Те же, кому удавалось заглянуть за занавес миражей, обозначали ее, не скрывая разочарования, как «Аравию, прозываемуюсчастливой». К тому же, по замечанию Плиния, прозвище это столь же ложно, сколь и неблагодарно: ведь счастье — дар неба, а Аравия своим благосостоянием обязана прежде всего подземнымбогам; это ее, так сказать, «счастье» проистекает из человеческого тщеславия, из стремления к роскоши и после смерти, даже в самой смерти: чувства эти побуждают людей воскуривать фимиам перед своими покойниками, хотя он куда более уместен перед изображением богов. Это «счастье» Аравии порождает у других народов вожделения, которые превышают величину связанных с их утолением опасностей. Сколько моряков, соблазненных благовонным бризом, дующим с аравийских берегов, погибли во внезапных бурях, которыми так щедро Красное море! Сколько из них потерпели кораблекрушение в «Воротах слез»! {2}Сколько римских солдат заблудилось в аравийских лесах, настолько дремучих, что в них под сомкнутыми кронами деревьев даже в полдень царит мрак! Впрочем, самоуверенные и высокомерные легионеры так и не отказались от надежды все же проучить как следует этих сабейцев, вовсе не искушенных в искусстве войны. Между тем жадные римские негоцианты продолжали измерять пресловутое «счастье» Аравии теми миллионами сестерциев, что Империя вынуждена уплачивать ей ежегодно: «Это самые богатые на земле народы, так как к ним приливают деньги как парфян, так и римлян. Аравитяне не продают того, что получают от своих лесов и от своего моря, и не покупают у прочих народов ровно ничего». Что до географов — сначала греческих, а потом и римских, то они куда более прозаично подразделяли Аравию на три составляющие ее части — на «Аравию счастливую», «Аравию каменистую» и «Аравию пустынную». Таким образом, «страна благовоний» со временем превращается из мифа в пространственно ограниченное, а следовательно, и более точное географическое понятие. Эта часть Аравии так и осталась вне досягаемости римских армий, хотя однажды одна из них все же проникла в самое сердце южноаравийских царств.
Потребность в благовониях, поиски ароматичных растений становятся побудительной причиной к знакомству с Южной Аравией. Ее собственное относительное благополучие в значительной степени основано на торговле благовониями с Ассирией и восточным Средиземноморьем. IX век до н. э. примечателен тем, что тогда впервые в качестве средства транспорта начинают использоваться верблюды. В том столетии верблюжьи караваны пересекали пустыню лишь изредка, время от времени, но уже в следующем, VIII веке постепенно налаживаются их регулярные рейсы. Со своей стороны, ассирийцы, евреи, финикийцы притягивают как магнит южноаравийский ладан баснословными ценами. Ладан добывается в Йемене, а точнее — в Хадрамауте, прежде других областей. Там же составляются и караваны. Однако организация караванной торговли долгое время остается монополией купцов Сабы.
Вот таким-то образом Саба— или Шеба— постепенно, первоначально в очень размытых очертаниях вырисовывается в глубине сцены Востока. Термин «Шеба» появляется в Библии. В генеалогиях Книги Бытия, в Книгах Царств и в Книгах пророков этим именем обозначается страна, поставляющая на рынок благовония, драгоценные камни и золото и ведущая при этом именно караванную торговлю. В Книге Иова (6, 19) отмечается некая, не очень ясная связь между караванами североаравийского племени таймитов и караванами, прибывающими из Шебы. Местоположение последней не указывается, однако при сопоставлении всех текстов, где так или иначе упоминается ладан, наиболее правдоподобной ее локализацией оказывается Южная Аравия.
Царица Савская (царица Сабы): мифы и легенды
О посещении царицей Савской Иерусалима кратко говорится в Третьей книге Царств. Рассказ о нем — всего лишь эпизод весьма пространного и апологетического повествования об очень идеализированной мудрости Соломона:
1. Царица Савская, услышавши о славе Соломона во имя Господа, пришла испытать его загадками.
2. И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены былиблаговониями и великим множеством золота и драгоценными камнями; и пришла к Соломону и беседовала с ним обо всем, что было у нее на сердце (Третья книга Царств, 10, 1–2) {3}.
Царь испытания выдержал, разумеется, с честью. Царица же была настолько поражена его мудростью и настолько ослеплена его могуществом, что чувства едва не оставили ее:
9. Да будет благословен Господь Бог твой, Который благоволил посадить тебя на престол Израилев Господь, по вечной любви Своей к Израилю, поставил тебя царем — творить суд и правду! (Там же, 10, 9.)
Есть ли у рассказа какое-либо историческое основание? Можно ли принимать его на веру, хотя бы только частично? Его довольно поздняя запись (не позднее, однако, VIII века) хранит на себе отпечаток какого-то более древнего народного предания — о караванах с экзотической поклажей, прибывающих из некоей загадочной страны.
Частично приведенный выше текст послужит отправной точкой для целого букета сказаний, причем иные из них — тоже весьма почтенного возраста. Так, в Евангелиях царица Савская обозначается, в полном соответствии с иудаистской традицией, как царица Юга: «Царица Южная восстанет на суд с людьми рода сего и осудит их, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой…» (Лука, II, 31).
Однако образ царицы, сохраненный еврейской памятью, скорее отрицательного свойства: она появляется как колдунья. В книге Эсфирь, составленной к концу VII века, автор, почерпнув известия о царице Савской из более ранних восточных источников, дает далее волю своему воображению. Соломон, царь над птицами, дикими зверями и демонами, вызывает к себе удода, только что вернувшегося из дальних странствований. «Посетил я, — повествует удод, — некую страну, чья столица по названию Китор находится на Востоке, в недрах которой сокрыто великое множество слитков из чистого золота. А что до серебра, то оно, подобно пыли, рассыпано по улицам… И видел я женщину, которая страной этой правит. Зовется она царица Савская». Удод вновь пускается в путешествие, чтобы передать царице приглашение Соломона. Царица должна предстать и преклониться перед царем Израиля — иначе Саба будет разрушена. Царица отправляется тогда в путь и, наконец, прибывает в Иерусалим — вместе с кораблями из ценных пород дерева, украшенными жемчугами. Соломон уже ожидает ее в своем хрустальном дворце. Царица, думая, что перед ней вода, приподнимает подол своего платья — и открывает ноги, заросшие волосами. «Твоя красота — женская, но волосатые ноги приличествуют скорее мужу!» — восклицает Соломон, устрашенный этой женщиной, которая, смешивая половые признаки, нарушает порядок, установленный природой.
Встреча двух царственных персон позднее пленяет собой и средневековое воображение {4}: она как бы предвещает пришествие волхвов к колыбели Спасителя, посещение Соломона царицей Савской служит прообразом церкви язычников, смиренно склоняющей свое чело перед Церковью Христа. Эта тема становится сюжетом иллюстраций в «Саду наслаждений» Хохенбурга, энциклопедично охватывающих собой все богатство образов и представлений, типичных для XII века. Там признание царицей Савской Соломона как своего сюзерена прямо соотносится с прибытием волхвов. Обремененные золотом, драгоценными камнями и благовониями, они входят в Иерусалим — точно так же, как много столетий тому назад в него входила царица. В сцене венчания Пресвятой Девы царица Савская занимает место рядом с Соломоном — как раз симметрично фигурам Марии и Христа.
Мусульманская традиция всего лишь вторит библейской. Дивно мудрый царь Соломон свои войска набирал среди людей, джиннов и птиц. Удод, который всегда был тут как тут, докладывает государю на ухо самые достоверные сведения из Сабы: «Как стало мне доподлинно известно, Сабой правит женщина, женщина эта — царица страны, она, царица, несказанно богата, у нее — великолепный трон, который и описать-то невозможно. До меня также дошло, что царица и народ ее поклоняется Солнцу, а вовсе не Аллаху! Демон сбил их с пути истинного и толкнул на этот!» Соломон через удода вызывает ее к себе, и она прибывает. «Сделайте этот трон ее (нужно думать, перенесенный по воздуху) для нее неузнаваемым», — приказывает он джиннам накануне аудиенции. — и Мы увидим, на верном ли она пути или среди тех, кто с него сошел». Как только царица входит, он ее спрашивает: «Таков ли твой трон?» «Мне кажется, — отвечает она, — что это он и есть. Нас просветили, и теперь мы Богу покорны». Ранее она была совращена, поклонялась не Аллаху и была среди неверных. Вступая в зал, глядя на его подобный водной глади пол, царица подумала, что перед ней водоем, и, невольно приподняв полы платья, обнажила свои икры. На этот жест Соломон заметил: «Наш дворец — из хрусталя, и пол его гладок». «Господи, — воскликнула она, — ранее я была виновна, но ныне, вместе с Сулейманом (Соломоном), я покорна Аллаху, Господу Миров!» (Коран, сура 27 «Муравьи», 45). Коран, таким образом, подчеркивает первоначальное нечестие царицы и последовавшее обращение ее в единобожие.
