он думает об избалованном родительскими деньгами Кевине Хейсе, бездарном ничтожестве, возомнившем себя поэтом, но, не желая причинять глупышке-сестре страданий, он вернулся к разговору о работе:

– Да, кстати, ты так и не сказала, что это за новое место. – Уборщицы? Дворничихи? – чуть не слетело с губ. Из-за жуткой несобранности и лени Ребекка загубила свою жизнь и теперь была вынуждена браться за любую работу, впрочем надолго ее не хватало нигде.

– Буду развозить бутерброды и другие закуски, – объявила Ребекка чересчур воодушевленно, пытаясь уверить брата, что новая работа чуть ли не предел ее мечтаний. – А что? – тоном человека, привыкшего защищаться от нападок, тотчас спросила она, хотя Рассел ничего не сказал, лишь провел рукой по лбу, складки на котором последнее время ни на минуту не расправлялись, и тяжело опустился в кресло, чего сестра, естественно, не могла видеть. – Буду общаться с разными людьми, к тому же приносить пользу, – протараторила Ребекка. – К ланчу, если с утра торчишь в каком-нибудь треклятом офисе, страшно разыгрывается аппетит. Как удобно: перерыв только начался, а тебе уже привезли бутерброды – пожалуйста! Приятного аппетита! – Ребекка засмеялась деланым смехом.

Рассел устало откинулся на высокую спинку кресла, обтянутого материей загадочного бордово-фиолетового цвета. Йоланду завораживало все мистическое и необыкновенное. Эту мягкую мебель выбирали они с Томми.

– Дорогая моя, об общении с разными людьми, мой тебе совет: забудь. Занятым офисным работникам неинтересно и некогда трепаться с разносчицами чертовых бутербродов.

Ребекка усмехнулась, и по этому отрывистому, чуть нервному смешку Рассел понял, что задел сестру за живое. И пусть, подумал он. Может, хоть так заставлю ее выбросить из головы разную дурь и наконец зажить по-человечески.

– Значит, по-твоему, разносчики не люди? – медленно произнесла Ребекка. – И не заслуживают нормального обращения?

– Заслуживают, разумеется заслуживают! – Оттого что ему не под силу растолковать сестрице элементарные вещи, Рассела взяло отчаяние. Он порывисто наклонился вперед, зажмурился, провел по лицу широкой огрубевшей на суровой Аляске ладонью и прибавил тише и безнадежнее: – Разносчики и чистильщики, естественно, тоже люди. Их труд нужен и важен, как и любой другой, но пойми же ты наконец… – Он махнул рукой. – Впрочем, я говорил об этом сотню раз. Да и не обсуждают столь важные дела по телефону. Знаешь, что меня больше всего волнует во всех твоих бесконечных историях? Ты мать, Бекки. И когда планируешь, как провести свободное время, или устраиваешься на работу, либо пытаешься наладить отношения с очередным парнем, должна прежде всего помнить о ребенке…

Его взгляд скользнул на изображения счастливых детских мордашек. Фотографии так и висели в огромной розовой раме на бледно-лиловой стене. Вот Шелли всего лишь полгодика. Измазалась оранжевым морковным пюре и довольно хохочет. Вот она же несколько месяцев спустя – в парке, на карусели, верхом на длинношеем лебеде. Глаза круглые, точно вишни, взгляд немного испуганный и вместе с тем восторженный. Рот до ушей. Шапочка с заячьими ушками съехала набок и закрывает половину пухлой румяной щечки. Вот четырехгодовалый Томми. Пытается выглядеть серьезным, но уголки губ так и тянутся вверх, а глаза смеются столь детски счастливым беспечным смехом, что, когда смотришь на это личико, замирает сердце. Загорелые крепенькие руки блестят на солнце. Челка подстрижена до смешного коротко – накануне он достал ножницы, трогать которые ему строго запрещалось, и тайком «сделал себе стрижку». Ох и намучилась же после этого парикмахерша, пытаясь привести его голову в божеский вид!

Ребекка кашлянула, и Рассел очнулся от горько-сладких дум. Ему на ум вдруг пришла мрачная мысль: сейчас она напомнит, что и сам-то я не отец, а бог знает что. Однако сестра не стала травить ему душу.

– Да, я мать, верно. И люблю сына до умопомрачения, – несчастно-покорным голосом пробормотала она. – Послушай, я именно по этому поводу и звоню. Ну, чтобы договориться насчет Терри…

– Я сразу догадался – не дурак.

1
{"b":"122096","o":1}