Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Саки

Седьмая курица

– Не ежедневная рутина удручает меня, – с горечью произнес Бленкинтроп, – а то, как скучно и однообразно течет моя жизнь во внеслужебные часы. Ничего интересного со мной не происходит, ничего замечательного или необычного. Даже те пустяки, которые увлекают меня, похоже, не интересуют других. Да взять хоть то, что растет в моем огороде.

– Это ты о картофелине весом больше двух фунтов? – спросил его приятель Горворт.

– А я разве говорил тебе о ней? – удивился Бленкинтроп. – Сегодня утром я о ней в поезде рассказывал. Я не знал, что и тебе об этом известно.

– Если быть точным, ты говорил мне, что она весит чуть меньше двух фунтов, но я делаю поправку на то, что некоторые овощи, равно как и свежая рыба, имеют загробную жизнь, когда их рост не прекращается.

– Ну вот, и ты туда же, – горестно вздохнул Бленкинтроп. – Все вы только и можете, что смеяться надо мной.

– Да ведь дело в картофелине, а не в нас, – сказал Горворт. – Ну нельзя это воспринимать с интересом, потому что это ничуть не интересно. У тех, с кем ты каждый день ездишь на поезде, точно те же проблемы, что и у тебя. Они ведут заурядную жизнь и не очень-то интересны сами себе, и уж наверняка не собираются восторгаться повседневной жизнью других. Попробуй рассказать им что-нибудь неожиданное, любопытное, занимательное, что случилось с тобой или с кем-то из твоей семьи, и ты тотчас почувствуешь интерес с их стороны. Они станут рассказывать о тебе всем своим знакомым, чувствуя при этом что-то вроде гордости. «Некто Бленкинтроп – я с ним близко знаком, он недалеко от меня живет, – так вот, нес он как-то домой омара на ужин, и тот взял и отхватил ему два пальца! Врач говорит, придется теперь отрезать всю руку». Вот это разговор высшего порядка! И представь себе, что человек приходит в теннисный клуб и говорит: «Я знаю одного человека, который вырастил картофелину весом два фунта с четвертью».

– Дорогой ты мой, – нетерпеливо проговорил Бленкинтроп, – да не тебе ли я только что рассказывал, что со мной никогда ничего из ряда вон выходящего не происходит?

– А ты придумай что-нибудь, – сказал Горворт.

Получив в свое время в школе награду за отличное знание Священного Писания, он усвоил, что следует быть менее разборчивым в средствах, чем те, с кем вращаешься в одном кругу. Многое, разумеется, можно простить человеку, который на ранней стадии жизни способен перечислить семнадцать деревьев, упоминаемых в Ветхом Завете.

– Что, например? – спросил Бленкинтроп несколько раздраженно.

– Вчера утром в курятник забралась змея и умертвила шесть кур из семи, сначала загипнотизировав их, а потом, когда они сделались беспомощными, каждую укусила. Седьмая курица была какой-то французской породы, из тех, у которых перья совсем закрывают глаза. Она не поддалась гипнозу, налетела на то, что ей показалось змеей, и склевала ее до последнего кусочка.

– Спасибо, – сухо проговорил Бленкинтроп. – Неплохо придумано. Согласен, что если бы такое и вправду произошло в моем курятнике, то я бы гордился тем, что могу рассказать людям интересную историю. Однако предпочитаю придерживаться фактов, даже если это скучные факты.

И все же он задумался над историей с седьмой курицей. Он воображал себе, как рассказывает ее в поезде, а его попутчики жадно внимают ему. Где-то в подсознании сами собой стали возникать всякие мелкие подробности, и он принялся обдумывать, как бы сделать рассказать поинтереснее.

Задумчивость по-прежнему владела им, когда на следующее утро он занял свое место в поезде. Напротив него сидел Стивенхэм, снискавший всеобщее уважение в силу того обстоятельства, что его дядя испустил дух во время голосования на парламентских выборах. Это случилось три года назад, однако к Стивенхэму до сих пор продолжали обращаться по всем вопросам внутренней и внешней политики.

– Привет, ну как там гриб-гигант или что там у тебя?

Вот и весь интерес, который выказали Бленкинтропу попутчики.

Юный Дакби, которого он тихо недолюбливал, быстро завладел всеобщим вниманием, поведав о постигшей его утрате.

– Вчера вечером громадная крыса утащила у меня четырех молоденьких голубей. Ну и чудище, должно быть, это было, судя по дырке, которую она прогрызла в голубятне.

Крысы нормальных размеров, казалось, никогда не совершали хищнических набегов в этих краях, все были громадными.

– Какая наглость, – продолжал Дакби, видя, что ему удалось возбудить внимание и интерес аудитории, – одним махом утащить четырех птенцов! Это ж надо!

– А в мой курятник вчера днем забралась змея и умертвила шесть куриц из семи, – произнес Бленкинтроп голосом, который показался ему едва знакомым.

– Змея? – заинтересованно воскликнули все хором.

– Загипнотизировала их одну за другой, не спуская с них своих страшных глаз, а потом, когда они сделались беспомощными, принялась кусать их. Сосед не мог позвать на помощь – он прикован к постели, – но видел все из окна своей спальни.

– Не может быть! – заговорил на все лады хор.

– Но самое интересное – это то, как повела себя седьмая курица, та самая, которая не была умерщвлена, – продолжал Бленкинтроп, неторопливо закуривая.

Робость покинула его, и он начал осознавать, что стоит только набраться мужества и начать, как ложь покажется легкой и доступной.

– Шесть загипнотизированных куриц были миноркской породы, а седьмая – гуданской, с пучком перьев, прикрывающим глаза. Она вообще змею не видела, поэтому понятно, что в отличие от других гипнозу не поддалась. Она только видела, что на земле что-то извивается, подошла и заклевала это до смерти.

– Вот это да! – воскликнули все хором.

В продолжение последующих дней Бленкинтроп узнал, как мало значит утрата самоуважения для того, кто добился признания. Его история попала на страницы одной из газет, посвященных вопросам птицеводства, а оттуда перекочевала в один из ежедневных листков в качестве информации, представляющей всеобщий интерес. С севера Шотландии некая дама прислала письмо, в котором поведала о подобном же происшествии. Она явилась свидетельницей того, как повстречались горностай и шотландский тетерев. Кажется, ложь почему-то гораздо менее предосудительна, когда ею можно прикрыться.

Какое-то время интерпретатор истории про седьмую курицу сполна услаждался своей новой репутацией фигуры значительной, человека, который принял непосредственное участие в удивительных событиях, происшедших при его жизни. Но потом он почувствовал себя несколько неуютно, будучи отодвинут на задний план вследствие неожиданного преуспеяния сделавшегося важным лицом Смита-Пэддона, своего ежедневного попутчика, младшую дочку которого задел автомобиль, принадлежавший актрисе театра музыкальной комедии. Самой актрисы в тот момент в машине не было, но она появилась на многочисленных фотографиях в иллюстрированных изданиях, и со страниц журналов она интересовалась здоровьем Мейзи, дочери Эдмунда Смита-Пэддона, эсквайра. Увлеченные этой историей попутники Бленкинтропа обнаружили едва ли не неучтивость, когда тот попытался объяснить им, почему не пускает в свой курятник ни змей, ни соколов.

Горворт, которому он тайком излил душу, дал ему тот же совет, что и прежде.

– Придумай что-нибудь.

– Да, но что?

В вопросе послышалась готовность дать на него ответ, что свидетельствовало о значительном сдвиге нравственной позиции.

Спустя всего лишь несколько дней Бленкинтроп пересказал всегдашним попутчикам главу из истории своей семьи.

– Странная вещь приключилась с моей тетушкой, с той, что живет в Париже, – начал он. (У него было несколько тетушек, но географически все они были разбросаны по Большому Лондону.) – На днях, отобедав в румынской дипломатической миссии, она села посидеть на скамью в Буа.

Каким бы живописным ни стал рассказ вследствие притянутого за уши дипломатического «блеска», с этого момента он уже не воспринимался как летопись текущих событий. Горворт предупреждал своего ученика, что так и случится, однако энтузиазм, присущий всем ученикам, взял верх над осмотрительностью.

1
{"b":"136937","o":1}