© Карельский А. В., наследники, перевод на русский язык, примечания, 2018

© Федорова Н. Н., перевод на русский язык, примечания, 2018

© Малевич О. М., наследники, вступительная статья, 2018

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

В 1939 году чешская журналистка Милена Есенская передала уезжавшему за пределы досягаемости гитлеровских расовых законов немецкому литератору-эмигранту Вилли Хаасу письма, которые в 1920–1923 годах адресовал ей Франц Кафка. В Чехии тогда ее имя было более известно, чем имя самого Кафки, хотя именно она и была его первой чешской переводчицей. Вилли Хаас опубликовал эти письма только в 1952 году, когда Франц Кафка уже обрел мировую известность (его ближайший друг Макс Брод еще в 1935–1937 годах издал в Берлине и Праге его шеститомное собрание сочинений, а в 1937 году – в Праге его биографию, но широкое признание пришло к Кафке только после Второй мировой войны).

Чешский литературовед Франтишек Каутман в предисловии к «Письмам Милене» писал: «Любовь к Милене была самым сильным, глубоким и острым переживанием в жизни Кафки; для Кафки в ней было много мучительного и деструктивного, но вместе с тем из нее родились два гениальных произведения художника – роман «Замок» и «Письма Милене». При этом Милена в своем отношении к Кафке не была всего лишь пассивным объектом. ‹…› Влюбленный поэт встретился с женщиной интеллигентной, понимающей его или стремящейся понять, которая так же, как он, хотя и в значительно более слабой и латентной форме, была творчески одаренной личностью».

Милена Есенская родилась в Праге 10 августа 1896 года. Отец ее, Ян Есенский, профессор, заведующий кафедрой челюстно-лицевой хирургии чешского университета и популярный зубной врач, принадлежал к националистически настроенной части чешской интеллигенции. Это был человек столь же деспотического характера, как и отец Франца Кафки. Мать Есенской, Милена Гейзларова, женщина красивая, добрая и художественно одаренная, отличалась хрупким здоровьем и умерла, когда ее дочери было шестнадцать лет. Милена соединила в себе силу отцовского характера и тонкую душевную организацию матери. Училась она в женской гимназии «Минерва», одной из первых и лучших в Чехии. Три «минервистки» – Милена, Сташа (позднее по мужу – Иловская) и Ярослава (позднее по мужу – Хаасова) обращали на себя внимание красотой, эксцентрическим поведением и манерой одеваться. По настоянию отца Милена поступила на медицинский факультет университета, но вскоре бросила его. Столь же кратковременным было ее увлечение музыкальными занятиями.

Три подруги знакомятся с кружком молодых еврейско-немецких литераторов, собиравшихся в кафе «Арко». Наиболее известны из этой плеяды Франц Верфель, Эгон Эрвин Киш, Макс Брод, Вилли Хаас. Заметную роль в кружке играл банковский служащий и «вечный студент» Эрнст Полак, слывший человеком широкой эрудиции и безошибочного литературного вкуса. Полак стал первой большой любовью Милены. Отец решительно возражал против ее брака с евреем. Тем не менее она вышла за Полака и в 1918 году уехала с ним в Вену. Муж, исповедовавший теорию свободной любви, вскоре стал открыто изменять Милене. Трудным было и ее материальное положение. Спасением для нее стала возможность печататься в пражской либеральной газете «Трибуна», где работала Сташа Иловская. Занялась Милена и художественным переводом. В каком-то пражском кафе ее познакомили с Францем Кафкой, но тот в своем дневнике это мимолетное свидание не зарегистрировал. Милена начала переводить рассказ Кафки «Кочегар» (первую главу его неоконченного романа «Америка») и обратилась к нему за разрешением на публикацию. Так завязалось их знакомство.

В начале мая 1920 года Кафка писал Максу Броду о Милене: «Она живой огонь, какого я еще никогда не видел, впрочем, огонь, который вопреки всему горит только для него (Эрнста Полака. – О. М.). При этом она в высшей степени нежная, отважная, мудрая и все это бросает в жертвенное пламя или, если хочешь, именно жертвой все это обрела». Узнав о болезни Милены (у нее пошла кровь горлом) и «перебирая свои воспоминания», Кафка распознает за ее хрупкостью «почти по-крестьянски бодрую, крепкую натуру». В письме к Милене он хвалит ее перевод «Кочегара», опубликованный в пражском журнале «Кмен», и просит писать ему не по-немецки, а по-чешски: «…чешский мне много милее, потому-то Ваше письмо будто разрывает туманные завесы, я вижу Вас яснее, движения стана, рук. Такие быстрые. Такие решительные».

В конце июня – начале июля 1920 года Кафка проводит с Миленой четыре счастливых дня в Вене. Вскоре после этого он расторгает помолвку с Юлией Вохрыцек (по-чешски эта фамилия произносится – Вогрызек). Еще раз Милена и Кафка встречаются в середине августа в Гмюнде, на австро-чешской границе. Эта встреча оказалась для обоих роковой. Позднее Кафка назовет день в Гмюнде «днем недоразумений и стыда. Почти неизгладимого стыда». Уже в сентябре он напишет Милене: «…никогда мы не будем жить вместе, в общей квартире, бок о бок, с общим столом – никогда». А в ноябре впервые предложит прекратить переписку. Позднее в письме Максу Броду она процитирует «убийственную просьбу и одновременно приказ» Кафки: «Не писать и препятствовать нашей встрече – только это пожелание покорно исполни, только это позволит мне как-то еще жить, все прочее будет для меня медленным уничтожением».

Именно Максу Броду оба раскрывают и истинную подоплеку происшедшего. Кафка писал ему: «…меня притягивало тело каждой второй девушки, тело девушки, на которую я возлагал надежды (именно поэтому?), нисколько. Пока она мне отказывала или пока мы были с нею нечто единое – это была еще лишь отдаленная угроза, но даже и тогда не слишком отдаленная, достаточно было малейшего пустяка, и все рушилось. Очевидно, я могу – таково мое достоинство (сколько бы униженно ни выглядел этот скрюченный западный еврей) – любить только то, что могу ставить высоко над собой, что мне недоступно». А в не переведенном на русский язык письме Милене Кафка признавался: «Я грязен, Милена. Бесконечно грязен, поэтому поднимаю столько крику о чистоте. Никто не поет так чисто, как те, кто находится в кромешном аду, то, что мы считаем пением ангелов, – это их пение». Милена, в свою очередь, писала Броду: «Я знала до последнего нерва, что такое его страх. ‹…› Я вооружилась против этого страха тем, что поняла его. За те четыре дня, что Франк был со мной (в письмах Кафке и о Кафке М. Есенская всегда называет его Франком. – О. М.), он утратил этот страх. Мы смеялись над ним. ‹…› Если бы я с ним поехала тогда в Прагу, я осталась бы тем, кем для него была. Но я обеими ногами страшно приросла к этой земле (Есенская имеет в виду Вену. – О. М.), я была неспособна оставить мужа и, возможно, была слишком женщиной, чтобы иметь силу подчиниться на всю жизнь строжайшей аскезе, которая, как я знала, в таком случае меня ждет. А во мне существует непреодолимое, прямо бешеное стремление к совсем иной жизни, чем та, которую я веду и, вероятно, буду вести, стремление к жизни с ребенком. К жизни земной. ‹…› То, что люди приписывают ненормальности Франка, является как раз его преимуществом. Женщины, соприкасавшиеся с ним, были обыкновенными женщинами и не умели жить иначе, как в своем естестве. Я скорее думаю, что мы все, весь мир и все люди, больны, а он единственно здоровый, верно чувствующий и единственно чистый человек. Я знаю, что он противился не жизни, а лишь нашему образу жизни… Он знает о мире в десять тысяч раз больше, чем все люди мира…»

Вопреки запрету М. Есенская посещала Кафку и в 1921, и в 1922 годах. В октябре 1921 года он передает ей свои дневники. Именно у нее сохранилось и знаменитое «Письмо отцу». 2 декабря 1921 года Кафка записывает в дневнике: «Все время М., или не М., а принцип, свет во мраке». Пишет он ей теперь так, чтобы эти письма мог читать Э. Полак. Переписка Есенской и Кафки продолжается до самого конца 1923 года. Кафковеды до сих пор ссылаются на Милену как на человека, не только хорошо знавшего, но и хорошо понимавшего Кафку. Цитируют ее слова, что он был «как нагой среди одетых». Еще в 1920 году она предсказала М. Броду судьбу Кафки: «У Франка нет способности жить. Франк никогда не выздоровеет. Франк скоро умрет».