— Неужели ты не беспокоишься, Орландо? — сказал бы он с тошнотворной отеческой конфиденциальностью. — Мисс Правда довольно скоро придет за тобой.

Я считаю это пророчество крайне забавным; в конце концов, какая девушка, — насколько бы они ни была «милой» — могла бы быть достойной величия и божественности моей матери? Только моя мать была единственной женщиной в моей жизни. Я занимался любовью с огромным количеством изысканных созданий обоих полов, но я без всяких исключений любилтолько мою хайгейтскую королеву.

Моя мать сама по себе была чрезвычайно красивой, и я часто удивлялся, что привлекало ее в моем отце; он, несомненно, был некрасивым, и он не обладал привлекательностью характера или дарованиями. Однажды я попытался удовлетворить свое природное любопытство, откровенно спросив об этом свою мать, но она, похоже, не была расположена к интимным откровениям.

— Здесь должно быть нечто, — сказал я, моя рука покоилась на ее коленях.

— О да, да, это было, Орландо.

— Что?

— Я едва ли думаю, дорогой, что сейчас подходящий момент для того, чтобы затрагивать это в столь личномразговоре. Ни твой отец, ни я — мы уже не те люди, которыми когда-то были. Мы изменились, Орландо; знаешь ли, все меняются рано или поздно. Я все еще люблю твоего отца. Я им вполне довольна.

— Но почемуты его любишь? — упорствовал я.

Мама улыбнулась мне: улыбкой безграничного терпения и сочувствия. Она никогдане злилась на меня.

— О, Орландо, дорогой, когда-нибудь я объясню тебе все, и тогда ты поймешь.

Но она так и не объяснила, а я так и не понял.

Много лет спустя, под воздействием невероятно замечательной бутылки «Chateau Neuf du Pape»,я оказался столь неосмотрителен и безрассуден, что заговорил об этом с Генрихом Херве.

— Может быть, у него был двадцатидюймовый член? — сказал он, похотливо усмехаясь.

И в этом, дорогой неизвестный читатель этих откровений, и заключается мера оценки человека. На самом деле я не знаю, какого размера у него был член, но если все остальные его достоинства соответствовали длине его члена, у него, несомненно, должна была быть бледная, не вдохновляющая, морщинистая, неописуемо маленькая штучка.

В годы своей юности моя мама была преуспевающей актрисой в театральной труппе с подготовленным репертуаром, путешествующей по стране с веселыми романтическими комедиями, такими как «Авеню Разбитых Сердец»и «Переменчивые Страсти»Куинси Кэвенаха, обе они высоко ценились в свое время; несмотря на это, после того, как она встретила моего отца, и он — какими-то фантасти ческими природными способностями, которых я даже не могу предположить — убедил ее в том, что заслуживает ее любви, она оставила ( принесла в жертву,я бы сказал) свою карьеру и поселилась с ним в доме в Хайгейте, где я родился и вырос. Иногда, пребывая в ностальгическом настроении, она сажала меня к себе на колени и рассказывала о своих золотых годах на сцене.

— Я была королевой, Орландо, королевой! Люди приходили вечер за вечером на одну и ту же пьесу только для того, чтобы увидеть меня. О, тогда я была великолепна.

— Ты и сейчасвеликолепна!

— Увы! Я уже не такая, какой была; ты должен понять это. Ну и, кроме того, у меня была свита поклонников, скажу я тебе. Это были горячие деньки. Даже Герцог Манчестерский… я тебе уже рассказывала, что Герцог сказал мне после вечера премьеры «Расплаты за Любовь»?

— Расскажи!

— Он подошел к служебному входу после представления, и когда Мари (моя отсталая, но добросовестная и верная костюмерша-француженка) провела его в мою комнату для переодевания, я была беспомощна, полностью истощена. Я с трудом могла вымолвить слово! Я была неискушенной и взволнованной, Орландо — о чем я могла думать? Герцог Манчестерский! Я до сих пор помню, как билось сердце в моей груди. «Мадам, — сказал он мне, — мадам, сегодня вечером я имел честь и удовольствие наблюдать одно из самых замечательных выступлений на северной сцене — на самом деле, какую ни возьми сцену в этой стране! Вы будете величайшей звездой, мадам. Я могу считать, что мне повезло, я был свидетелем вашего первого успеха». Затем он спросил меня, не окажу ли я ему честь, пообедав с ним в «Maison du Parc» —(это был самый фешенебельный ресторан в городе в то время, и Сибил Торндайк однажды получила предложение вступить в брак от графа де Буше именно в этом заведении) — но мне пришлось отказать, так как я знала, что есть еще и Герцогиня Манчестерская, и вероятность скандала была весьма высока. Кроме того, я принимала в расчет свою карьеру. О, Орландо, я отказала ему! Да, я отказала ему, хотя он настаивал, и каждый день в течение следующего месяца я получала дюжину красных роз вместе с карточкой, на которой было написано: «Оттого, кто томится под лучами новорожденной звезды». О, Орландо, ты можешь представить, как кружили мне голову желания? Мне, молодой и, вероятно, глупой девушке…

— Это ты-то глупая? — я был готов заплакать. — О, мама, я готов поклясться, что ты от рождениямудрая!

Тут она нежно похлопала меня по голове, мягко засмеялась и, когда в комнату вошел мой отец — со всеми своими пятью футами и четырьмя дюймами роста, с нелепыми маленькими усиками, которые свисали с его верхней губы — я разрывался в неудержимых рыданиях.

Да, моя мама была королевой, и я остался самым преданным ей человеком. Для того, чтобы память о ней осталась чистой и незапятнанной, я также должен пояснить, что в этих чрезвычайно сильных узах, которые связывали нас, не было ничего вульгарного; мы отлично понимали друг друга, она и я, — она — благодаря сочувствию, а я — через преданность, — и я не думаю, что вероятна возможность существования двух душ, еще сильнее объединенных, чем наши. Наша любовь была исключительно глубока, наши отношения были удивительно сложными и проникновенными, однако я уверяю вас (с позволенияэтого сексуально-озабоченного старого иудея Фрейда), что они были более чем целомудренными. Следовательно, вы можете легко вообразить, сколь невыносимым было для меня слышать, как Генрих Херве обвиняет в неумеренном сексуальном аппетите эту замечательную, возвышенную, чувственную женщину. Те afficionados [27]эдиповой теории, что погрязли в своих отвратительных липких видениях о маленьких мальчиках, убивающих своих отцов и совокупляющихся со своими матерями, никогда не смогут понять ту красоту отношени й, которая существовала между моей матерью и мной; их мозги слишком отравлены для этого. Несомненная правда заключается в неизменном понимании того, что убийство моего отца было выше явной злобы, но оно ни на йоту не было связано с плотскими намерениями, которые могли бы бросить тень на яркий свет любви, сиявший в моем сердце для нее. Янахожу подобные размышления о таких вещах весьма отвратительными.

Происшествие в саду: мистическое бракосочетание объявленоНа заднем дворе нашего дома в Хайгейте был большой сад, более или менее дикорастущий, так как мой отец постоянно предпринимал исключительно беспорядочные попытки придать ему вид некоторого соответствия представлениям о загородном порядке, а тяжелая работа с лопатой или мотыгой совсем не соответствовала складу моей матери, который определялся этой восприимчивостью и утонченностью натуры, которую она развивала, de rigueur, [28]как актриса. От той, которая некогда очаровала герцога Манчестерского своим изысканным образом женщины, отступившей из-за противоречия между любовью и долгом, с трудом можно было ожидать похода через вьюнки в высоких сапогах. Иногда я, бывало, бродил среди вишневых деревьев, которые росли у стены; по ту сторону стены располагался сад директора бюро похоронных услуг по имени Джолли [29]— нелепое имя, которое, несомненно, должно было послужить причиной окончательного упадка его дел, нелепо намекая на его несерьезность и грубость. Никто не мог и подумать о том, чтобы поручить приготовление к последнему пути тех, кого они любили, человеку по имени Джолли, и, в конце концов, никто этого и не делал.