Лицо у Сэдлека было ухоженное, но одутловатое. По скулам, как сеточка мелких трещин по дну старинных фарфоровых чашек, расползлись лопнувшие капилляры. Он был еще довольно хорош собой, и, глядя на него, можно было только сожалеть о его былой красоте.
Мне внезапно пришло в голову, что Сэдлек – пример того, как через некоторое время будут выглядеть парни, которых я видела на вечеринках, куда возил меня Люк. И если уж говорить правду, он мне и самого Люка чем-то напоминал: оба они производили одинаковое впечатление – что все им в жизни досталось даром.
– Привет, Луис, – поздоровалась мама. Она взяла Каррингтон на руки и теперь пыталась оторвать ее ручку, клещами вцепившуюся в ее длинный белокурый локон. С ослепительной улыбкой, ярко-зелеными глазами, она была так хороша... что, заметив, какими глазами посмотрел на нее Сэдлек, я почувствовала внезапную тревогу.
– А это что еще за пышечка? – протянул он. Южный акцент у него был такой сильный, что согласные терялись почти полностью. Сэдлек протянул руку и пощекотал Каррингтон по пухлому подбородку, а та ответила ему по-детски слюнявой улыбкой. Увидев, как Сэдлек прикасается к чистой детской коже, я чуть не закричала. Мне захотелось схватить Каррингтон в охапку и бежать от Сэдлека прочь без оглядки. – Вы уже поели? – поинтересовался Сэдлек у мамы.
Улыбка не сходила у нее с лица.
– Да, а вы?
– Набил брюхо, как удав, – ответил он, похлопывая себя по выпирающему животу, подпоясанному ремнем.
И хоть в его словах не было ровным счетом ничего остроумного, мама рассмеялась, несказанно меня поразив. Она смотрела на него так, что по спине у меня пробежал жуткий холодок предчувствия. В ее взгляде, в ее позе, в том, как она заложила выбившуюся прядь волос за ухо, – во всем этом звучал призыв.
Я глазам своим не верила. Мама не меньше меня была осведомлена о репутации Сэдлека. Она даже потешалась над ним перед нами с мисс Марвой, обзывала его неотесанной деревенщиной, возомнившей себя большой шишкой. Сэдлек не мог ее интересовать: ведь он явно был ее недостоин. А впрочем, ни Флип, ни все остальные мужчины, с которыми я ее видела, тоже были недостаточно хороши для нее. Я в замешательстве задумалась над тем, что их объединяло, над той загадочной составляющей, которая заставляла маму тянуться к неправильным мужчинам.
В сосновых лесах восточного Техаса растут плотоядные растения саррацении. Они завлекают насекомых листьями в виде длинных трубок с красными прожилками. Эти трубки наполнены нектаром, источающим аромат, устоять перед которым насекомые не в силах. Однако, раз попав внутрь, выбраться оттуда они уже не могут. Прочно запечатанное внутри трубки саррацении, насекомое тонет в нектаре, становясь добычей плотоядного растения. Глядя на маму и Луиса Сэдлека, я видела действие той же магической силы. Та же фальшивая реклама, то же привлечение внимания и угроза опасности.
– Скоро начнутся скачки на быках, – заметил Сэдлек. – У меня зарезервированы места в первых рядах. Может, составите мне компанию?
– Нет, спасибо, – поспешно ответила я. Мама предостерегающе посмотрела на меня. Я отдавала себе отчет в том, что груба, но мне на это было плевать.
– А я с удовольствием, – сказала мама. – Если ребенок вам не помешает.
– Да нет же, черт побери. Как может помешать такая лапуля? – Сэдлек сюсюкал с Каррингтон, щекоча ей мочку уха, и она гулила и лопотала.
А мама, которая всегда так требовательно относилась к речи окружающих, не сказала ни слова о том, чтобы он выражался при ребенке нормально.
– Я не хочу смотреть скачки на быках, – раздраженно сказала я.
Мама недовольно вздохнула.
– Либерти... если ты не в настроении, нечего на других срывать свой гнев. Иди погуляй, может, встретишь кого из знакомых.
– Вот и хорошо. Ребенка я беру с собой. – И тут я поняла, что допустила ошибку, заговорив тоном собственницы. Попроси я маму по-другому, она бы согласилась.
А так она, сощурив глаза, сказала:
– Каррингтон побудет со мной. Иди. Встретимся здесь через час.
Кипя от злости, я неспешно двинулась вдоль рядов с прилавками. Воздух наполняли мелодичные звуки гитар и ударных инструментов: кантри-банд разогревался перед выступлением на располагавшейся поблизости просторной танцплощадке под навесом. Вечер выдался замечательный. Я угрюмо смотрела на парочки, обнимавшие друг друга за талию или за плечи и направлявшиеся под навес.
Я останавливалась у столов с товаром, разглядывая банки с вареньем, сальсой, соусами для барбекю и вышитые футболки с блестками. Я продвигалась к прилавкам с украшениями, где на войлочных подстилках в беспорядке были разложены серебряные кулоны и блестящие серебряные цепочки.
У меня было всего два украшения – жемчужные сережки от мамы и подаренный Люком на Рождество браслет в виде тоненькой цепочки. В мрачной задумчивости разглядывая выложенные на прилавке кулоны, я брала в руки то один, то другой – маленькую фигурку птицы с бирюзой... штат Техас в миниатюре... ковбойский сапог. И вдруг мой взгляд остановился на серебряном броненосце.
Броненосцы всегда были моими любимыми животными. Хотя они ужасные вредители – перепахивают сады и роют норы под фундаментами домов. А еще они немые, как скала. Лучшее, что можно сказать об их внешности, – это то, что они страшны до блеска. Броненосец сохранил вид доисторического животного, он покрыт твердой ребристой броней, а его крошечная головка торчит спереди, как будто тот, кто создавал броненосца, прилепил ее в самый последний момент в качестве довеска. Эволюция на броненосцах явно отдохнула.
Однако как бы ни презирали броненосцев, как бы их ни травили, ни ставили на них капканы и ни отстреливали, они по-прежнему упрямо выходят по ночам и делают свое дело – ищут личинок и червей. Нет личинок и червей – довольствуются ягодами и растениями. Броненосцы – замечательный образец жизнестойкости.
Они не могут причинить вреда: все зубы у них коренные. Броненосцы – абсолютно беззлобные существа, и ни один из них никогда бы не подумал подбежать и укусить кого-нибудь, даже если б мог. Некоторые старики все еще называют их «свиньями Гувера», потому что в те дни, когда людям обещали «цыпленка в каждой кастрюле»[11], им в действительности приходилось питаться чем бог послал, даже броненосцами. Мне говорили, броненосцы на вкус напоминают свинину, хотя желания проверить истинность этого заявления на практике у меня никогда не возникало.
Я взяла броненосца и поинтересовалась, сколько он стоит вместе с шестнадцатидюймовым шнурком.
– Двадцать долларов, – ответила продавщица.
И не успела я залезть в кошелек за деньгами, как кто-то сзади протянул женщине двадцатидолларовую банкноту.
– Я заплачу, – послышался знакомый голос.
Я так быстро обернулась, что тому, кто стоял сзади, пришлось придержать меня за локти, чтобы я не упала.
– Харди!
Мужчин, даже очень средней наружности, сапоги, белая соломенная шляпа «резистол» и ладно скроенные джинсы превращают в ковбоев Мальборо. Все это преображает человека также, как смокинг. Харди же в этой одежде выглядел так, что только держись.
– Не стоит, – запротестовала я.
– Давно мы с тобой не виделись, – сказал Харди, принимая от продавщицы кулон. Она спросила, не нужен ли чек, на что Харди отрицательно покачал головой. Он жестом попросил меня повернуться к нему спиной, и я подчинилась, приподняв волосы сзади. Пальцы Харди слегка коснулись моей шеи, отчего по коже у меня побежал приятный холодок.
Благодаря Люку я получила сексуальную инициацию, но пробудить мою чувственность ему не удалось. Я распрощалась с девственностью в надежде успокоиться, обрести привязанность, опыт... но теперь, стоя возле Харди, я осознала всю глупость попыток заменить его кем-то другим. За исключением внешнего незначительного сходства у Люка с Харди не было ничего общего. Я с горечью спрашивала себя: неужели Харди так и будет всю жизнь стоять между мной и моими мужчинами, преследовать меня по пятам, словно призрак? Я не знала, как от него освободиться. Хотя он моим никогда даже не был.
