Мать подошла, чтобы взять своего сына, что обошлось не без протеста со стороны ребенка. Это привело Эбергарда в полный восторг! Он пожал всем руки на прощанье, и, когда очередь дошла до Себастьяна, особенно сердечно простился с ним, добавив при этом:

– Если кому-нибудь из ваших семерых малюток понадобится медицинская помощь, обращайтесь прямо ко мне, я их всех буду лечить. А Вастля вы вообще иногда приносите к нам, этот мальчик мне очень нравится.

Все ушли очень довольные любезным приемом доктора, которого они раньше так боялись.

Не успела закрыться дверь за посетителями, как в комнату вошел Гвидо Гельмар. Он успел вернуть обратно извозчика, с которым приехал, и велел положить в экипаж свои вещи, внесенные уже в дом. Он объяснил лакею, что извозчик не понял его; он приехал на этот раз на самое короткое время, по пути на вокзал, извозчик же подумал, что он остается здесь совсем. Поэт вошел в гостиную очень непринужденно и с любезным выражением лица. Он так был уверен, что Генрих ничего не скажет о происшедшей между ними сцене, что не выказывал ни малейшего смущения.

– Простите, что я на этот раз появляюсь в вашем гостеприимном доме, как метеор, – обратился он к Эвелине. – Меня внезапно вызывают телеграммой в Берлин, я должен быть там по очень важному делу, и не могу терять ни минуты. Однако я не мог уехать отсюда насовсем, не заглянув к вам хотя бы на самое короткое время. Мой милый Генри написал мне, какое радостное событие случилось здесь во время моего отсутствия, и я счел своим приятным долгом поздравить вас и от всей души пожелать вам обоим счастья!

– Благодарю тебя от имени моей невесты и от своего! – спокойно ответил Генрих, привыкший к комедиям своего бывшего друга.

Что касается Эвелины, то она не умела притворяться; ей был так противен Гельмар, что ее рука задрожала, когда тот, по обыкновению, поднес ее к своим губам. Гвидо объяснил себе этот трепет иначе. Он был убежден, что молодая женщина неравнодушна к нему, хотя и выходит замуж за другого. Скорбно, с выражением глубокой укоризны посмотрел он на Эвелину, точно упрекая ее за то, что она предпочла ему, известному поэту, какого-то пустого, заурядного человека.

Генрих понял этот взгляд и от негодования покраснел до ушей.

– Меня удивляет, как это мы не видели твоего экипажа, – проговорил он с особенным ударением на каждом слове, – ведь мы были с тобой в павильоне, и Эвелина тоже была там, рядом с той комнатой, в которой мы с тобой беседовали, так что слышала весь наш разговор. Из окна павильона прекрасно видна вся улица, и все-таки мы не заметили экипажа. Странно!

Теперь задрожала рука Гельмара. Он вторично сам погубил себя! Поэт видел выражение глубокого презрения на лице молодой женщины, раньше восхищавшейся им как человеком и писателем. Да, теперь его игра была проиграна!

Однако Гельмар не терялся ни при каких обстоятельствах. В следующий же момент он обратился к Кетти и с видом радостного изумления узнал о ее помолвке. Он шумно поздравил ее, Жильберта и доктора Эбергарда, причем наговорил последнему много комплиментов по поводу его геройского подвига, о котором он читал в газетах.

Приезд тайного советника Кронека прервал поток излияний любезного поэта.

Генрих уже письменно сообщил отцу о своей помолвке с Эвелиной. Это известие поразило и вместе с тем очень обрадовало старого Кронека. Эвелина всегда была его любимицей; кроме того, он был уверен, что молодая женщина будет иметь хорошее влияние на сына, чего нельзя было ожидать от юной Кетти. В довершение всего Эвелина была и значительно богаче своей падчерицы, так что этот брак представлялся во всех отношениях желательным для Генриха. Впервые тайный советник одобрил поступок своего сына и с распростертыми объятиями принял свою будущую невестку.

На сердце у старого Кронека была еще какая-то радость. Не успел он войти в гостиную, как снова обнял своего сына и пылко произнес:

– Мой дорогой мальчик, мой милый Генри, я, собственно, должен сердиться на тебя, но не могу, так как слишком горжусь таким сыном. Отчего ты скрыл от своего отца то, в чем признался министру? Я встретился с его высокопревосходительством в Вильдбаде; там он сам разыскал меня; понимаете, начальник разыскивает своего подчиненного лишь для того, чтобы поздравить его с таким сыном, как мой Генри. А я только от него узнал, что мне может позавидовать любой отец! Как это случилось, что ты сообщил министру свой секрет прежде, чем мне?

– Это произошло потому, что мне хотелось видеть Эви; я чувствовал, что не могу дольше ждать, мне необходимо было получить отпуск во что бы то ни стало. Я знал, что для меня, маленького чиновника, не будет сделано никакого исключения; тогда я решил воспользоваться своей новой славой, так как случайно узнал, что министр очень благосклонно относится к моему произведению.

– «Относится благосклонно», – повторил тайный советник. – Не благосклонно, а он в совершенном восторге от тебя, предсказывает тебе блестящее будущее, и наговорил столько лестного в твой адрес, что я был сконфужен. Да, ты моя гордость, моя радость!

– А ты забыл, папа, что всегда называл меня бездельником? Я так привык к этому слову, что мне жаль, что я его больше не слышу! – смеясь, заметил Генрих.

– А что вы скажете на это, Гвидо? – спросил старый Кронек, желавший, чтобы весь свет принимал участие в его радости. – Вы, вероятно, были единственным человеком, знавшим тайну моего сына, и тоже молчали до сих пор!

– О чем вы говорите? – спросил Гельмар с ласковой улыбкой. – Кажется, Генри достиг какого-то дипломатического успеха, который для всех еще остается тайной? Может быть, он написал какую-нибудь важную для государственной службы статью, которая дает ему надежду со временем тоже быть тайным советником? Нет, я ничего не слышал о его успехах! – насмешливо прибавил поэт.

– Как? Вы не были посвящены в его тайну? – воскликнул Кронек. – Вы не знаете, что он автор той знаменитой пьесы, которая наделала столько шума и в обществе, и в прессе и которую все называют образцом художественности и поэзии?

Гельмар побледнел как полотно; он начал догадываться, о чем идет речь.

– Вы шутите, господин Кронек! Вы думаете, что автор «Альпийской феи»…

– Стоит перед тобой! – спокойно закончил Генрих, слегка кланяясь поэту.

Гвидо схватился за спинку кресла, чтобы не упасть от волнения. Это было уж слишком! Он мог перенести потерю невесты, на которую рассчитывал как на свою собственность, мог перенести оскорбление, нанесенное ему в ее присутствии, но мысль, что Генрих – писатель, завоевавший сразу все симпатии публики, была для него невыносима! Он был так сражен, что не мог произнести ни одного слова, и все присутствующие заметили, до какой степени он был расстроен. Наконец он овладел собой.

– Генри, с твоей стороны это непростительно, что ты даже от меня скрыл подобную вещь, – с укором заметил он. – Итак, отныне ты мой собрат по искусству, тоже поэт!

– Да, но с одной душой! – резко ответил Генрих. – Хотя ты находишь, что только обыкновенные смертные должны считаться с общепринятой моралью, но я думаю, что и для нас, поэтов, она необходима.

Гельмар закусил себе губы до крови. «Для нас, поэтов!» Он должен был спокойно выслушать эти слова из уст Генриха Кронека, которого еще месяц тому назад никто не знал и который теперь вдруг стал известнее «самого Гельмара».

– Ну, в столице я сообщу великую новость! – с притворной радостью воскликнул Гвидо. – А теперь я должен спешить, чтобы не опоздать на скорый поезд. Честь имею кланяться, мадам, – обратился он к Эвелине и Кетти, – будьте здоровы, ваше превосходительство, до свидания, Генри! Мы с тобой остаемся, конечно, старыми друзьями? Всего хорошего!

Дверь за поэтом закрылась.

– Теперь он напишет самую ядовитую статью по поводу моей «Альпийской феи», – сказал Генрих, наклоняясь к Эвелине. – Я ничего не имею против того, чтобы с этого момента мы стали с ним открытыми врагами.

– Да, этот господин задыхался от злости и зависти, это было очень заметно, – проговорил Эбергард. – Будьте осторожны. Генри, с таким завистливым врагом, он может отравить вам жизнь.