Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Почти ничем не отличались от джиннов настроения, чаще всего злобные и гнетущие, которые вдруг охватывали город с непостижимой быстротою грозы. Опасны бывали и демоны пыли, хлеставшие неосторожного путника по лодыжкам, стремясь выманить его на незнакомые тропинки. По этой причине все радовались, когда наступал период дождей, ведь дожди усмиряли пыль, появлялись пауки, порожденья дождя, и воздух, очищенный от былых страстей, был вновь напоен ароматом свежести.

Мало-помалу, бесцельно слоняясь по улицам и слабея день ото дня, Бэльян стал замечать, что уже не всегда способен отличить Каир ночной фантазии от реального города. Ему казалось, что людские голоса, которые он слышит на улице, звучат отнюдь не на улице, а у него в голове. Голоса то рокотали, то шелестели в желудочках его мозга – одни возле самых ушей, другие вдали, но все исходили изнутри. Смысл сказанного уловить было трудно. Лишь изредка звучал в черепе оглушительный голос – обычно одно слово, не больше, – заставлявший его встрепенуться и насторожиться.

И цвета. Однажды, в каком-то оцепенении, он целый день смотрел на стену сада в тени. Коричневая она или серая, голубая или с оттенком оранжевого? Какого цвета стена, а какого – тень? Все это его огорчило, и в конце дня он решил, что не посмеет больше задавать подобные вопросы из страха увидеть, как обесцвечивается постепенно пейзаж, – пускай листья будут зелеными, а небо синим.

Люди, на коих он взирал с еще большим недоверием, ирреальные люди, превращались один в другого. Мамлюкский эмир, которого он видел во время учений на Черном Ипподроме, в тот же день на другом конце города превратился в сапожника. Негр-муэдзин возле мечети Ибн-Тулуна оказался тем же негром, который, как видел Бэльян, поливал водой ступени купальни в армянском квартале. Всюду ходили парами карлики. Совершенно сбитый с толку, он заподозрил, что не менее пятисот человек носятся по всему городу, обмениваясь головными уборами, плащами и бородами, постоянно готовые повстречаться с ним в новом обличье и следовать за ним неотступно.

Он подумал, что в таком случае, войдя не в ту дверь или сказав нужное слово, вполне можно развалить весь Каир. Дома, дворцы, сады и мечети могли бы с шипеньем испариться, а демоны города с воплями взметнулись бы ввысь. Он пропустил меж пальцев тонкие струйки пыли. Вблизи все казалось почти реальным. Не было ни демонов, ни двери, лишь грязный, больной чужеземец, ворчащий в пыли.

Фонтан все бил и бил, и струи его журчали.

Был полдень пятницы, время главной молитвы мусульманской общины в мечети султана Хасана. Давадар стоял в первых рядах верующих, бок о бок со своими соратниками. Стояли они под открытым небом, во внутреннем дворе нещадно палило солнце. Их окутывал запах влажного, пропитанного потом белья. Давадар тайком понюхал висевший у него на рукаве ароматический шарик. Богослужение подходило к концу. Уже была провозглашена хутба во славу султана. Затем имам прочел с минбара проповедь о Семерых в Пещере. Теперь же, сойдя с минбара, имам руководил заключительными ракатами молитвы, заставляя собравшихся произносить непостижимые суры. Тысячи тел синхронно поднимались и опускались, головы исчезали, касаясь ковриков, и возникали вновь.

– Воистину мы сотворили сей мир не ради шутки или обмана.

Внезапно раздался смешок, вначале почти потонувший в массовом речитативе суры, но не затихший, а, несмотря на шумные попытки окружающих урезонить насмешника, перешедший в глуповатый заливистый смех. Он доносился откуда-то из задних рядов. Потом захихикал кто-то еще.

Давадар обернулся, чтобы свирепо взглянуть на возмутителя спокойствия, и его примеру последовал имам, но зараза уже распространялась. Одни и в самом деле открыто разразились неудержимым хохотом. Другие, побагровев, молча сотрясались от неслышного смеха, из последних сил пытаясь его сдержать. Смех звучал все громче и громче. Оглянувшись еще раз, давадар уловил и ощутил слабое щекотание нервов, к коему примешивалось страшное и вместе с тем сладостное предчувствие. Он увидел, что в толпе молящихся там и сям мелькают красно-желтые остроконечные колпаки Веселых Дервишей. Сумев набраться еще большей наглости, чем обычно, они намеревались устроить один из своих праздников во время пятничной молитвы, к тому же в главной мечети Каира.

Молитва была сорвана окончательно. Некоторые отвратительно тряслись, обхватив руками колонны на краю крытой аркады; большинство валялось на земле, задыхаясь от смеха, с отталкивающими гримасами бурного веселья на лицах.

Не миновала сия зараза и давадара, и, удивляясь, над чем тут, собственно, можно смеяться, он все же начал хихикать, а потом и истерически гоготать. Он пытался устоять на ногах, но хохочущий демон внутри него то и дело швырял его на пол. На миг он почувствовал отрезвление и, устыдившись, прижался залитым слезами лицом к каменным плитам. Ему хватило времени спросить себя: «Над чем мы смеемся, если не над самой мыслью о смехе без причины?» – после чего и его, и соседей захлестнула новая волна смеха. Не будь он одержим теми же бесами, что и все, увиденное и услышанное казалось бы поистине ужасающим, но всеобщее помешательство охватило и его. Только дервиши стояли прямо, сдержанно посмеиваясь над собственной шуткой.

В конце концов тела не выдержали длительного напряжения. Невыносимо заныли ребра и животы. Смех сделался прерывистым и глуховатым, а потом и вовсе затих, только не сразу, ибо в отдельных частях двора то и дело слышалось фырканье взглянувших друг на друга насилу успокоившихся людей. Однако, когда наконец воцарилась тишина, миновало исступление и его обессиленные жертвы уже упивались своею вновь обретенной умиротворяющей серьезностью, прозвучало откровение.

Человек средних лет, не дервиш, поднял голову от пола и болезненно хриплым голосом произнес:

– У меня было видение. Я избран поведать вам, жители Каира, что Мессия Пятой Печати, новый и последний Мессия, пребывает ныне в вашем городе. Он постиг Арабский Кошмар и очистился беспредельным страданием. Ждите его, ибо он поведет вас в Цитадель.

Едва человек договорил, как его схватили враждебно настроенные мамлюки. Дервиши, по-видимому, украдкой удалились из мечети, пока он говорил.

В очередной раз они продемонстрировали свое могущество.

Давадар поднялся и направился к выходу. Он чувствовал страшную слабость, чувствовал себя так, словно кто-то воспользовался его телом для занятий тяжелым физическим трудом. Когда давадар, пошатываясь, ковылял домой, в голову ему пришла занятная мысль о том, что человеком, страдающим Арабским Кошмаром, вполне может оказаться и он. Устыдившись самого себя, он улыбнулся и отбросил это нелепое предположение.

Второй возмутительный случай произошел три дня спустя, перед заходом солнца. Давадар дремал дома во время сиесты, когда за дверью послышались крики и стук и привратник впустил двоих мамлюкских всадников.

– Мир вам и вашему дому, – они церемонно поклонились.

– В чем дело?

– Пожалуйте с нами, ваше превосходительство.

– Что случилось? Куда я должен идти?

– К озеру. К озеру Эзбекийя. Там, на озере, человек. Вашему превосходительству следует отдать приказ о его аресте.

– С какой стати?

Но тут всадники подхватили его под руки и торопливо повели к расположенному неподалеку озеру. На том берегу озера, куда они вышли, толпился народ. На берегу стояли увеселительные дворцы некоторых знатных эмиров, и многие слуги подошли к самой кромке воды полюбоваться забавным зрелищем. Давадар, заслонив глаза от солнца, взглянул на середину озера, где, казалось, бесцельно дрейфовала лодка, которая, по-видимому, и приковывала к себе всеобщее внимание. Потом он в изумлении отшатнулся и выругался. В лодке были двое мужчин. Маленький, похожий на хорька человечек сушил весла; второй сидел выпрямившись, играл на лютне и во весь голос горланил песню:

Большой бамбук – он толст и крепок,
Большой бамбук…
23
{"b":"12561","o":1}