Герои романов Натальи Андреевой словно сговорились запутать и поразить читателя. До самой последней страницы вам предстоит плутать в лабиринте догадок, получая изысканное удовольствие от лихо закрученной детективной интриги и напряженных ситуаций, следующих одна за другой. Ведь существует не так много загадок, сам процесс разгадывания которых доставляет наслаждение. И одна из них – детектив от Натальи Андреевой.

Суммарный тираж книг автора превысил 4 миллиона экземпляров.

Первое, что он почувствовал, – идти больно. Голова гудела, но хуже этого был маленький камешек, попавший в ботинок. Небольшой, но острый осколок асфальта. Он нагнулся, чтобы устранить досадную помеху, в глазах потемнело, пришлось присесть, и вдруг асфальт, еще не прогретый как следует утренним солнцем, коснулся щеки. Он и не заметил, как упал. Но сознание не угасло, как прежде, когда едва теплилось в нем сальным фитильком чадящей свечки, а вспыхнуло, словно костер, в который щедро плеснули из канистры бензина. И его затопило волной какой-то особенной, оглушающей боли. Он застонал, отполз на обочину и стал ощупывать свое тело.

Сначала голову. Огромная шишка на затылке, однако болит уже не остро, а глухо, тупо. Боль уходящая, как от удара, не достигшего цели. Но тошнит. Сильно тошнит. Во рту кисло. Он сплюнул на дорогу, потом застонал от стыда. Показалось, что все это чужое: и дорога, и одежда, и боль, и тело. Руки-ноги на месте, целые. Болели не они, невыносимо болела голова. Мимо проехала машина. Он понял, что никто не остановится, даже если лечь посреди дороги. Объедут. И не задержатся. Потому что он похож на бомжа. На горького пьяницу, еле-еле продравшего глаза после недельного запоя.

Он поднял глаза. Взгляд уперся в дорогу. Полоса пепельного асфальта, размеченная белой краской, уходила за горизонт, а по обеим сторонам ее настороженно молчал лес. Больше всего хотелось туда, в лес, спуститься с обочины, лечь под одну из березок с гладкой, тонкой, как у женщины, кожей, упереться взглядом в бездонное небо и вместе с облаками отдаться ветру и уплыть далеко-далеко… И больше ни о чем не думать…

Он знал, что нельзя. Надо идти. Если жить, то идти. Если умереть, то туда, под березку. «Умереть», – подсказал измученный болью разум. «Жить», – выстрелило тело, и он, повинуясь этому зову, резко поднялся и снова прилепился к дороге. Побрел.

Шел долго. Не думал ни о чем, потому что не ощущал себя человеком с будущим и прошлым. Знал только, что он есть, существует, раз куда-то идет. Что были у него когда-то и папа, и мама, возможно, даже друзья. Имя было. Какое? Нет вариантов. Идти. А во рту по-прежнему кисло. Он пригляделся: дорога разветвлялась. Возле указателя с надписью, которую он пока не в состоянии был понять, сидела баба в телогрейке и цветастом платке. Перед ней стоял деревянный ящик, на ящике пластиковые полуторалитровые бутыли с чем-то белым. Он догадался, что это белое можно пить, и хотя бы во рту боли станет меньше. Может, пройдет совсем.

Когда он подошел, баба испуганно ойкнула. Отшатнулась, заблажила. Он схватил бутыль с белым, поднес ко рту, стал жадно глотать. Теплое, живое.

– Да что ж ты, паразит, делаешь-то!

Баба схватила с земли большую сукастую палку, замахнулась. Он отнял бутыль ото рта, белое, теплое и живое пролилось на грудь, на грязную рубашку. «Молоко, – вспомнил он и счастливо засмеялся. – Молоко!»

– Вася! Василий! – взвизгнула баба.

Из кустов, застегивая на ходу штаны, выскочил бородатый мужик и выкрикнул слова, которые ему не понравились. Плохие слова, как мама говорила. Нельзя так. Плохо это. Нехорошо. Прижав к себе бутыль с молоком, он отвернулся и пошел прочь. Мужик, добежав до бабы и ящика, остановился, начал оглядываться по сторонам. Мимо пронеслась машина, скорости не сбавила. Мужик почесал в затылке, обращаясь к жене:

– Може, он больной? Блаженный? Ну его, Нюра. Пусть идет.

– Полицию бы позвать! Глянь, какой чернявый! На цыгана похож, ворюга! У-у-у! Отродье! – погрозила та кулаком вслед уходящему.

– Какая тебе тут полиция? Вот поближе к столице подойдет, там его и завернут. Али в тюрягу загребут, али в психушку упрячут. Пусть идет!

Он уходил от этих двоих все дальше и дальше, уходил почти счастливый, крепко прижимая к себе наполовину пустую бутыль с молоком. Теперь он точно знал, что это молоко, и ему стало легче. Первое слово, которое он вспомнил. А значит, вспомнит и остальные. Метров через двести он увидел указатель и теперь уже смог прочитать, что на нем написано:

«Москва – 78 километров»

И стало ясно, что ему надо идти вперед. К Москве. Что жить придется, потому что он должен сделать что-то очень важное. Вспомнить, что именно, и сделать.

Молоко кончилось, солнце взошло, стало жарко и душно. Он шел, вытирая пот со лба. Руки были грязными, он чувствовал, что такое же и лицо. Машин на шоссе было много, все они проносились мимо, не замедляя хода. Люди, которых он встречал, шарахались от него, как от зачумленного, хотя ничего плохого он не делал. Просто шел.

Окликнули его возле белой с синей полосой машины. Номера тоже были синими. На крыше красовалась мигалка.

– Эй, мужик! А ну, двигай сюда! Документы у тебя есть?

Он замер. Из машины, зевая, вылез огромный парень в полицейской форме. Другой парень, сидящий за рулем, крикнул:

– Да ну его, Серега! Не наше с тобой дело бомжей подбирать!

– А вдруг он террорист? Премию дадут.

– Да обычный бомж! Воняет от него, наверное! Противогаз надень!

Парень заржал. Он сначала стоял, слушал, что они говорят, а потом вдруг развернулся и побежал.

– Стой! – кинулся за ним тот, кого назвали Серегой.

Догнал его быстро, повалил на землю, заломил руки, обшарил.

– Нет у него никаких документов, а рожа, глянь – черная! Чеченец, не иначе! Говорю тебе: террорист!

– Да, может, он цыган? – подошел и напарник. – В табор идет, к своим.

– Да типичное лицо кавказской национальности! Поехали, сдадим его в дежурную часть. Точно говорю: премию дадут.

Допрашивали его долго. Он закрыл на всякий случай голову руками, особенно опасаясь за затылок, где была огромная шишка, но бить его не стали.

– Да ты кто такой-то? – все допытывался дежурный в местном отделении полиции маленького городка с незнакомым названием: до Москвы он так и не дошел.

– Не помню.

– Совсем ничего не помнишь?

– Нет. Ничего.

– Тебя что, по голове били?

– Не помню.

– Как оформлять-то тебя? – Дежурный безнадежно посмотрел в пустой протокол.

– Не знаю.

– Документов у тебя нет. Имени своего не знаешь. Ты хоть кто по национальности? Грузин? Чеченец? Армянин? Цыган?

– Русский.

– Да ты ж черный, как головешка! А говоришь чисто, – задумчиво протянул дежурный.

– Я русский, – упрямо повторил он. И вдруг добавил: – Иван. Меня зовут Иван.

– Ишь ты! Ваня, значит! И что мне делать с тобой, русский Ваня?

В это время вошел в дверь мужчина средних лет в форме, на каждом погоне по звезде.

– Товарищ майор! – вскочил дежурный, вытянулся. – Тут без вас экземпляр доставили. Думали – террорист. Когда документы спросили – он побежал. Ну, ребята догнали и…

– Били?

– Какое там! У него и так шишмарь здоровый на башке! И память отшибло напрочь! Ни документов, ни…

– Ну-ка, ну-ка… Из столицы ориентировка пришла, террористов ловят. В кабинет его ко мне. Быстро.

И пошло по кругу. Вопросы, вопросы. Одни и те же. Он отвечал, не упрямился: «Не помню». «Не знаю». Уже в сумерках молодой парень в штатском приоткрыл дверь кабинета:

– Разрешите?

– Входи, Игорь.