— Подождите в коридоре, — сказал завотделением, обращаясь к санитару.
Он указал Свисту на привинченный перед столом табурет и, листая его историю болезни, негромко произнес:
— Меня зовут Вадим Владленович. Я заведующий отделением. Больных, поступивших на принудительное лечение, я веду сам. Я просмотрел вашу историю болезни. У вас редкий для душевнобольного диагноз, который не совсем вяжется с совершенным вами преступлением. На судебно-психиатрической экспертизе вы жаловались на присутствие в вашем сознании черного человека, внушающего вам страх. Причем, боитесь вы не чего-то конкретного, а самой возможности возникновения страха. Болезнь, при которой больной боится обрести страх, встречается очень редко и мало изучена. Я не ставлю под сомнение решение судебно-психиатрической экспертизы. Это не входит в мою задачу.
Доктор встал и прошелся по кабинету. Свист обратил внимание на то, что белоснежный халат был безукоризненно отглажен и хорошо сидел на широкоплечей фигуре врача. Под халатом просматривался темно-синий шерстяной костюм. Черные, до блеска начищенные туфли, кремовая рубашка в крупную полоску и неяркий галстук — все это говорило о достатке и хорошем вкусе. Доктор остановился у аквариума и стал кормить рыбок. При свете, падающем из окна, Свист лучше смог рассмотреть завотделением. Верхняя часть лица была немного шире нижней, что говорило об интеллекте. Высокий лоб, широко посаженные глаза, прямой, правильной формы нос, тонкие, плотно сжатые губы свидетельствовали о том, что это был человек, способный достигнуть намеченной цели.
Рыбки причудливой стайкой взвились вверх, приветствуя хозяина розовыми плавниками. Полюбовавшись своими питомцами, он вернулся за стол и продолжил:
— Вы пробудете на принудительном лечении не меньше шести месяцев. Это минимальный срок. Затем врачебная комиссия решит, насколько успешным было лечение. Если ее мнение окажется положительным, то решением суда с вас будет снято принудительное лечение. Но суд — это формальность. Все будет зависеть только от врачебной комиссии. А она примет решение на основании истории болезни, которую буду вести я. Так, что как долго вы здесь пробудете, зависит, в основном, от вас и, в некоторой степени, от меня.
«Мягко стелет прохвост», — подумал Свист.
Доктор надолго замолчал, думая о чем-то своем. Сделав несколько записей в истории болезни, он продолжал:
— Итак, я остановился на том, что все будет зависеть от нашего взаимопонимания. Как вы, наверное, успели заметить, в отделении все находится в идеальном порядке. Вы не должны его нарушать ни под каким предлогом. Часть больных, которые пошли на выздоровление, работают в лечебно-трудовых мастерских, а осенью помогают убирать урожай в нашем подсобном хозяйстве. Некоторым из них, в виде исключения, я разрешаю свободный выход на территорию больницы. Сейчас я переведу вас на «тихую» половину и надеюсь, вы оправдаете мое доверие.
Завотделением встал, давая понять, что разговор окончен. Свист тоже поднялся и направился к выходу. В дверях он чуть было не столкнулся с коренастым, широкоплечим человеком с огромной головой. Тот нес в руках мельхиоровый поднос, на котором стояли молочный кувшинчик, кофейник, чашка и тарелка с кусочком поджаренного белого хлеба. Свист сделал шаг в сторону, отметив про себя, что человек с такими широкими плечами должен быть как минимум одного с ним роста. На удивление, большая голова проплыла мимо Свиста на уровне его живота. Стоя вполоборота к вошедшему, Свист вначале не заметил, что широкие плечи плавно переходили в покатый горб. Фигура напоминала черного шахматного коня.
«А это еще что за персонаж из «Собора Парижской Богоматери?» — подумал Свист.
Горбун, осторожно неся в мускулистых руках хрупкий поднос, просеменил на коротких ножках к столу и поставил его перед завотделением.
— Благодарю, Кеша, — кивнул доктор горбатому карлику. И, обращаясь к заглянувшему санитару, добавил, указывая на Свиста:
— Переведите его на «тихую» половину, во вторую палату.
У Свиста сразу же отлегло от души. Судьба все-таки щадила его.
Глава 4
ЧАЙНИК — ЭТО ПРЕКРАСНО
Вопреки ожиданиям, жизнь в Стрелковом пошла Свисту на пользу. Сработал инстинкт приспособления, обретенный им еще в детдоме и затем на протяжении всей жизни не один раз приходивший ему на помощь при смене места пребывания. Свист не был согласен с бытующей поговоркой о том, что выживает сильнейший. В мезозойскую эру самыми сильными были динозавры. Но они вымерли, не сумев приспособиться к изменяющимся условиям обитания. Выживают не самые сильные, а самые приспособленные — это Свист усвоил с детства. В данном конкретном случае он сменил тюремную баланду на трехразовое больничное питание и это не могло не отразиться на его внешности. Посмотревшись через месяц в зеркало, Свист заметил, что кожа его лица натянулась, стала упругой и гладкой, исчезли почти все морщины, а в глазах появился масляный блеск, какой бывает у котов в начале марта, греющихся на мягком весеннем солнце.
«Все не так уж плохо», — подумал он, заметив, что дежурная медсестра Полина стала внимательнее обычного поглядывать в его сторону и оказывать ему знаки внимания. Однажды перед отбоем она подошла к Свисту, гуляющему по коридору, и, приветливо улыбнувшись, сказала:
— Вы мне будете нужны. Вы будете носить чайник.
У Свиста от такого известия приятная волна пробежала по всему телу. Он испытал почти такое же чувство, какое бывает у лейтенанта, неожиданно получившего внеочередное воинское звание и ставшего майором. Хотелось вытянуть руки по швам и гаркнуть: «Рад стараться!» или «Служу Советскому Союзу!». Дело в том, что по инструкции носить чайник с водой при раздаче лекарств должен был санитар. Но он пренебрегал этой обязанностью и предпочитал весь день дремать на койке у входа на «буйняк». Поэтому носить чайник приходилось кому-либо из больных. Чаще всего это был кто-то из «принудчиков». У носящего чайник появлялось некоторое преимущество — его переводили с уколов на таблетки, приема которых можно было избежать, не пичкали на ночь аминазином и другими снотворными, позволяя ему уклоняться от нежелательных процедур. К нему относились, как к находящемуся в состоянии устойчивой ремиссии.
Это был первый шаг по больничной иерархической лестнице, на вершине которой ожидала высшая степень доверия — «свободный выход». Правом свободно выходить и заходить в отделение пользовались один-два человека. Они могли открывать двери своим ключом-треугольником и выходить на территорию больницы. На сегодняшний день «свободный выход» был только у горбатого буфетчика Иннокентия. Он был бывшим «принудчиком», прошел специальное принудительное лечение в больнице тюремного типа в Днепропетровске. После пятилетнего пребывания в Днепре, Кешу перевели в Стрелковое, где через год сняли принудительное лечение, и его в любой день мог забрать кто-то из близких родственников. Но поскольку Кеша сидел за то, что задушил свою близкую женщину, родня не спешила забирать его на свободу. По отделению шли разговоры, что когда-то давно Иннокентий был совладельцем то ли ночного клуба, то ли казино и в одночасье «прогорел». Вдобавок узнал, что когда он ночи напролет проводил в заведении, любимая женщина развлекалась с компаньоном. От этих бед у Кеши помутился рассудок и он «наломал дров».
Горбун прижился в отделении, как дома, и уже сам не хотел никуда уходить.
Медперсонал, от санитаров и медсестер, до заведующего относились к нему почти как к сотруднику. Три раза в день он ездил на больничную кухню и получал продукты. Сестры и санитары питались из общего котла, Кеша закрывал на это глаза и пользовался всеобщим уважением. Вдобавок, он был доверенным лицом заведующего. Так что кое- кто, у кого «рыльце было в пушку», побаивался горбуна.
Чайники находились в ведении Иннокентия. В половине десятого вечера Свист растолкал спящего буфетчика и дождавшись, когда тот полностью придет в себя, попросил:
