Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Зорина Светлана Владимировна

Наследница Ингамарны

Часть I. ПРОБУЖДЕНИЕ

Глава 1. Вместо пролога

Гинта совершенно не помнила весну, а летние впечатления были отрывочными и смутными. Она же родилась в конце второго года прошлого цикла. Зато яркие, многоцветные картинки осени до сих пор стояли перед глазами. И теперь, глядя из окна своих покоев на весенний пейзаж, девочка испытывала что-то вроде разочарования. Саддуговая роща, когда-то радовавшая её густыми, сочными красками, казалась какой-то поблекшей. Листья саддуга растут веерообразными пучками, а в центре каждого пучка — пестик-плод длиной с ладонь. Созревая, он становится белым. Когда роща залита солнцем, кажется, что на каждой ветке в чашечке оранжево-алых листьев горит маленький светильник. Плоды саддуга собирают только осенью. Грустно было видеть, как постепенно гаснут на деревьях белые огоньки. Но роща и после этого не утратила своей красоты: над тёмными стволами пылали золотисто-алые кроны, а внизу — кусты ликора с пурпурными листиками и ярко-жёлтыми ягодами. В конце осени Гинта вместе с другими ольмами собирала эти ягоды. Из них делают настой от бессонницы. Саддуг облетает поздно. Ещё за два тигма до Божественной Ночи на тёмно-красных ветвях кое-где уныло шелестели сухие, побуревшие листочки. Потом и их не стало.

— Ничего, — говорила Таома. — Зима коротка. Не успеешь и глазом моргнуть, как весна придёт. И роща станет краше прежнего.

Теперь ветки саддуга были усыпаны зеленовато-жёлтыми листьями, а вместо пестиков розовели длинные соцветия. В конце весны листья станут ярко-жёлтыми, летом оранжевыми. Они будут постепенно темнеть, наливаться цветом, а плод наоборот посветлеет… Но это ещё нескоро.

«Наверное, я просто не привыкла к весне», — подумала Гинта.

Она отодвинула завесившие окно стебли вавеля, который оплетал снаружи северную стену замка, и посмотрела вниз. Среди нежно-зелёной травы уже кое-где вспыхнули белые, розовые и голубые амниты — первые цветы. Их называют дневными звёздами. Ведь амнита в переводе с древнего языка — «звезда».

— Гинта! Гинта! — зазвенели весёлые голоса.

Из рощи акав вынырнула стайка девчонок от восьми до двенадцати лет.

— Гинта! Ты уже выздоровела? Ты пойдёшь танцевать на поля холы?

Девочки остановились под окнами. Они смотрели на Гинту, задрав головы, щурились от солнца и смеялись, а она… Наверное, она уже никогда не сможет рассмеяться так беззаботно и весело, как её подружки. Неужели её детство кончилось? Это на девятом-то году жизни…

— Сегодня Майма собирает нас всех! Через три дня полнолуние Санты. У тебя готов твой весенний танец?

— Конечно, — с чистой совестью соврала Гинта. Что она — танец не придумает?

— Ладно, мы спешим! В День Первой Борозды ждём тебя у большой арконы!

Девочки помахали Гинте на прощанье и помчались прочь — тонкие золотисто-смуглые фигурки в коротких, пышных юбочках, иссиня-чёрные волосы развеваются на ветру…

Хола, как и турма, плодоносит несколько раз в год в течение всего цикла. Её садят и весной, и летом, и осенью. Есть даже зимние сорта, правда, они менее вкусны. Но первый урожай — дело особой важности. По нему обычно судят, насколько плодородным будет наступивший цикл.

Таома ещё зимой рассказывала Гинте, как проходит Праздник Первой Борозды. Она участвовала в нём пять раз. Теперь, в свои семьдесят, она на него и не собиралась.

— Из стариков там только колдуны и нумады, — говорила нянька. — А другим там делать нечего.

Гинта знала: для первой борозды запрягают в плуг самого красивого и крупного гуна, при этом его всего украшают цветами. А за плугом идёт самый многодетный отец в округе, ещё не вышедший из плодородного возраста. Следом за ним по только что вспаханной земле бегут маленькие дети. Остальные идут, разделившись на две группы: справа от борозды — мужчины, юноши и мальчики, слева — женщины, девушки и девочки. Люди хором восхваляют богиню земли Гину: «Все мы дети твои, о Великая Мать! И те, кто ступает по тебе, и те, что корнями срослись с телом твоим! Дай нам снова вкусить плодов твоих, чтобы мы могли славить тебя как и прежде!» А вечером, когда взойдёт луна, здесь же, на поле, начинаются танцы. Только старики, чья нигма уже иссякла, а чресла бесплодны, сидят дома. Они уже получили от Гины всё, что могли. И воздали ей за это, умножив число её детей. Они исполнили свой долг. Им осталось лишь вернуть Великой Матери своё тело — часть её плоти, а отцу Неффсу дыхание его. Чтобы он вдохнул его вновь в другое тело, которое обязательно появится вместо старого, одряхлевшего. Так стоит ли грустить, слушая отдалённые звуки празднества? Когда-нибудь ты снова будешь молод и полон сил. И опять выйдешь на вспаханное поле танцевать при ярком свете Санты.

Всем известно — у танцующего в экстазе сильное анх. Это ускоряет произрастание семян, увеличивает плодовитость культур. А танцоры в свою очередь получают мощный заряд силы, которая исходит от земли и от луны — её небесной дочери. Дети, зачатые в полнолуние Санты, рождаются крепкими и не болеют. Подружка Гинты Мина сказала, что после полуночи танцоры помаленьку начинают расходиться. Всё больше парами. Тут Мина сделала загадочное лицо. Её сестре Зане недавно сравнялось тринадцать. Так что и она, исполнив танец, не сразу пойдёт домой.

Дед, наверное, не отпустит Гинту на поля. Скажет — ты ещё слишком слаба… Ей было всё равно. Она не хотела весны. Она хотела вернуться в осень. И чтобы потом опять наступила зима… Говорят, это был сон. Они не верят, что она летала на дивном звере и видела ледяного бога. Неужели и впрямь ничего этого не было? И мальчика с серебристо-голубыми волосами… Нет, это было. Было! Это не бред больного.

Нумад Акун сказал: «Её слишком рано начали учить таннуму. Слишком юная нафф и неокрепший разум не вынесли такой нагрузки. Ладно ещё, девочка не сошла с ума. А ведь она единственная наследница…» И многие с ним согласны. Но только не дед. Он по-прежнему убеждён, что, сделав Гинту своей ученицей в возрасте шести лет, поступил правильно. И он прекрасно знал, что заболела она вовсе не от переутомления. Только вот почему он не хочет ей верить?

Глава 2. Сантарийцы и валлоны

Аххан, двоюродный дед Гинты, правивший мином, пока она не достигнет совершеннолетия, был эрг-нумадом Ингамарны, а его школа считалась лучшей в Сантаре. Находилась она прямо во дворце. Гинта знала всех дедовых учеников и учениц. Жили они тоже здесь.

В любой школе нумадов три ступени, и учащиеся делятся на три возрастные группы. Учеников первой ступени называют ольмы, что в переводе с таннума означает «младшие, меньшие». Их возраст — примерно с десяти до тринадцати лет. Вторая группа — абинты, «молчащие». Обучение на этой ступени длится два-три года. И наконец, старшая группа — мангарты, «ловящие смысл». Далеко не каждый абинт становится мангартом, а добиться звания нумада может лишь тот, кто прошёл все три ступени. Одни покидают школу в двадцать лет, другие немного позже — это уж у кого как получится. Учеников моложе десяти лет у нумадов как правило не было. Не достигших этого возраста учить таннуму запрещалось. Владеть своим анх учили всех и с самого раннего детства. Но одно дело — владеть собой, другое — воздействовать на окружающий мир. Сначала следовало научиться первому. Это уже немало.

Прежде всего учили сосредотачиваться и слушать. Не ушами, а своею нафф. Слушать ушами способен и последний глупец. Голос зовущего не всегда может преодолеть пространство. Голос не может, но анх может. Научившись слушать, ребёнок сам начинал передавать мысли на расстоянии. Мало ли что случится, пока родители где-нибудь в лесу или в поле. Искусные нумады умели посылать мысли людям, которые их не знали, и даже умудрялись получить ответ. Родичам общаться мысленно проще всего. Ведь у них сходные тела и нередко родственные нафф. Между друзьями тоже устанавливается прочная связь. Люди обычно заранее договаривались, в какое время они будут посылать друг другу мысли, так удобнее. Если кто-то обращается к тебе, когда ты этого не ждёшь, его труднее услышать — в голове вечно столько мыслей. Но если тебя вдруг заклинило на какой-то одной, лучше уединиться или хотя бы по возможности отгородиться от всех, сосредоточиться и слушать, слушать… В Сантаре часто можно было видеть, как человек, словно бы прислушавшись к чему-то, покидает компанию и уходит куда-нибудь подальше от всех. Никто не удивляется и не спрашивает, в чём дело. Все знают — он с кем-то разговаривает. Любой сантариец в возрасте пяти-шести лет уже мог мысленно общаться с членами своей семьи, и ни одному ребёнку сроду не пришло бы в голову побаловаться этим умением, передать какую-нибудь ложь. В обычном разговоре враньё ещё простительно, но при общении с помощью анх оно просто недопустимо.

1
{"b":"132063","o":1}