Теперь настала пора действовать пермским товарищам.

Бывший каторжник, а в 1918 году член коллегии Пермской губчека, Александр Алексеевич Миков свидетельствовал:

«Мишка, как мы его называли, Романов содержался у нас в Перми на положении какого-то ссыльного, проживая свободно в верхнем этаже бывшей гостиницы… вместе со своим секретарем Сельтиссоном (особый вид колбасы из отходов колбасного производства), как мы его называли для смеха ради условным именем…

Временем своим он располагал свободно; ходил, как и когда ему «вздумается», по гостям, по купечеству, что осталось еще не ликвидированным в городе. Агентурные сведения указывали, что около него начала группироваться разная черносотенная сволочь с целью тайного увоза его, и офицерство старое возглавляло эти планы…

Малков ^{169} выразил опасение, что дальше «держать» Мишку опасно: может сбежать, хотя наблюдение за ним строгое. Мясников ^{170} посоветовал: постановить — отозвать его обратно в Москву — эвакуировать.

«На кой черт возить его туда и обратно — ликвидировать его, и все, спустить в Каму, и всего делов!» — эта моя реплика как будто смутила всех, а все же я был уверен, за нее были все…» ^{171}

Когда истекло три месяца пребывания великого князя в Перми, было принято решение.

«Ночью, часов в 12, пришли в Королевские номера какие-то трое вооруженных людей. Были они в солдатской одежде. У них у всех были револьверы. Они разбудили Челышева ^{172} и спросили, где находится Михаил Александрович. Челышев указал им номер и сам пошел туда. Михаил Александрович уже лежал раздетый. В грубой форме они приказали ему одеваться. Он стал одеваться, но сказал: «Я не пойду никуда. Вы позовите вот такого-то. (Он указал, кажется, какого-то большевика, которого он знал.) Я его знаю, а вас не знаю». Тогда один из пришедших положил ему руку на плечо и злобно и грубо выругался: «А, вы, Романовы! Надоели вы нам все!» После этого Михаил Александрович оделся. Они также приказали одеться и его секретарю Джонсону и увели их» ^{173} .

Примерно так же история похищения изложена и в газетном сообщении, опубликованном 15 июня 1918 года:

«В ночь с 12 на 13 июня в начале первого часа по новому времени в Королевские номера, где проживал Михаил Романов, явилось трое неизвестных в солдатской форме, вооруженных. Они прошли в помещение, занимаемое Романовым, и предъявили ему какой-то ордер на арест, который был прочитан только секретарем Романова Джонсоном. После этого Романову было предложено отправиться с пришедшими. Его и Джонсона силой увели, посадили в закрытый фаэтон и увезли по Торговой улице по направлению к Обвинской.

Вызванные по телефону члены Чрезвычайного Комитета прибыли в номера через несколько минут после похищения. Немедленно было отдано распоряжение о задержании Романова, по всем трактам были разосланы конные отряды милиции, но никаких следов обнаружить не удалось. Обыск в помещениях Романова, Джонсона и двух слуг не дал никаких результатов. О похищении немедленно было сообщено в Совет Народных Комиссаров, в Петроградскую коммуну и в Уральский областной Совет. Проводятся энергичные розыски».

Теперь известны имена всех «неизвестных» лиц в солдатской форме, которые ночью 13 июня вошли в номер великого князя.

Это бывший каторжанин, а тогда комиссар Перми и начальник городской милиции Василий Алексеевич Иванченко…

Это бывший каторжанин, а тогда помощник начальника милиции Мотовилихи, член Пермской губчека Николай Васильевич Жужгов…

Это горящий, по словами Г. И. Мясникова, «огнем злобы и мести» член Мотовилихского ревкома и Пермской губчека Андрей Васильевич Марков…

Это красногвардеец Иван Федорович Колпащиков — здоровый мужик с писклявым голосом, который был взят в команду за то, что «забывал всего себя, отдаваясь самой кропотливой, тяжелой и черной работе»…

Охраной фаэтонов, увозивших Михаила Александровича Романова на расстрел, занимался сам заместитель председателя Пермской губчека Гавриил Ильич Мясников.

«Проехали керосиновый склад (бывший Нобеля), что около 6 верст от Мотовилихи, — вспоминал чекист А. B. Марков. — По дороге никто не попадал; отъехавши еще с версту от керосинового склада, круто повернули по дороге в лес направо. Отъехавши сажен 100–120, Жужгов кричит: «Приехали — вылезай!» Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок (Джонсон. — Н.К.) то же самое сделал. И только он стал выходить из фаэтона — я выстрелил ему в висок, он, качаясь, пал. Колпащиков тоже выстрелил, но у него застрял патрон браунинга. Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем. В это время у тов. Жужгова застрял барабан нагана (не повернулся вследствие удаления пули от первого выстрела, т. к. пули у него были самодельные). Мне пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, от чего он свалился тотчас же. Жужгов ругается, что его наган дал осечку, Колпащиков тоже ругается, что у него застрял патрон в браунинге, а первая лошадь, на которой ехал тов. Иванченко, испугавшись первых выстрелов, понесла дальше в лес, но коляска задела за что-то и перевернулась, тов. Иванченко побежал ее догонять, и, когда он вернулся, уже все было кончено.

Начинало светать.

Это было 12 июня, но было почему-то очень холодно» ^{174} .

Тем не менее, хотя в расстреле и участвовало практически все руководство Пермской губчека и милиции, утром, 13 июня 1918 года, в Москву в Совнарком и ВЧК, Зиновьеву в Петроград, Белобородову в Екатеринбург полетела телеграмма;

«Сегодня ночью неизвестными солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры. Пермский округ. Чрезком».

Более того… Пермская губчека немедленно начала следствие по делу о побеге Михаила Александровича Романова и под этим предлогом арестовала всех сопровождавших великого князя людей…

Камердинера великого князя Василия Федоровича Челышева…

Личного шофера Петра Яковлевича Борунова…

Управляющего гостиницей «Королевские номера в Перми» Илью Николаевича Сапожникова…

Бывшего начальника Гатчинского жандармского железнодорожного управления, полковника Петра Людвиговича Знамеровского…

Все они были высланы Моисеем Соломоновичем Урицким в Пермь вместе с великим князем…

Все они, дабы более никогда не дерзали участвовать в похищениях, были расстреляны.

20 сентября 1918 года по прямому проводу прошла телеграмма РОСТА:

«Пермь, 18 сентября. В 10 верстах от Чусовского завода агентом Пермского губчрезкома задержаны Михаил Романов и его секретарь. Они препровождены в Пермь».

Такой вот чекистский юмор…

Но уже с пермским окрасом.

Хотя, конечно, ликвидация великого князя Михаила Александровича была лишь прологом к драме, которая должна была осуществиться в Екатеринбурге, Алапаевске, Ташкенте и Петрограде, и режиссеры этой постановки находились в Кремле.

«По приезде в Москву Андрей Васильевич Марков пошел в Кремль к т. Свердлову Я. М., коротко сообщил ему о расстреле Михаила Романова.

Яков Михайлович сразу повел Маркова к В. И. Ленину.

Владимир Ильич, поздоровавшись, спросил: «Ну, рассказывайте, как вы там расправились с Михаилом?»

Андрей Васильевич кратенько сообщил, как было дело, упомянув при этом дядьку англичанина.

Тогда т. Ленин сказал: «Хорошо», — но предупредил, чтобы нигде об этом не было оглашено, т. к. англичане могут предъявить нам иск и расплачивайся тогда Советская власть всю жизнь со всеми родичами его» ^{175} .