— Ты правда согласен, что им нас не понять? — переспросила Земфира, стараясь заглянуть Саше в глаза.

— Ну-у… — Белов пожал плечами. — Им действительно трудно понять нас, у нас другая история и менталитет. А что непонятно, то и отпугивает. Они привыкли к стабильности.

Что ты имеешь в виду? Это у них-то жизнь стабильная? Брось! Сегодня он миллионер в шоколаде, а завтра акции упали, и он — нищий и бездомный! А в России любой знает: большинство как жило на пайку, которую дает государство, так и живет! Но живет же?

— Это часть правды, но не вся, — возразил Белов. — У них в обществе в почете религия, а это и есть главный социальный стабилизатор. И потом, они точно знают, когда будут выборы мэра, губернатора, президента, по каким правилам надо зарабатывать и тратить деньги и через год, и через сто лет. И что из этого следует, их, скорее всего, не обманут, — Белов решил, что пока «Самара» держится в отдалении, им ничего не грозит, и пустился в рассуждения. — А у нас что? У нас безбожие-бездорожие. Страна негодяев, как сказал Есенин. Будут ли следующие выборы вообще? Кто знает? А если будут, где гарантия, что справедливые, что голоса не купят? И какие законы примут продажные депутаты? У нас в России в любой момент тебя либо криминал, либо государство обдерут как липку, а что останется, соседи грабанут. Чтобы чего-то добиться, ты просто обязан ладить и с чиновниками, и с уголовниками. Это такая игра, в ходе которой правила постоянно меняются. Причем побеждает не тот, кто соблюдает правила, а тот, кто их нарушает.

— Это неправильно! — заявила Земфира. — Такое общество не имеет права на существование! А если я не хочу? Ни с теми, ни с другими?

— Все равно молчи и довольствуйся крохами и объедками с барского стола.

— Это неправильно, — с болью в голосе повторила Земфира. — Богатые должны делиться с бедными. Возьми ваххабитов, они отказываются от богатства в пользу нуждающихся. Так всегда было в исламе, пока из-за нефти не возникла безумная разница между богатыми и бедными. Нефть и деньги развращают богатых мусульман. А так как у нас делается, в России, это вообще никуда не годится!

— Так есть, — снова пожал плечами Белов, поглядывая на мелькающую в зеркале заднего вида «Самару». -И так будет. Пока большинство не уразумеет, что ничего лучше десяти заповедей все равно не придумать, И не подачки у государства надо выпрашивать, а самим зарабатывать.

Он задумался о своем. Сейчас им следовало опасаться не только тех типов в «Самаре», но и беспределыциков в милицейских погонах. Которые, собственно, и являются нарушителями правил игры. Поэтому если он остановится по их требованию, оци вполне могут обойтись с ним и Земфирой как бандиты и убийцы. А если он игнорирует их команду и прорвется, то они устроят на него облаву уже в роли представителей государства. Когда речь идет о добыче, они своего не упустят.

Вопрос стоял так: если впереди ментовская засада, то сопровождающие в «Самаре» заодно с ними или нет? Если пассажиры «Самары» и менты связаны между собой — дело швах. А вот если нет, то у них есть шанс проскочить.

— Ну и что, что так есть? Что же теперь, смириться и плыть по течению? — спросила Земфира, устав молчать. — Гнуть шею перед безбожниками или взять оружие в руки и самим восстановить справедливость?

— Нет! Ну что ты?! Как можно! — притворно возмутился Саша. — Надо бороться. Взять автомат, а еще лучше — гранатомет или установку «Град». И как врезать по всем этим гадам в кремлевских кабинетах! И не только кремлевских. Разорвать их на куски, всех кто тебе не нравится! — продолжал Саша. — Стереть с лица земли! Кстати, это больно. Я имею в виду тех, кого разрывают и стирают.

Он шутил, но Земфира так испытующе посмотрела на него, что Саша удивился.

— Что ты юродствуешь? — тихо спросила она, посерьезнев. — Это же… Люди, между прочим, заживо гниют, живут впроголодь в Чечне бог знает в каких условиях… Дети не учатся, голодают, наркоманами становятся! Да за такое не стрелять, а правильно, на куски рвать мало! Есть более справедливое устройство общества… Не обязательно жить так, как в Европе или Америке. Если хочешь знать, ислам это и есть социализм в действии, — она так серьезно относилась к этому разговору, так разволновалась, что машинально принялась щелкать замками своего шикарного кейса.

Белов скосил на нее глаз и снова сосредоточился на дороге. Он как бы раздвоился. Часть его сознания поддерживала беседу, а другая искала выход из сложившейся ситуации. Судя по карте, впереди дорога делала несколько поворотов, очень удобных для засады. Остановить грузовик, загнать его на проселок — полминуты, а потом делай с ним и с его хозяевами, что угодно.

— Понимаешь, с помощью автомата или взрывчатки нельзя ничего построить, только раз-ломать, — прервал молчание Саша. — Можешь рвать их, гадов, железными крючьями на части. Но ведь от того, что ты их порвешь, ни сирот, ни наркоманов, ни голодных число не уменьшится! — вздохнул он, вглядываясь в зеркало заднего вида. — И лучше точно не станет…

«Самара» то прибавляла ходу, словно собиралась их догнать, то отставала и пряталась за другими машинами на трассе, а потом вообще исчезла из виду. Саша облегченно вздохнул.

— Станет! — запальчиво крикнула Земфира. — Станет! И я готова жизнь свою за это отдать. Потому что другие уроды испугаются, и начнут заботиться о своем народе, а не только о своем кармане думать!

— Эт вряд ли, — скептически улыбнулся Саша, переключая скорость. — Бесовство это. Понимаешь, раньше считалось, что в человека бесы вселяются и заставляют его безумства и пакости творить. Рвут они его на части, только не буквально, а в душе, изнутри. Так вот, есть еще бесы идеологии, они заставляют человека о человеческом в себе забывать ради идеи. А на самом деле идеология появляется там, где одна система хочет сожрать другую. Это только дурачкам, которые в нее уверовали, кажется, что они во всем правы, а все другие ошибаются. Тогда можно и других убивать, и себя со спокойной совестью, и даже с удовольствием. Только вряд ли этим способом можно что-то исправить или кого-то перевоспитать. — Саша замолчал, глядя на дорогу.

В отличие от многих других водителей, он вел свой «зилок» очень разумно: легко пропускал вперед обгоняющие машины, без необходимости резко не тормозил и использовал горки для экономии горючего. Земфира с уважением посмотрела на него и подумала, что каждый человек в жизни таков, каков он за рулем, это лучший тест на психическую устойчивость. И неустойчивость тоже. Нет, до чего же классный парень этот Саша!

— Почему? Ну, чего замолчал? — спросила она, поглядывая в зеркало заднего вида со своей стороны. — Почему вряд ли?

— Потому что когда вокруг террор, становится легче воровать и грабить в неразберихе, законы-то не работают! Террор на руку силовикам, диктаторам и подлецам, он ведет к тирании. А честно работать в таких условиях — бессмысленно. Все равно кто-то придет и заберет. И кстати, о Достоевском…

— А причем тут Достоевский?

— Ну, ведь его герои совершали убийства по идеологическим соображениям. И самоубийства тоже. Это сейчас происходит на Востоке. В Палестине, например.

— Он совсем не это имел в виду! — сказала Земфира, резко поворачиваясь к Саше.

От этого движения серебристый кейс упал у нее с колен и раскрылся. Саша краем глаза заглянул внутрь. Кейс был заполнен аккуратно уложенными пачками банкнот с портретами президентов США. Сверху, вернее, раньше сверху, а теперь сбоку, лежал пистолет Стечкина. Смущенно улыбаясь, Земфира закрыла кейс и вернула его на прежнее место.

Белов весело свистнул и покосился на Земфиру: ай да девочка, ай да молодца! Посмотрел в зеркало: «Самары» по-прежнему не было видно. А была ли «Самара»?

— Ствол-то тебе зачем? — спросил он с той хрипотцой, которая, ему это было отлично известно, заставляла женщин млеть, и одарил Земфиру самой лучезарной из своих улыбок.

— Просто с ним на коленях не так одиноко, — девушка многозначительно посмотрела на Сашу.