Сэр, вероятно, доволен, что все случилось так, как случилось, с вмешательством полиции и полным выяснением всех обстоятельств дела. Но ведь мы с ним договорились, что все это завершится иначе.
Когда я в первый раз заподозрил в краже Вольфи Крана, я об этом тут же рассказал Сэру, и еще я ему сказал, что вряд ли Вольфи крадет, чтобы обогащаться. Я сразу догадался, что всему этому есть куда более сложное объяснение и, скорее всего, совсем не веселое. И тогда Сэр принял исключительно благородное решение. Он сказал, что если я окажусь правым, то мы не будем обнародовать имя вора. Ребята из нашего класса не должны его знать. Теперь, когда он на собственной шкуре испытал, как они себя ведут, когда считают кого-то вором, объяснил мне Сэр, он хочет избавить Крана от этих переживаний. Потому что никто не выиграет от того, что 3-й «Д» в полном составе начнет травить Вольфи. И то страшное разочарование, которое Сэр пережил, когда из всего класса только мы втроем были убеждены в его невиновности, все равно останется в нем навсегда, так он мне сам сказал. И разочарование это никуда не денется, даже если он будет полностью реабилитирован. Зато всех их он теперь глубоко презирает. А что его презирают те, кого он сам презирает, ему наплевать с высокой башни. Сэр только бы хотел, чтобы фрау Хуфнагель узнала правду. Перед ней ему важно быть чистым, потому что ее он не презирает, а любит.
Это было, конечно, колоссальное решение, и я был просто в восторге от Сэра. Но теперь, когда я могу уже все спокойно обдумать, я должен признать, что оно вряд ли было бы осуществимо. Смогла бы фрау Хуфнагель длительное время хранить эту тайну? И не лопнуло бы когда-нибудь терпение у Сэра? Ну, скажем, если бы кто-нибудь его глупо обидел, не выпалил бы он сгоряча всю правду? И каково было бы Вольфи Крану, который всегда зависел бы от нашего благорасположения? Он вечно дрожал бы при мысли, что мы можем выболтать то, что про него знаем.
«А вы покажите ему, что вы его тоже любите», – сказала мне сегодня мама, когда я объяснил ей, почему Вольфи так привязался к толстому Конраду и был готов все для него сделать.
Ведь вот где зарыта собака! Мы его прежде не любили и сейчас не любим. С тех пор как я все про него узнал, мне его, правда, стало жалко, но ЛЮБВИ тут нет и в помине. Он скучный, и вялый, и неумный мальчик. И даже пахнет от него как-то неприятно.
Ох, если можно было бы научиться ЛЮБИТЬ, как это было бы хорошо! Вот, допустим, любишь нескольких человек за то, что у них голубые глаза с черненькими смешинками, что они приятно пахнут, весело разговаривают и умно думают. А надо, чтобы было иначе, чтобы человек мог сказать себе: вот этого или ту мало кто любит, они очень страдают от недостатка любви. Вот их-то я и полюблю.
А что, если постараться натренировать себя на любовь? Аутотренингом, например? Путем постоянных упражнений и большого терпения? Что до меня, то я готов попробовать. Но подозреваю, что надолго меня не хватит. От Вольфи Крана и в самом деле несет какой-то кислятиной, он глуп и скучен. От одного только его жеста, каким он поправляет очки на переносице, можно умереть с тоски.
Р. S. Я сейчас иду к Сэру. Там я между делом, чтобы это не звучало так уж благородно и высоконравственно, заведу разговор о том, что хорошо бы научиться ЛЮБИТЬ. Быть может, кто-нибудь из моих друзей думает, как и я. Если бы мы могли разделить этого невыносимого Вольфи Крана между собой, чтобы научиться его любить, то было бы куда легче.
