Литмир - Электронная Библиотека

III

«Интересно, почему мы еще здесь, а не оправдываемся перед бесом за непредвиденные обстоятельства? Впрочем, разговаривать с нами бес и не будет, швырнет куда-нибудь в яму с тараканами – это девчонку, а меня уж точно приспособит к каким-нибудь палачам, висельников за ноги придерживать, чтоб не дергались», – меланхолично думал Симон, старательно сдерживая себя, чтобы не выбросить из-за руля автомобиля терзающего злосчастную технику бравого рыжего паренька. Машину Нулик одолжил у кого-то из соседей, видимо, настолько же безумного и не ценящего свои вещи человека, как и сам теперешний терзатель автомобиля. Пока Зое и Симону помогало не вернуться на тот Свет слабое утреннее движение на широком проспекте, связанное скорее с особым положение «прифронтового» города, чем со временем поездки, да удивительная предусмотрительность окружающих автомобилистов, которые, приметив яркую шевелюру Нулика не просто в салоне, а за рулем, шарахались в сторону, как черт от ладана. – Ты псих! – откровенно высказалась Зоя, глядя, с каким воодушевлением гений-одиночка крутит «баранку», как яростно давит на тормоз и газ, иной раз, абсолютно невпопад, и просто с детским упоением нажимает на кнопку клаксона, оповещая окружающих о своих чудных маневрах. Наверное, если бы Симон и Зоя знали, что их гостеприимный хозяин ведет машину то ли в четвертый, то ли в пятый раз в жизни, они не были бы так критично настроены, но скромный от природы рыжий мальчишка предпочитал не делиться такого рода маленькими секретами с окружающими. Впрочем, минут через пятнадцать гости приноровились к странной манере нестандартного вождения, демонстрируемой Нуликом, лишь изредка вздрагивая и поругиваясь, чем занималась, в основном, Зоя, когда ситуация на дороге, на их взгляд, становилась совсем уж критичной. …– Ну, вот, а вы все орали, как потерпевшие, – гордо заявил рыжий гений, останавливая машину в совершенно неположенном месте, но так, чтобы отсюда, прямо с дороги, были видны широкие и высокие кованые ворота кладбищенского входа, выкрашенные черной, блестящей на осеннем солнышке, эмалью. Ворота были заперты на массивный висячий замок, открываемый, видимо, по большим церковным праздникам или по прибытии очередной похоронной процессии, но рядышком с ними находилась распахнутая настежь невысокая, скромная калиточка в добротной, капитальной, кладбищенской ограде. Удачно доставивший своих незваных гостей до места, Нулик первым выскочил из машины, одновременно приглаживая свою взлохмаченную шевелюру, шаря по карманам в поисках сигарет и пытаясь с каким-то особым, одному ему понятным шиком захлопнуть дверцу автомобиля. Следом за рыжим вышли из автомобиля и сразу же, молча, направились на скорбную территорию Зоя и Симон. Пройдя калиточку, они остановились сразу же за оградой в легком недоумении и растерянности. – А ты знаешь, где её искать? – задумчиво спросил Нулик, почесывая в затылке – на могиле Зои он никогда не бывал. – Кого это – её?.. – сразу не сообразила девушка, но оборвала сама себя на полуслове, неожиданно ощутив странный слабый зов, струящийся откуда-то из глубины кладбища, и с каждым мгновением становящийся все более внятным и определенным. – Кого-кого… могилку свою… – уже полушепотом пробурчал рыжий парнишка, мгновенно заметивший, как насторожилась его гостья. Лишь Симон, ожидавший чего-то подобного, спокойно наблюдал, как улавливает потусторонние потоки мертвой энергии Зоя, как постепенно понимает, куда и зачем надо идти, чтобы добраться до точки исхода этой энергии – такой неожиданно знакомой и близкой. – Пошли, – коротко скомандовала девушка, первой направляясь влево, на узкую кладбищенскую аллею. Пустынное ранним утром, ярко освещенное чуть теплым осенним солнцем, заполненное оживленным птичьим щебетанием, шелестом опадающей листвы и странной, не городской тишиной, кладбище, наверное, не могло произвести гнетущего, тяжелого впечатления на странных посетителей, если бы не одно «но»… …огражденная типовой, сваренной умельцами, видимо, прямо здесь, в местной мастерской при кладбище, металлическая оградка, окрашенная два года назад черной эмалью и с тех пор не подновлявшаяся, прикрывала собой скромный, чуть поплывший от снега и дождей холмик. В изголовье чуть покосилась, поплыла вместе с землей скромная небольшая плита из мраморной крошки. Сквозь осевшую на поверхности пыль и грязь с некоторым напряжением в глазах читались под овальной фотографией на керамике бывшие когда-то золотистыми, поблекшие буквы… фамилия, имя, даты рождения и смерти… Зоя внимательно, сосредоточенно и вдумчиво вгляделась в собственную, прижизненную, такую веселую и улыбчивую фотографию, вздохнула, как бы, незаметно, подумала, осуждающе: «Никогда бы эту фотку к себе на могилу не поставила…», оглянулась на своих спутников, молчаливо стоящих в полушаге за спиной. – И правда, – с легким вздохом отметил Нулик, успевший чуток придти в себя после первого взгляда на могильную плиту. – А я-то все время думал, что – разыгрываете… а как же так?.. – Так бывает, – снисходительно успокоил его Симон. – Вот только не думай про всякие там аферы с липовыми похоронами, происками спецслужб и инопланетных пришельцев. Такое только в кино бывает, ну, еще в романчиках дешевых с пестрыми обложками. Просто – умер человек, похоронили, вот и могилка его… – А что в могилке-то? – не послушался мудрого совета рыжий. – Пустой гроб? Или, вообще, ничего? просто холмик за оградой? – Хочешь проверить? – пожал плечами мужчина, даже таким простым жестом ухитрившись изобразить легкую насмешку. – Только ведь на эксгумацию много разрешений всяких оформлять надо, хотя… ты же человек приближенный, тебе проще, но вот начинать такой прекрасный солнечный и красивый денек со вскрытия чужой могилы, мне кажется, не самое лучшее времяпрепровождение… …прошло какое-то время в молчании, кажется, минута, ну, не больше двух… на самом деле, отличные швейцарские часы на запястье Нулика, наверное, единственная приличная вещь по существу и по внешнему виду, принадлежащая рыжему растрепанному гению, не ценящему мирские блага, отсчитали чуть больше часа… вот так… – А ты знаешь? – спросила Зоя своего напарника, уставившись на него пустынными, но уже с небольшими проблесками реанимирования сознания, глазами. Лишь благодаря собственному опыту неоднократного общения с теми, кто возвращался в грешный мир из Преисподней, Симон догадался, о чем спрашивает Зоя. Да, он знал не только теоретически, что находится там, в паре метров под землей, в полусгнившем простеньком гробу… – Там твое тело, изрядно подпортившееся за два года, – жестоко, будто обливая ледяной водой, ответил он напарнице. – Смотреть не советую, зрелище не эстетичное, да и к чему это тебе?.. – Да, – послушно кивнула Зоя, кажется, окончательно приходя в себя. – Ты прав. Она огляделась по сторонам, будто бы убеждаясь в очередной раз, что вокруг нее грешный мир живых, что с неба светит солнышко, что шелестят пожухлой осенней листвой многочисленные рябинки и вербы, высаженные на могилках заботливыми родственниками усопших, что попискивают птички, а где-то далеко-далеко, но все равно – совсем рядом – раздается несмолкаемый живой гул большого города. – Визит на собственную могилку считаю оконченным, пошли! Зоя резко развернулась и энергично, широкими злыми шагами пошла прочь от побитой дождем и выжженной солнцем каменной плиты с золотистыми буквами и цифрами, подпорченной непогодой оградки и маленького, невзрачного холмика за ней… – А как же так бывает? – воспользовавшись моментом, спросил у Симона ошеломленный не меньше, чем прошедшей ночью, Нулик. – Это что же происходит? – Не бери близко к сердцу, – посоветовал агент Преисподней. – Такое сразу не поймешь, это – прочувствовать надо. Метафизика, однако, это тебе не базы данных для полиции расписывать. Уже неподалеку от выхода, у маленького кирпичного домика кладбищенской администрации, Зоя неожиданно притормозила свое стремительное движение, обернулась к Симону и попросила: – Дай денег… – Я лучше сам, – в который уже раз, понял её мысли напарник и пояснил: – Ты думаешь, там некому будет сравнить живое лицо с надгробной фотографией? Кладбищенские работники, обыкновенно, памятливые. И зачем нужны лишние разговоры и пересуды о близнецах, которых не было… или, хуже того, о воскресающих покойницах? – Да, ты прав, – согласилась девушка. – Так будет лучше. – Идите пока к машине, – попросил Симон. – Я вас догоню… И он верно всё рассчитал, успев договориться о текущей и будущей приборке могилки лет на пять вперед всего лишь за пару крупных купюр из выданной на том Свете толстенькой банковской упаковки. И купюры эти отбили всяческое желание местного персонала интересоваться такой заботливой личностью: брат ли, сват, родитель или неутешный любовник – главное, что платит наличными и на годы вперед. Притихший – даже спутавшиеся от ветра кудри, кажется, улеглись на голове поспокойнее, ровнее – задумавшийся над финальными словами Симона, обращенными к нему, Нулик на удивление аккуратно вырулил автомобильчик с импровизированной стоянки на середину проезжей части и поинтересовался, как бы, невзначай: – А теперь-то – куда? – Вот такие они, мужчины, – съязвила окончательно вернувшаяся в себя Зоя. – Пообещал и – тут же забыл. – А что я тебе обещал? – удивился рыжий парнишка. – Жениться – уж точно не обещал. – По-твоему, замуж выскочить – самое главное для такой девушки, как я? Интересно, как ты с такой памятью и соображалкой еще чего-то делаешь на своих компах? – продолжила дружеское издевательство посланница Преисподней. – И двух часов не прошло, как пообещал для брата узнать про наших, местных сатанистов, и уже обо всем напрочь забыл… «На кладбище с тобой сходил – вот и забыл, – подумал Нулик чуть раздраженно. – Да тут и Джонни-мнемоник обо всем забудет, ежели с живой покойницей возле её могилки постоять…» Но ответил он совсем по-другому: – Ах, ты это… Так это же просто, вот потому и забыл, тут думать не надо… это когда наоборот – думать надо, я только и делаю, что мозгами шевелю… Автомобиль, не торопясь, катился по совершенно пустынной, будто вымершей, улице на выезд из города, и рыжий горе-водитель присматривался, где можно с наименьшим ущербом для техники и окружающей среды развернуться. Оживившаяся, вернее, в очередной раз, теперь уже после посещения кладбища, почувствовавшая себя живой и находящейся среди грешных людей, Зоя спросила лукаво, при этом старательно разглядывая заоконный пейзажик: – Братик, а ты не хочешь меня приодеть? Все-таки, один свитерок – это очень мало для гардероба порядочной девушки… – Желаете бальное платье и хрустальные туфельки? – с легкой насмешкой уточнил Симон, однако, на душе у него заскребли невидимые, черные, как безлунная ночь, кошки – девушка повела себя именно так, как ожидалось, и в этом было мало хорошего, ведь после одежды последует спиртное, возможно, наркотики, загул на пару-тройку дней… время, отведенное бесом на акцию не предусматривало предварительной «разгрузки» психики воплощенной грешницы. – А что? – хитренько подмигнула Зоя. – Можно и бальное… я вовсе не против в полной мере ощутить себя живой… …несмотря на особое положение и военные патрули, частенько встречающиеся на улицах, в городке было, где разгуляться задумавшей принарядиться молодой девушке, во всяком случае, Зоя еще по старой, прижизненной, памяти знала огромное количество таких мест. Поэтому, загруженные свертками, коробками, коробочками и полиэтиленовыми сумками всех размеров и фасонов, они вернулись в квартирку Нулика лишь через четыре часа. Впрочем, ради справедливости надо отметить, что последний час своих городских похождений они потратили на великолепный, сытный и опьяняющий своим живым вкусом обед в отличном ресторане, открытом, как сообщил гостеприимный рыжий парнишка, совсем недавно и не успевший испортиться, избаловаться потоком постоянных, привычных посетителей. Правда, самого обладателя буйных рыжих кудрей поначалу пускать в это заведение не хотели, справедливо возмутившись видом его замызганной «ковбойки», тренировочных штанов и камуфляжной, безразмерной жилетки, но Симон, особенно остро ощущающий после кладбища свою ответственность за порученное в Преисподней дело, довольно быстро уломал и швейцара и метрдотеля, поделившись с ними казенными командировочными суммами. Сразу же по прибытии домой вспомнивший о своем утреннем обещании, Нулик уселся за продолжавший светиться блеклым сине-зеленым светом все время их отсутствия монитор компьютера, старательно шаря курсором по неведомым никому, кроме него, хитрым окошкам с паролями доступа в местные полицейские базы данных. Зоя, не обращая на рыжего хозяина дома никакого внимания, тут же начала примерять обновки, разбрасывая нижнее белье, блузки, платья, халатики и прочие, нужные и не очень, приобретения по всей комнате, и изредка выбегая для показа обновок на кухню, в которой устроился Симон. А тот, разглядывая и оценивая мимикой лица, жестами рук, в конце концов, просто словами кружевные лифчики, узкие, в обтяжку, будто вторая кожа, брючки, вечерние платья с обнаженной спиной и разрезами до середины бедер, ощущал себя на каком-то ущербном, андеграундном показе мод – среди по-холостяцки загаженной кухоньки Нулика, да еще с единственной манекенщицей-дюймовочкой в главной роли – со своими ста шестьюдесятью сантиметрами роста Зоя на королеву подиума никак не тянула. Когда девушка в очередной раз зарылась среди вещей в комнате, раздумывая, чем бы таким соблазнить больше похожего на Каменного Гостя, чем на мужчину из Преисподней, Симона, тот прислонился затылком к гладкой, прохладной стенке холодильника, единственной серьезной и солидной вещи в доме приютившего их объекта акции, ну, если, конечно, не считать вычислительную технику. Полуприкрыв глаза, благо, черные очки скрывали это от окружающих, Симон, неожиданно для самого себя, впал в странное состояние полудремы, полубодрствования, в котором видел и слышал всё, что происходило вокруг него, мог даже как-то связно, пусть и не очень естественно и быстро реагировать на происходящее, даже отвечать на вопросы, но в то же время будто пребывал в ином, неизвестном, непонятном, но почему-то привычном и знакомом где-то на подсознательном уровне мире. Он ощущал всем своим существом и видел, как медленно, но уверенно и неотвратимо подымается из океанских глубин боевая подводная лодка, он был одновременно и внутри, и вне её, походя рассматривал в панике уходящих в разные стороны от чернеющего корпуса субмарины рыб, и слышал проходящие через центральный пост четкие, внятные и однозначные команды. Он совершенно спокойно, не напрягаясь, приметил, как в квартирку Нулика, по-свойски, как положено старым знакомцам, вошли двое парней лет по двадцать, крепких, сильных, веселых и уже с порога – слегка возбужденных, одетых в простенькие спортивные брюки и просторные куртки с сине-красными полосами вдоль рукавов. С ними была худенькая, совсем молоденькая блондиночка со спутанными, небрежно расчесанными жидкими волосами, она проскользнула блеклой тенью, и Симон не успел приметить подробности её одежды, разве что – коротенькая юбочка мелькнула узким подолом и исчезла в комнатке. Подводная лодка, остановившись на нужной ей глубине, замерла, притихла, продолжая внутри жить в бешеном, сумасшедшем ритме, пропуская через центральный пост и другие боевые отсеки десятки, сотни команд… и минуло совсем немного времени, как над свинцовой, серой, чуть взволнованной поверхностью океана вздыбился, встал рукотворный фонтан соленой воды, взлетающей вслед за узким, хищным и стремительным телом ракеты, выброшенной из неведомых глубин силой людского разума. И не успела еще ледяная северная вода опасть, возвращаясь к поверхности океана, а ракета окуталась сизо-серым дымом, сквозь который вырвался усмиренный человеческой волей и мыслью огонь. На доли секунды остановившись, будто зависнув на огненном своем хвосте, боевая ракета рывком словно прыгнула в хмурое, ненастное небо. В комнате весело переговаривалась Зоя с пришедшими мальчишками, кажется, вполне открыто, без комплексов, по-простому, как сейчас принято у молодежи, договариваясь о чем-то очень интимном и совершенно конкретном А на кухне появилась блондиночка, сменившая короткую юбочку,модную ветровку и то, что под ней было, на растянутую, линялую футболку, размера на два больше нужного, но все равно едва прикрывающую безволосый бледный лобок девчушки. В это мгновение Симон оказался в самом эпицентре ракетного старта, в серо-сизой, плотной, вихрящейся мути взвешенных в воздухе частиц сгоревшего и недогоревшего реактивного топлива, непонятных газов, взбаламученного холодного воздуха. И откуда-то, из непостижимой глубины мрачной бездны, он услышал требовательный голос, больше похожий на отдаленный рык, пришедший прямо в мозг, минуя уши: «Монета!» Чуть шевельнувшись, двумя пальцами агент судорожно сжал в жилетном карманчике выданный еще в Преисподней крупный золотой диск… ракета, оставив позади грохот и бурю взбаламученного пространства, прорывалась сквозь тусклые, полные ледяной влажности, плотные, будто налитые свинцом, тяжелые облака… Зоя, задорно похохатывая, откровенно лапая за попку и подталкивая, провела одного из мальчишек трехшаговым коридорчиком в ванную… «Не та, – раздраженно, как учитель бестоковому ученику, сказал голос в голове Симона. – Не та монета…» И агент с неимоверным усилием, будто отдирая прилипшие, приклеившиеся к металлу пальцы, отпустил тяжелый диск, чтобы через секунду нащупать другой… – Ну, вот, сразу бы так… Перед Симоном – неизвестно в каком Отражении, но явно невидимый для местной публики – стоял, слегка покачиваясь с пятки на носок и обратно, невысокий плотненький мужчина с явно выраженным брюшком, одетый в старинный длиннополый сюртук, яркий, пестрый жилет под ним, белоснежную сорочку и пышный, бантом, вишневого цвета галстук. – Докладывай, – буркнул недовольно Тарель, уставившись взглядом куда-то пониже подбородка Симона. – О чем? – невольно пожал плечами агент. – Прибыли нормально, на объект вышли сразу же, сейчас продолжаем разработку… – Проблемы, претензии? – коротко уточнил бес-куратор. – Куча, – отозвался Симон, принимая деловитую краткость общения ответственного за местное Отражение представителя Преисподней. – Излагай, – милостиво кивнул Тарель. – Нас никто не предупредил о местной обстановке, – не стал скрывать своего недовольства агент. – Ерунда, – отмахнулся бес. – Здесь это день через день, то введут, то отменят, народ привык и не обращает внимания. – В этот раз город стал фактически прифронтовым, – резонно возразил Симон. – Как бы не вышло серьезных затруднений при изъятии объекта из местной обстановки. – Потому и срок сокращен до минимума, – туманно пояснил Тарель. – Надо успеть. – К тому же объект оказался связан со спецслужбами, да и эдемские за ним приглядывают, как мне показалось, – продолжил Симон, уже предчувствуя ответ куратора. – Никакой связи, тем более – со спецслужбами, – самоуверенно заявил Тарель. – Этот мелкий грешник просто выполнял для полиции небольшую работу, по своему, заметь, профилю. Отношения: заказчик – исполнитель, только и всего. А вот эдемские, думаю, приглядывают не столько за ним, сколько за вами. Так всегда было. Из ванной, в сопровождении юноши вышла Зоя. Из одежды на ней остались изящные, совсем недавно приобретенные модные туфельки на высоченной шпильке, черные чулочки и поясок для них, на плечи было накинуто маленькое полотенце, второе же, побольше размером, опоясывало бедра мальчишки. «Откуда это взялось столько полотенец у бесхозяйственного Нулика? – подумала, наверное, уже третья ипостась Симона. – Не иначе, как благодарные гости забывали, вот и скопилось для будущих пользователей…» Ракета, продолжая свое плавное, неотвратимое движение сквозь упругое сопротивление воздуха, резко, будто скачком, вырвалась из налитых свинцом, влажных и холодных облаков, блеснула тусклым, серовато-стальным боком в лучах солнца и начала быстро-быстро вываливаться все выше и выше, в вечную темноту безвоздушного пространства, туда, где горели миллионолетним огнем величественные и равнодушные звезды, и где ничто не могло помешать её стремительному, смертоносному движению. – Что будешь делать дальше? – нетерпеливо спросил куратор, легким движением глаз обратив свое внимание на нечто невидимое агенту. – Выйду на сектантов, – ответил Симон. – Попробуем действовать через них. – Конкретные пожелания есть? – теперь стало откровенно заметно, что Тарель куда-то торопится. – Есть конкретные, – сдержанно кивнул агент. – Придержать другие группы, чтобы не помешали в неподходящий момент. Думаю, от нас сейчас будет больше пользы. – Все еще считаешь вас парой? – еле заметно усмехнулся бес. – Её работа окончена, пусть развлекается и грешит. Безропотно подчиняясь законам баллистики, из бездонной черноты космоса ракета вернулась в атмосферу, но теперь перед ней не было облаков, внизу расстилалась освещенная утренним солнцем слегка всхолмленная равнина, подпираемая откуда-то с запада ласковыми и теплыми океанскими водами. Буровато-зеленый, с желтизной и редкими бордовыми вкраплениями, яркий и четкий, будто нарисованный, пейзаж рассекали ровные серые линии автомобильных трасс, блестели под солнцем нити уходящих в бесконечность рельсов, а почти в центре этой картинки, стремительно вырастая в размерах, играли всеми цветами радуги большие и маленькие параллелепипеды домов из стекла и бетона. Ракета сверила увиденное с заложенной перед стартом в её электронный мозг картой и, подрабатывая коррекционными двигателями, совсем чуть-чуть повела носом, точнее прицеливаясь на город… – Время не ждет, – сказал Тарель. Из комнаты раздосадованный, взлохмаченный еще больше обычного, на ходу кое-как застегивая рубашку и подтягивая окончательно свалившиеся едва ли не до колен штаны, выбежал Нулик, что-то неразборчивое, эмоциональное и отчаянное выкрикнул, махнул рукой и, шустро-шустро обуваясь, требовательно, хоть и без малейшей надежды на исполнение, проворчал через плечо оставшимся в комнатке гостям: «Не расходитесь там до упаду, я скоро…» Рыжий парнишка, сорвав с вешалки неизвестно, как там оказавшийся, чей-то явно чужой вельветовый пиджак и почти утонув в нем, глухо хлопнул дверью. Белое, пронзительное сияние… Симон устало поднял веки. – Здрасте, с пробужденьицем, – буркнула, зыркнув на него большущими, как у куклы, ярко-синими глазищами, девчонка. – Будешь пить? Черные кругляшки очков смешно и нелепо сползли едва ли не на самый кончик носа мужчины, позволяя неведомой пока гостье увидеть чуть воспаленные, красноватые веки глубоко посаженных, бесцветно-серых, водянистых глаз Симона. Девчонка сидела у самого входа на кухню, на табуретке, прислонившись спиной к стене и подтянув колено левой ноги к собственному подбородку так, что край футболки сбился где-то на талии, ноги, показавшиеся сперва худыми и блеклыми, были у нее крепкими, стройными. – Я тут одна сижу, как алкоголичка, – лениво пожаловалась девица. – Выпить хочется – аж жуть… ты – натурально спишь, прямо сидя, а эти, там… им бы только попихать в кого своими стручками… На столе возвышалась купленная по дороге с кладбища, но так еще и не початая, большая бутылка хорошего коньяка, рядом с девицей сиротливо стоял простой граненый стакан. – Давай, выпьем, – безоговорочно согласился Симон, в голове которого все еще продолжали гудеть ракетные двигатели, и звучали эхом отголоски заключительных слов Тареля. Мужчина, поправляя очки, привстал, рассеянно оглянулся в поисках посуды и, как бы невзначай, поинтересовался: – Тебя как зовут-то? – Меня не зовут, я сама прихожу, – ответила старой шуткой девица и засмеялась, похоже, над собственным остроумием. – Ребята прозвали Машкой, но, вообще-то, я Марина… – Очень хорошо, Марина, – ответил агент, наконец, разыскав среди грязной посуды хрустальный, лишь чудом или попущением высших сил существующий в этом доме в единственном экземпляре, бокал. – Я – Симон, только так – строго и без всяких фамильярностей, ладно? – Ладно, Симон, – согласилась Маринка, будто подгоняя голодным взглядом неторопливо споласкивающего под струей воды бокал агента Преисподней. – А ты – хороший мужик, Симон, не озабоченный… – А зачем мне непременно быть озабоченным? – наконец-то, решил вопрос с посудой и вернулся к столу мужчина. – А кто вас, мужиков, знает, – откровенно призналась Маринка, протягивая свой стакан под горлышко открытой Симоном бутылки. – Ты лей до конца, не бойся, я в осадок редко выпадаю… – Да я тебе не муж и не брат, следить, чтобы не напилась, – усмехнулся агент. Девчонка искренне засмеялась, похоже было, что появление собутыльника изрядно подняло ей настроение, она отсалютовала стаканом, едва ли не под риску наполненным янтарным, вкусно пахнущим напитком, и без задержек на тосты и прочие церемонии сделала солидный глоток, не только не поморщившись, а, кажется, даже прикрыв на пару секунд свои огромные глазищи от удовольствия. Симон, безо всякой потусторонней магии и прочих хитроумных штучек, едва ли не физиологически ощутил, как приличная доза чудесного коньяка скользнула по пищеводу девушки, оставляя во рту замечательное послевкусие, как задержалось тугим, огненным комком в желудке и тут же, без остановки, начала подыматься, будоража на ходу кровь, к голове… все это было отчетливо – черным по белому – написано на симпатичном, юном лице Маринки. – Зойка про тебя говорила, что ты – её брат, старший, при чем, а сегодня замотался с утра очень, устал, вот и сидишь на кухне, отдыхаешь, как умеешь, – сказала девчушка, окончательно пересмаковав коньяк всеми органами чувств, включая, кажется, шестое. – Так что, ты брат или она, как все мы, бабы, врет и не краснеет? – На текущий момент, в самом деле – брат, – согласился Симон, скромно, как бы, неторопливо, но с огромной внутренней жадностью, прихлебывая в самом деле очень достойный напиток, прав он оказался в магазинчике, когда не погнался за ценой, проигнорировал назойливое требование напарницы: «Самый дорогой бери…» Как-то незаметно, легко и совершенно безболезненно, с первых же глотков коньяк вычистил голову агента от затухающего гула реактивных двигателей, от звуков плещущейся воды на поверхности хмурого океана, от бесконечного безмолвия равнодушных звезд, от заключительных слов исчезающего беса. – Ты поэтому с ними в комнату и не пошел? – оживившись, заинтересованно начала перебирать варианты Маринка. – Тебе с сестрой нельзя, это же инцест… смертный грех или как там считается? или все-таки можно, но чтобы без детей? Так сейчас никто залететь не хочет, думаешь, я детей хочу?.. так, кувыркаюсь для за ради удовольствия, если человек, конечно, приятный. Она снова засмеялась, прихлебнула коньяку, поискала что-то глазами на столе и спросила собеседника: – А сигаретки у тебя не найдется? Симон молча вытащил пачку крепковатых для юной девушки сигарет и разовую, но достаточно изящную зажигалку, и просто положил все это на столешницу, двинув в сторону Маринки. Пока та самостоятельно прикуривала, совсем не обидевшись на такое вопиющее нарушение этикета, мужчина почему-то лихорадочно пытался вспомнить – предусматривается ли в Преисподней отдельное наказание за инцест? Конечно, никаких регламентирующих документов грешным душам никогда и никто из бесов, а тем более бесенят, не показывал и даже не ссылался на них, но заведенные испокон века порядки на том Свете были чрезвычайно строгими, и развратников, к примеру, никогда не смешивали с убийцами или обжорами. Но сейчас, как ни напрягался Симон, он не мог припомнить ничего конкретного, видимо, интимная связь братьев и сестер, а также родителей с детьми и прочих близко кровных родственников шла «десятой» строчкой в списке прегрешений, и была, как бы, вспомогательной, на приговор особо не влияющей, но учитываемой. Впрочем, если совсем уж углубиться в дебри, то можно было бы вспомнить и обязательный брак с сестрами египетских фараонов, и почти тысячелетние близкородственные браки «внутри домов» европейских феодалов. Прерывая не такие уж важные и нужные ему самому размышления напарника, на пороге кухни, неслышно, как привидение, появилась Зоя, с мутноватыми, все еще переживающими выпавшие на её долю удовольствия глазами, взлохмаченными короткими волосами и плавными, чуть нетвердыми жестами. Она бесцеремонно, будто и не заметив этого, выхватила из рук Маринки стакан, изрядно хлебнула коньяку и, резко выдохнув после выпитого, сказала с легким разочарованием: – Зря ты, Симон, тут отсиделся… я такого кайфа давно не помню… с тех самых пор… Впрочем, не до конца погашенное плотскими удовольствиями чувство осторожности не позволило ей закончить фразу и выговорить, с каких именно времен она не помнит такого наслаждения. – А ты правда, как с зоны или из монастыря сбежала, изголодавшаяся, – сделала авторитетное заключение Маринка, без обид принимая обратно стакан с остатками коньяка. – Ну, считай, что с монастыря… специализированного, – засмеялась, окончательно приходя в себя, агентесса Преисподней. – Там, где я была, любой монастырь за санаторий сойдет… но что-то мне кажется, ты об этом сама узнаешь очень скоро… И после неприятно повисшей в табачном дыму паузы, уже весело, переводя свои слова в несколько нелепую шутку, добавила, как бы извиняясь за неудачное пророчество: – …лет через шестьдесят… – Я столько не проживу, – автоматически ответила Маринка, протягивая стакан Симону для повторного наполнения. – Ладно, чего ты к нам со своими грустными сказками приперлась? Ребят, что ли, совсем выдоила? досуха? – Шевелятся еще, – хвастливо заявила Зоя, тоже подкуривая сигаретку из пачки напарника. – Молодые, задорные. Чуток передохнут и минут через десять опять готовы будут. – Тебе-то и самой передохнуть сейчас не помешает, – скептически разглядывая белесые пятна на черных чулочках агентессы, заметила Маринка. – А-а! Мне-то что, – махнула рукой, стряхивая на пол пепел, Зоя. – Для меня это дело – как накачка энергией, чем больше еб.., тем больше хочется… Она засмеялась, фривольно, будто по готовому сценарию, ероша жиденькие волосы сидящей девчушки. В ответ Маринка неожиданно на мгновение прильнула ко все еще пышущему жаром животику новообретенной подружки, показалось даже, что она вот-вот лизнет впадинку пупка… но через секунду девица уже сидела, выпрямив спинку, по-прежнему упираясь в стену и поигрывая пальцами с опустевшим стаканом. – Ну, если у нас хотя бы десять минут имеется, объясни, пожалуйста, куда соскочил так шустро Нулик? – поинтересовался Симон. – А кто ж его знает, – отстраненно пожала плечами напарница. – Собирался, было, к нам пристроиться, все чего-то читал с экрана одним глазом, а вторым – на нас зыркал, косоглазие зарабатывал, а потом вскочил, чего-то пробубнил и… всё. – Это у вас там уши письками заложило, он к заказчику какому-то важному и нужному срочно поехал, – деловито пояснила, вмешиваясь, Маринка. – Сказал, что туда и сразу обратно, всего на пару часов, не больше, вы уже во всю к делу приступили, потому и не поняли ничего. А Нулик расстроенный был, что ему по второму кругу достанется, сказал еще, когда выходил: «Мне, как всегда, последнему…» и слинял. Симон подумал, что девица набивает себе цену перед Зоей, слова рыжего хозяина дома перед уходом были несколько другими, хотя, одновременно отслеживая старт и полет баллистической ракеты и разговаривая с куратором местного Отражения, и сам агент мог не услышать или не совсем верно понять происходящее в это время в квартире. – Ты не переживай, – будто только что, вспомнила Зоя, кольцами выпуская дым изо рта к серому грязному потолку кухни. – Он для тебя чего-то там оставил, сказал – прямо на мониторе. Как сейчас помню – не любит Нулик бумагу, да и принтер у него, кажись, без картриджей, пустой где-то в углу болтается… Мгновенно в голове Симона всплыли слова куратора: «…её работа окончена…», что ж, на самом деле девушка выполнила то, для чего, собственно, и была извлечена из Преисподней: легко и непринужденно «подвела» старшего группы к объекту. Хотя и теперь она отнюдь не будет лишней, надо только правильно, с учетом складывающихся обстоятельств и душевных порывов самой агентессы использовать Зою, к примеру, чтобы попридержать после возвращения Нулика дома, в той же постельке… а сейчас… Не откладывая дело в «долгий ящик» и пользуясь тем, что одинокие мальчишки в комнате тихо, безмолвно отдыхали от противоположного пола, Симон быстро поднялся с места и протиснулся мимо не желающей уступать ему дорогу напарницы. Та негромко, но внятно, от души ругнулась ему в спину… …на мониторе и в самом деле мерцала зеленоватая крупная надпись «Нажми здесь», стоило агенту лишь чуток тронуть с места обшарпанную, грязную «мышку». Симон не любил вычислительную технику – всякие там системные блок, жесткие диски, оперативную память, клавиатуры и принтеры, операционные системы, прикладные программы, прочее программное обеспечение – хотя достаточно умело обращался с ней, но еще в грешной жизни всегда предпочитал бумажную книгу или рукописный документ экрану монитора. Видимо, в этом Нулик был полной его противоположностью, поленившись просто выписать на листок бумаги совсем небольшой перечень фамилий постоянных членов секты с напыщенным самоназванием «След дьявола», за которыми, на всякий случай, приглядывала местная полиция по наущению, скорее всего, госбезопасности, традиционно интересующейся любыми отклонениями от общеустановленных норм поведения. Впрочем, пригляд был, в основном, чисто формальным, ведь ничего противозаконного в секте не творилось, а свобода вероисповедания была внешне незыблемым принципом устройства здешнего, вполне демократичного и свободного Отражения. Как понял Симон из маленького пояснительного файлика, похоже, целиком скопированного из чьей-то докладной записки или секретного донесения, сектанты вели себя удивительно тихо, скромно и незамысловато: исполняли кем-то и когда-то давным-давно придуманные обряды, извращая, правда, при этом писаную, но мало кем соблюдаемую мораль, потворствовали низменным инстинктам, соблазняли, уговаривали, демонстрировали собственным примером, но никого не заставляли против их воли почитать Сатану. И, что было, наверное, самым главным для полицейских – не нарушали общественного порядка и не посягали на государственные властные институты. Конечно, докладная записка выглядела какой-то облегченной, поверхностной и слегка неправильной, но досконально разобраться сейчас, не имея без Нулика прямого доступа к другим полицейским документам, было невозможно, тем более, еще и Зоя, перекурив и заглянув на пару минут в ванную, вернулась в комнатку и с удивительным для ее маленького, худенького тела шумом упала на диван, защемив, судя по пронзительному воплю, кому-то из мальчишек что-то интимное. Старательно не обращая внимания на мгновенно поднявшуюся на диванчике пока еще легкую, игривую возню, Симон вернулся на кухню и застал там Маринку, сидящую все в той же позе, слегка опираясь подбородком на коленку. Похоже, она не сделала и пары движений за время его отсутствия, разве что – погасила сигаретку и долила себе в стакан коньячку. – Ты все скучаешь в одиночестве? – из вежливости поинтересовался агент, обдумывающий на ходу свои дальнейшие действия. – Интимные игрища не привлекают? Из комнаты выглянул уже достаточно возбужденный внешне парнишка, округлил, якобы удивляясь, глаза и позвал: – Машка, тебя не хватает!.. чего ждешь-то? пока в Зойку все сольем? Потом не ной, что тебе не досталось… пошли уже, что ли… Из-за его спины уже достаточно громко доносилось пыхтение, постанывание, сладострастные чмокающие звуки и почти сразу следом – легкие, звонкие шлепки друг о друга обнаженных тел. – Захочу – приду, не маленькая, – ответила своему приятелю Маринка, чуть пренебрежительно дернув плечом, а потом обратилась к усевшемуся на свое место – лицом на выход – Симону: – А то я так еще не наигралась, мне ж не пятнадцать лет… – Интересно, а сколько? – автоматически спросил Симон, занятый «прокруткой» в голове фамилий и адресов верхушки секты – так у него в памяти добротнее укладывалось увиденное и прочитанное – и строя планы на ближайшее будущее. – Какая разница, – поморщилась на нетактичный мужской вопрос Маринка, но тут же по внешнему виду агента поняла, что тот спрашивал лишь для поддержания разговора, а вовсе не с какими-то «кривыми», потаенными целями. – Ну, почти семнадцать, как твоей Зойке, наверное… – Зое уже двадцать три, – сказал Симон, возвращаясь из собственной памяти за стол. – Это она выглядит так… хорошо сохранилась. Он едва не добавил, что хорошо сохранилась еще до смерти, а уж в Преисподней просто законсервировалась, как и положено грешным душам после смерти плоти. Чтобы хоть как-то унять неожиданный зуд собственного языка, Симон плеснул себе коньяка и спросил чуть философски: – А если ты уже все попробовала и ничего теперь особо интересного для тебя нет, то как же дальше жить? Не скучно будет? – Ну, кто же сказал, что – все? – удивилась девчушка. – Все, наверное, и за всю жизнь не попробуешь, но то, что было сразу – вот так – интересно, пробовала… и даже нравилось сначала, когда не просто, а с изюминкой какой-то, ну там – групповуха, или с девчонкой… «Странно все это, – подумал Симон. – Сижу в доме объекта, рассуждаю об интимных удовольствиях с совершенно посторонней, да еще совсем юной грешницей, а Нулик в это время где-то пропадает. А меня почему-то совершенно не волнует: а вдруг его кто-то перехватит? вдруг опередят или свои же, или эдемские… Время уходит, но постоянно кажется, что все так и должно быть, все уже предначертано и сбудется, чтобы я тут не делал и не говорил…» Агент едва заметно ухмыльнулся собственным мыслям, особенно поименованию возможных конкурентов из Преисподней «своими». – А ты сам-то? – казалось, не замечая молчания собеседника, оживилась девчушка. – Тоже, вот, сидишь со мной, а реакции и эрекции – нуль… ну, ладно, с Зойкой не хочешь или нельзя тебе к ним, чтобы вместе с ребятами покувыркаться, но неужели меня не хочешь? Она поставила на стол стакан и неожиданно легко и как-то совсем непринужденно подняла вверх, к потолку, прямые ножки, и развела их на всю возможную в кухонной тесноте ширину, чуть прихватив их ладонями где-то под коленками, но не удерживая, а просто фиксируя в такой позе. – А я – умелая, – похвасталась Маринка, плотнее прижимаясь спиной по стенке, чтобы не сползти с сиденья табуретки. – Еще и гимнастикой занималась совсем недавно, какую хочешь позу могу закрутить, Камасутра отдыхает… – Я бы не возражал, – откровенно признался Симон, опуская под стол опустевшую и извлекая из холодильника привычно поставленную туда хозяином дома сразу после возвращения с кладбища и магазинов вторую бутылку коньяка. – Правда, есть некоторые обстоятельства, не позволяющие просто снять штаны и вставить тебе… – Вот! – по-своему поняла его расплывчатые слова девчонка, опуская ноги и усаживаясь поудобнее. – У меня тоже – обстоятельства. Приелось под горлышко, знаешь ли, вот так: выпили – трахнулись – еще выпили – еще трахнулись – разбежались. Иногда хочется и просто выпить, без траха, а иногда – и по-особенному… – По-особенному выпить – это ты гурманкой становишься, – нарочито приняв нужный ему смысл в словах девчушки, констатировал Симон, разливая коньяк. – Наверное, разнообразия ищешь, новых ощущений. – Не-а, – возразила Маринка, принимая второй уже стакан с янтарным напитком, впрочем, из первого изрядная часть досталась Зое. – Это не разнообразие, с этим-то как раз у меня все в порядке, это, ну, как в компьютерной игрушке, новый уровень, на котором все и сложнее, и совсем по-другому… – Понятно, – кивнул агент, хотя экранными забавами никогда не увлекался, даже популярный в его жизни тетрис не складывал. Он глотнул коньяк и поставил фужер на… чистый стол. Теперь и стол, и вся кухонька были аккуратными, чистенькими, ухоженными. Над блистающей белизной раковиной висела симпатичная, семейная полка-сушилка, заполненная тщательно промытыми тарелками, чайными чашками, блюдцами. В спину поддувал холодный, неприятный ветерок из полураспахнутой форточки, слегка задрапированной тюлем. На Симоне была непонятная, но явно военная, форменная рубашка желто-кремового цвета, с пристегнутыми погонами, на которых можно было легко разобрать два черных, узких просвета. И весь агент изменился, стал поменьше ростом, пошире в плечах. Напротив него, подперев голову маленьким, острым кулачком сидела далеко уже не юная, но все еще очень привлекательная женщина в пестреньком домашнем халатике, с огромными васильковыми глазами. Они прощались. Прощались без слов, без объятий и поцелуев. Просто смотрели друг другу в глаза, один – обещая вернуться, другая – обещая ждать. Женщина протянула руку, и Симон-офицер взял её тонкие, похожие на детские, пальчики в свою ладонь, потянул ближе к губам… Дверь ударила о притолоку громко, гулко, возвещая о появлении в квартире – рыжеволосового хозяина дома, да еще и не одного, в компании с какой-то, похоже, сильно подвыпившей девицей. Та едва не рухнула прямо на пороге, запнувшись за разбросанную в беспорядке чью-то обувь, тут же весело, без злости, но от души выругалась, причем, досталось всем – и Нулику, и его родителям, и бесхозной обуви, и безалаберным гостям, и сочетанию планет на небосклоне. – Мальвина пришла, – внимательно вслушавшись в доносящийся из мизерного коридорчика матерок, заметила Маринка. – Теперь тут спокойно не посидишь, шебутная она… И, заметив легкий, вопросительный жест со стороны Симона, пояснила чуть подробнее: – Её, вообще-то, Веркой зовут, просто года полтора назад неудачно покрасилась, почти месяц ходила с сиреневыми волосами, вот и прозвали. А как подвыпьет, даже совсем немножечко, сразу возбуждается и начинает ко всем приставать… все равно – к мальчикам, девочкам, лишь бы партнер был живой… хотя и не очень живого можно… Девчушка хихикнула и, чуток понизив голос, продолжила сплетничать: – Сама видела, как она у вусмерть пьяного Вальки подымала, а тот – вообще, лежит, почти не дышит, пережрал капитально… смешно было… – Ага, все знакомые, – мельком глянув на комнатную возню трех тел, чуть внимательнее оглядела кухоньку, близоруко щуря веселые желтовато-табачные глаза, длинноногая рыжеватая блондинка с изящным, но абсолютно растрепанным каре на голове. – Всем привет, с кем еще сегодня не сношалась… Мальвина-Верка захохотала над собственным незамысловатым приветствием, при этом пропихивая в комнатку помогавшего ей подняться с пола Нулика, кажется, взъерошенного и возбужденного больше обычного – во всяком случае, так показалось Симону. – С чего начнем? – спросила больше все-таки сама себя Верка, расстегивая молнию на длинной, по-цыгански цветастой, пестрой и бесформенной юбке. – Наверное, с ванны, хотя я не против и просто душ принять… эй, люди! кто мне спинку потрет? ну, и не только спинку… Бросив уроненную на пол юбку в коридорчике, Верка распахнула дверь в ванную. отгораживаясь ею от сидящих в кухне и одновременно снимая серебристую ветровку, под которой алел ярким сочным цветом свитерок-водолазка в обтяжку. Невидимый за дверью, кто-то из мальчишек прошлепал босиком вслед за Веркой в ванную, вслед ему, из комнаты, донеслись всевозможные советы скабрезного содержания. Симон шел по пирсу, чуть пригнув голову, стараясь по возможности отвернуть лицо от принизывающего, наполненного соленой и дождевой влагой ветра, придерживая левой рукой стремящуюся взлететь, запарусить и притормозить его движение полу черной, хорошего сукна, офицерской шинели. Вперед, в сотне-другой метров, прикрытая сеткой мелкого дождя, почти сливаясь с легким волнением свинцового моря, его ждала огромная, продолговатая, серая туша подводной лодки со странным, неизвестным вымпелом, мокрой тряпкой колыхающимся на невысоком, символическом флагштоке. От сходней, переброшенных с борта лодки на пирс, навстречу агенту Преисподней выскочил человек в черном полураспахнутом бушлате, совсем не по сезону – в пилоточке, почти насквозь промокшей, расплывшейся на голове… Это видение, вновь заслонившее Симону действительность, неожиданно подсказало агенту, что времени с каждым уходящим часом становится все меньше и меньше, вполне возможно, что бесы в своих расчетах ошиблись, у агентов не осталось уже двух суток, все неприятности, от которых – это теперь уже совершенно ясно стало Симону – спасают с неизвестными целями рыжего программиста, могут начаться гораздо раньше. – Маринка, а хочешь слинять отсюда? – спросил агент погрустневшую от ожидаемой суеты и непременного вовлечения в интимные игры девчушку. – А куда отсюда слиняешь? – почти безнадежно ответила она. – Было бы еще какое место – сюда бы не пришла… – Конюшенный переулок знаешь? – стараясь изобразить голосом и лицом некую загадочность, такую манкую для молодых девиц, спросил Симон. – Ну, кто ж его не знает, – моментально отреагировала именно так, как хотелось агенту Маринка. – А у тебя там знакомые? интересные? без суеты? – Будут знакомые, – пообещал Симон. – И вести себя будут так, как нам надо… – Это как так получается? – удивилась Маринка, теперь уже с полным вниманием глядя на странного братца давешней случайной её знакомой, которая, кажется, года два назад попала в какую-то неприятную историю. – Увидишь, – вновь изображая загадочность, ответил агент. – Одеваться надо, – чуть расстроено согласилась пойти с малознакомым, а говоря совсем уж откровенно, совершенно незнакомым мужчиной куда-то в неизвестность, сулящую новые впечатления, девчонка. – У меня все вещи в комнате, стоит туда сунуться… Впрочем, кажется, она зря остерегалась – из ванной уже вовсю доносился яростный шум воды, вылетающей из душа, пошлепывания обнаженных мокрых тел друг о друга и внятные, хорошо знакомые вздохи и охи. – Посиди здесь, все равно мне надо пару слов Зое шепнуть, – предложил Симон, поднимаясь с места. Он аккуратно, стараясь сделать это незаметно для увлеченно моющихся и не только посетителей ванной комнаты, прикрыл бывшую когда-то розовой дверь и прошел в единственную комнатушку Нулика, к своему мимолетному удивлению не застав в ней хозяина дома. Видимо, тот уже успешно «стравливал» накопленный пар, незаметно проникнув в ванную. В комнате Симон неожиданно растерялся, но не от вида распластавшейся навзничь, теперь уже почему-то в одном чулке и с размазанной губной помадой, по диагонали на узеньком даже для нее диванчике Зои, и не от свернувшегося комочком, явно дремлющего парнишки в уголке у шкафа, улегшегося поверх сдутого, ярко-синего матраса, на котором ночевали агенты Преисподней. Растерялся Симон от вида многочисленного женского белья, верхней одежды, обуви и прочих аксессуаров, щедро разбросанных по полу, диванчику, маленькому креслицу Нулика, стоящего у стола с вычислительной техникой, и даже по самой этой технике – на мониторе, загораживая причудливую игру сине-зеленых волн и непонятных знаков, висели узкие, малюсенькие трусишки розового цвета. «Юбчонка, вроде, была коротенькая, – тоскливо подумал Симон, разглядывая пестроту и разнообразие женских вещей в комнате. – Цвета хоть какого? Совсем не помню тот момент, как Марина в комнату заходила, как раз Тарель на связь рвался, мозги затуманивал…» Про нижнее белье и обувь думать даже не хотелось, всего этого агент просто не мог видеть даже мельком. Присев на корточки возле диванчика рядом с сонно-блаженным лицом Зои, Симон, взяв девушку за подбородок, попытался заглянуть в её мутноватые, осовелые глаза. – Пришел все-таки… – разглядев навязанного Преисподней «брата», пробормотала девушка. – Это хорошо… – Смотри в глаза и слушай, – тихо-тихо, но очень настойчиво, как учили когда-то давно, в той «старой» жизни, сказал Симон, снимая очки и пронзительно вглядываясь куда-то внутрь черепной коробки девушки сквозь её помутневшие зрачки. Через пару минут агент смахнут со лба выступивший от напряжения всех физических и даже части метафизических сил организма пот, вернул на их законное место очки и продолжил все тем же тихим, но твердым шепотом: – Продолжай балдеть, но внимательно следи за Нуликом. До моего возвращения он не должен никуда уйти, даже если его будут уводить силой. Делай, что хочешь, но рыжий должен быть здесь, когда я вернусь. Симон с небольшим напряжением в коленях поднялся на ноги, с едва скрываемым презрением глянул на распластавшуюся перед ним Зою. Он изначально, еще в уютном потустороннем ресторанчике, в компании полубеса, думал о том, что при выполнении задания придется прибегнуть к сильнодействующим средствам, но все-таки, как любой нормальный человек, надеялся , что это произойдет попозже. Теперь девушка превратилась в простейшего, запрограммированного биоробота, способного исполнять отданный хозяином приказ до потери инстинкта самосохранения. «Удачно прошло, что она сильно выпила и расслабилась в сексе перед «накачкой», – подумал Симон. – И плохо, что из-за этого же не продержится долго. Стоит только протрезветь, как программирование слетит напрочь, а протрезветь можно не только заснув, а и от сильной боли, стресса, переполнения эмоциями…» На удачу подобрав с кресла наброшенное на спинку платье, подцепив пальцем с монитора трусики и прихватив какие-то туфли на шпильке агент вышел из комнатки, подумав, что размеры его напарницы и Марины все-таки близкие, если прикидывать на мужской глаз, а в случае неудачи за обувью можно будет еще разок заглянуть в комнату или найти что-то подходящее у дверей, кажется, там побросали свои ботинки, кроссовки, туфли почти все пришедшие в гостеприимный дом рыжего гения На кухне Симон бросил к ногам девчушки туфли, протянул одежду… и опешил от ошеломленного, вмиг протрезвевшего взгляда Марины. – Эт чо? это мне? И буквально секунду спустя: – Ты хоть знаешь, сколько это стоит, Симон? – Я не буду перебирать все раскиданные в комнате вещички, чтобы найти тебе что подешевле, – с видом уставшего миллионера парировал агент. – Лучше бы померила туфли, платьишко-то, похоже, вполне пойдет, а вот с ногами у вас, женщин, вечная неразбериха… Через пару секунд, когда выяснилось, что размер обуви, носимой Зоей и Мариной практически совпадает – Симон почему-то воспринял этот факт, как добрый знак и подтверждение правильности своих действий – девчушка, «выросшая» без малого на пятнадцать сантиметров, через голову содрала и отбросила в грязную раковину заношенную старенькую футболку. Пробормотав что-то, вроде: «Под такое платье белье не носят…», она оставила на столе маленькие розовые трусики и погрузилась в шелест длинного, с боковыми разрезами повыше середины бедер, с обнаженными плечами и спиной, блестящего в слабом свете коридорной мини-лампочки на два десятка свечей, темно-фиолетового, вечернего платья. «Как преображает грешного человека одежда, – произнес про себя извечную сентенцию агент Преисподней. – В безразмерной футболочке девушка была подростком, ищущим приключений на свою тощую задницу, а в этом платье превратилась из гадкого утенка в изящную хищницу, приключения с которой теперь должны искать мужчины…» – Бежим, пока никто не заметил, – подмигнула Маринка… IV Резкий, свистящий, оглушительный рев реактивных двигателей стремительно упал в ночную темноту, приближаясь с неотвратимостью окончания смертного существования, будто бы завис на несколько мгновений над головами и с невероятной скоростью начал удаляться, оставив за собой низкий, угрюмый гул разрывов. В небо взметнулись сполохи пламени, по телу прошла горячая, упругая волна воздуха, где-то далеко-далеко засигналили пожарные машины, своими сиренами усиленно нагнетая и без того полную напряжения атмосферу. И так же внезапно, как началось, всё стихло: рев авиационных двигателей, вой сброшенных бомб, грохот разрывов, – будто по мановению волшебной палочки, лишь треск разгорающихся пожаров, редкий вздох обваливающихся стен, далекий, полный истерики, истошный голос пожарных сирен нарушали становящуюся все более и более зловещей тишину. И за этими, пока еще живыми звуками совершенно не слышно было людей, их криков о помощи, стонов, жалоб, страданий, как будто все, попавшие под бомбовый удар умерли еще в тот момент, когда невидимые пилоты нажали на кнопку сброса… Массивная, металлическая дверь, выкрашенная в скромный темно-медный цвет, ожидаемо распахнулась. На пороге стоял высокий, широкоплечий, но с явным излишним весом мужчина в бархатном, вишневого цвета, длинном, домашнем халате, еще не добравшийся до полноценного звания толстяка, но стремительно к этому званию приближающийся. За спиной хозяина квартиры едва-едва брезжил слабенький свет то ли свечей, то перемигивающихся, декоративных светильников, вошедших в последние годы в моду, и этот внутренний свет совсем не помогал в полумраке синего камуфляжного освещения подъезда разглядеть в подробностях незваных гостей. Впрочем, черные круглые очки, элегантная трость и костюм-тройка стоящего первым гостя, равно как и вечернее, явно не дешевое платье его молоденькой спутницы, притулившейся за левым плечом, ближе к ступенькам лестницы – сразу бросались в глаза при любом освещении, как особые приметы в полицейском словесном портрете. Хозяин дома, известный очень узкому кругу близких по духу под затейливым прозвищем Николиус, открывая двери, собирался с порога рявкнуть на совсем не кстати явившихся посетителей, но очень своевременно притормозил свой первый порыв: такие экзотические гости среди ночи, тем более, в условиях комендантского часа и особого положения в прифронтовом, по сути, городе просто так не приходят. Поэтому молча, жестом, пригласив парочку пройти в квартиру, Николиус, как мог, прижался к стене, пропуская мимо себя мужчину в очках и его спутницу, чтобы прикрыть за ними входную дверь. Квартира высокого, начинающего толстяка совсем не напоминала малогабаритную клетушку Нулика, одна лишь прихожая, в которой остановились, ожидая завершения манипуляций хозяина с дверью, Симон и Маринка, наверное, превышала по площади единственную комнату рыжего программиста. Тем временем, закрыв оба сейфовых замка входной двери, Николиус повернулся к гостям, привычно, для удобства вошедших, включая на ходу маленькое бра, подвешенное почти под самым высоким потолком… а навстречу хозяину дома уже властно простиралась мужская рука, украшенная массивным золотым перстнем с рубином-астериксом… «Его… его знак», – успел подумать Николиус, вдруг почуяв запах горящей бумаги… не так давно наклеенные, отличные, рельефные обои сочного темно-медного цвета в тон двери мгновенно задымились, перечеркнутые красной точкой когерентного света… Почти не ощущая своего тела, но при этом тяжело, грузно, как и положено начинающему толстяку, хозяин опустился перед странным ночным гостем на одно колено и потянулся губами к перстню… «Ну и дела», – успела подумать ошеломленная таким приемом Маринка, непроизвольно отступая на шаг от Симона, будто чего-то опасаясь. – Встань! – повелел хозяину дома агент. Николиус послушно поднялся на ноги, стараясь предано заглянуть в прикрытые черными стеклами глаза гостя, чтобы предугадать все его желания… – …пройдем в комнаты и поговорим, – продолжил Симон, перекладывая из руки в руку трость. – Мы пришли по делу… В просторной, задрапированной бордовыми гардинами комнате, обставленной с очень дорогой простотой темно-шоколодной кожаной мебелью, на уютном диванчике возлежала в обнимку с огромной черной кошкой в некой соблазнительной позе женщина рубенсовских форм, возраста далеко уже не юного, габаритами под стать хозяину дома, и прикрытая лишь тонкой, полупрозрачной накидкой. Не обращая на нее никакого внимания, Симон прошел к противоположной стене и уселся в глубокое, удобное кресло, жестом распорядившись, чтобы по-прежнему безмолвная от удивления Маринка заняла соседнее. – Не помешает? – с явным подобострастием в голосе поинтересовался хозяин дома, кивая на женщину, недоуменно приподнявшуюся на диванчике, вглядываясь в незваных и таких бесцеремонных гостей. – Посланнику никто и ничто помешать не может, – продолжая играть в надменность, отозвался Симон и повелительно затребовал: – Принеси нам выпить, да и себе тоже налей, чтобы расслабиться, очень уж ты напрягся при встрече, как я погляжу. – Сию минуту! – будто половой в старинном трактире, отрапортовал Николиус, делая своей спутнице знак, мол, лежи тихо и старайся дышать через раз, все идет так, как надо. Но, кажется, это было излишним – рубенсовская женщина, наблюдательная, как и весь слабый пол, очень быстро приметила на пальце Симона перстень-пароль, резво оттолкнула не проявившую никакого недовольства кошку, и кувырком свалилась с диванчика на пол, сев на колени и согнувшись так низко, что лбом коснулась богатого, багрово-черного ковра, покрывающего пол в комнате. – Вернись на место и сделай вид, что ничего не происходит, – будничным, деловитым тоном посоветовал ей Симон, провожая взглядом сквозь черные очки хозяина дома, устремившегося за спиртным, наверное, на кухню. Видимо, Николиус домашнее хозяйство любил и вел его сам, не полагаясь на женскую помощь. Он вернулся к своим нежданным гостям буквально через пару минут, неся на серебряном, с чернением, подносе три пузатых бокала, фигурную, вычурную бутылку коньяка с черно-зеленой, местами вызолоченной этикеткой, покрытой изящной вязью малопонятных, чужих букв, черное, кофейное блюдечко с тонко нарезанным лимоном, вазочки с сахарной пудрой и молотым кофе, тарелочку с ароматным сыром. Установив угощение на низком, но обширном столике между креслами гостей, Николиус склонился в почтительном поклоне, ожидая дальнейших распоряжений. – Присядь на чем стоишь, – милостиво кивнул Симон, и хозяин дома опустился на ковер, поджав под себя ноги. Собственной рукой агент Преисподней, временно исполняющий обязанности полномочного Посланника Темных Сил, разлил в бокалы коньяк, подхватил с тарелочки кусочек сыра, равнодушно, как воду, выпил янтарную, полную солнечного света и внутренней силы ароматную влагу, закусил-зажевал, терпеливо дождался, когда такую же процедуру проделают Маринка и Николиус, и властно распорядился теперь уже о главном, ради чего и пришел в этот дом: – Собирай всех своих людей. Еще до рассвета они должны быть в монастыре… – В нашем монастыре? – с вполне заметной опаской переспросил хозяин квартиры, рискнув перебить Посланника, чтобы уточнить, куда среди ночи отправить преданных адептов нечистых сил. – В нашем, в нашем, – чуть свысока, но все-таки благожелательно кивнул Симон, невольно раздумывая о том, чем же так запугал солидного и вовсе физически не слабого на первый взгляд Николиуса куратор здешнего Отражения, бес Тарель, особо сильного впечатления при личной встрече на агента не произведший. – Вы позволите приступить к сбору незамедлительно? – приподнялся с ковра хозяин дома. Агент с любопытством уставился на будущего толстяка – интересно, он хочет со всех ног лично бежать через ночной город, чтобы собрать, предупредить, отправить к месту общей встречи своих сектантов? Но реальность оказалась проще и прозаичнее. – Эльза, давай в спальню, к телефону! – быстро скомандовал Николиус, и, несмотря на рубенсовские формы, женщина легко вспорхнула с диванчика, вновь оттолкнув от себя равнодушную, но упрямо занимающую свое законное место кошку. – Позвони всем, скажи – немедленно в монастырь, чтобы – в полной готовности были, но – без подробностей. И передай Гуньке, пусть подкормит Змея, как доберется до монастыря, он иной раз, в последнее время, с памятью совсем не дружит. Оставив на ковре свою воздушную накидку, Эльза голышом, резво, как юная девчушка, выбежала из комнаты. Симон, проводив невидимым под очками взглядом суетливо прыгающие обильные ягодицы, одобрительно кивнул адепту: – Хорошо. Еще надо забрать из одного дома, неподалеку отсюда, компанию нескольких грешных душ. – Это тоже наши? – деловито поинтересовался Николиус, все еще продолжая стоять на ногах и, кажется, не думая опускаться обратно на ковер. – Должны стать нашими, – жестко, акцентировано пояснил Симон. – Пригласить их надо аккуратно, без насилия и прочих подобных эксцессов. Но главное – среди них должен быть рыжий, длинноволосый мальчишка лет двадцати, или чуть постарше. Впрочем, пожалуй, самым надежным будет, если я сам загляну в эту квартиру и укажу, кто интересует Хозяина в первую очередь… – Позволите – лично распоряжусь насчет автомобиля побольше для этих целей? – склонил голову хозяин дома, и откуда-то снизу все еще пытаясь заглянуть в защищенные глаза Посланника. – Иди, распоряжайся, – кивнул Симон. И даже такой простой жест получился у агента каким-то величественным, полным смысла и тайного наполнения. Когда Николиус резво выскочил из комнаты вслед за Эльзой, до сих пор молчавшая – хорошо, хватило ума – Маринка как-то чересчур скромно, застенчиво поинтересовалась: – Слышь, Симон, а что там будет – в монастыре-то? Групповуху хочешь собрать, как в кино, человек на сто? – Переход будет на новый уровень, ты же сама этого хотела – уже обыкновенно, по-человечески усмехнулся агент Преисподней. – Что же касается сексуальной составляющей, уверен – скучать там не придется, хотя, думаю, и не окажется это для тебя основным блюдом. – А еще… чего этот мужик так перед тобой стелется? – почему-то понизив голос почти до шепота, задала совсем уж нескромный вопрос девчушка. – Да и не перед тобой, а, как бы, перед твоим кольцом, я так поняла… неправильно это, вроде бы… – Иногда плохо быть слишком наблюдательной, – не сдержался в ответ Симон, хотя изначально решил промолчать. – В ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было, еще Гоголь приметил. – Я в школе плохо училась, – вовсе не испугалась прямого намека Маринка, за время посиделок в квартире рыжего гения-самоучки к своему собеседнику привыкшая и откровенного зла в отношении себя от него не ожидающая. – А литературу и вовсе прогуливала, зачем мне это всё: кто, когда и чего сочинил в доисторические времена? «Почему же мне так упорно чудится, что про мой интерес к Нулику, эта хитрая девчонка просто промолчала?» – меланхолично подумал Симон, разливая коньяк. Маринка в очередной раз приоткрыла ротик, чтобы поинтересоваться еще чем-нибудь, показавшимся ей загадочным и не вписывающимся в местные понятные нормы, но агент достаточно сурово покачал головой, заранее отказываясь от дополнительных комментариев. Достаточно и того, что девушка успела узнать и увидеть в доме Николиуса, остальное пусть пока побудет покрытым мраком тайны. …несмотря на всю свою искреннюю рьяность в исполнении поручения Посланника, собрать всех причастных к своей секте, чтобы порадовать их еще одним неоспоримым фактом собственных связей с потусторонним миром, Николиусу удалось нескоро. Ночное время, особое положение в городе, проклятущий, хоть и вовсе не строго соблюдаемый комендантский час… да еще – единственный телефон в доме, которым хозяин пользовался в очередь с Эльзой… …Грешная душа молоденькой женщины парила среди посторгазмических облаков, в плотном, душистом коньячном тумане, слегка разбавленном, кажется, каким-то дешевым вином, на которое перешли после окончания крепких напитков собутыльники и сокоешники. В плавном, невероятно легком и блаженном парении души было нечто запредельно приятное, фантастически свободное, невесомое… и покидать такое состояние не хотелось, несмотря на любые предстоящие кары за нарушение заповедей, несдержанность, невоздержанность и прочие убийственно сладкие грехи. Все равно душа-то давно уже грешная. Кажется, рядышком, переживая подобные же ощущения подогревала плотский бочок грешной души чья-то горячая молодая тушка, пола которой Зоя никак не могла определить, да не очень-то и стремилась. Сегодня, в первый свой день временного возвращения из Преисподней, девушке довелось испытать жгучее, желанное удовольствие и от мужских, грубоватых, резких ласк и от утонченных женских прикосновений. Но, как известно, все хорошее заканчивается слишком быстро, и почему-то всегда – гораздо быстрее, чем хотелось бы испытывающему это хорошее… и тепло близлежащего тела куда-то испарилось, похоже, вместе с самим телом, а сквозь остаточную эйфорию многочисленных оргазмов и блаженный коньячный туман вдруг стали прорываться совершенно посторонние, ужасные звуки и движения. Кто-то перемещался по маленькой комнатушке в квартирке Нулика, задевал редкие предметы мебели, о чем-то говорил, звенел металлом и громыхал голосом, опускался до вкрадчивого шепота и шуршал подошвами ботинок по грязному полу… а может быть, все это просто грезилось Зое в алкогольном муторном сне?.. Но вот наступившую тишину она почувствовала сразу, как чувствуют гулкий выстрел в горах, понуждающий снежную лавину к движению. «Может, её под холодный душ? – произнес в этой тишине сомневающийся голос. – Там, в ванной, вода-то, кажется, есть?» «Не надо, – ответил голос знакомый, но сразу так и неузнанный Зоей. – Потом придется время терять на всякое обтирание, одевание… сама-то она, пожалуй, одеться не сможет…» «Так что делать будем?» – повис в блаженном дурманном полусне девушки чужой недоуменный вопрос. «Есть средство…» Разволновавшаяся от услышанного грешная душа Зои вынырнула из нежных облаков плотского блаженства, возвращаясь в тело, чтобы ощутить неожиданно скверный запах пропитанных потом и спермой простыней, витающего по комнате табачного перегара и тянущийся из угла гниловатый запашок свежей блевоты – похоже, кто-то из доставивших девушке такое сказочное удовольствие партнеров не был крепок желудком. Кажется, даже поморщившись от такого контраста при переходе от эйфории «блаженных сфер» к прозе жизни, девушка, тем не менее, предпочла не открывать глаза, старательно прикидываясь спящей, но теперь уже вполне осознанно прислушиваясь к происходящему вокруг нее. До слуха Зои донеслись знакомые, неторопливые, уверенные, удаляющиеся шаги, чье-то сопение буквально в полуметре от её тела – а, кстати, где это я лежу? – и еще, кажется, легкая сутолока в мизерной прихожей квартирки Нулика… нет, сутолока была раньше, пока грешная душа витала в облаках эйфории, а сейчас от той суеты перед дверью остался лишь ментальный, метафизический след… «Ну, да, мы ведь, кажись, никуда из квартиры не выбирались, только кто-то из парнишек бегал за вином, – полувспомнила Зоя и тут же, как частенько бывает с не протрезвевшими до конца, засомневалась в собственных воспоминаниях: – А может, выбирались? На воздух, там, подышать, или для экзотики – в подъезд потрахаться? Ох, а ведь и правда – где же я сейчас?» Дружеского доверия, что едва знакомые партнеры не оставили её где-нибудь на лестничной клетке или в абсолютно чужой, незнакомой квартире, у девушки не было никакого. Все-таки всю компанию в доме Нулика она видела впервые во второй уже своей жизни, ну, разве что, за исключением самого хозяина. Впрочем, паниковать было рано, оставалась твердая надежда на напарника по заданию Преисподней, уж он-то просто обязан был её подстраховать, сам же говорил об этом в самом начале их нового земного пути. Да и один из слышимых в полусне голосов был удивительно похож на голос Симона, и эти вот знакомые шаги, которые теперь неторопливо возвращались откуда-то… Кто-то заботливо приподнял голову девушки, положив под затылок крепкую и сильную, по-настоящему мужскую ладонь, и в ноздри Зои, совершенно забивая остальные, вызывающие отвращение и рвотный рефлекс, запахи, ударил блаженный аромат коньяка… ну, раз так… …в широко распахнувшиеся, мутные, полупьяные глаза напарницы немым укором смотрели черные стеклышки очков, а перед самым носом покачивалась чайная чашка с волшебным янтарным напитком. Зоя тяжело, будто смертельно раненная, вздохнула и резким движением, едва не потеряв в процессе равновесие, приподнялась и села на… да, на узенький диванчик в комнате Нулика. Тревожные сомнения её по поводу места пребывания оказались напрасными. Рядом сидел, придерживая девушку сильной ладонью под затылок и соблазняя её коньяком, привычно спокойный, даже равнодушный Симон, и по его высшему метафизическому спокойствию Зоя поняла, что свою часть задания она выполнила: Нулика до прихода напарника из квартиры не упустила, хотя, честно говоря, предпочла бы почему-то даже перед напарником умолчать о том, каким образом она это сделала. – Да, – кивнул агент Преисподней, то ли прочитав мысли в мутно похмельных глазах девушки, то ли просто проверяя свои и без того уже подтвержденные способности к внушению. – Рыжего от тебя минут десять назад еле оторвали, да и то – под обещание, что это ненадолго, и ты непременно последуешь за ним… – Я старалась, – хрипло выговорила Зоя, гулко сглотнув набежавшую слюну и пристально уставившись на содержимое чашки в руке Симона. – Очень… – Пей, – милостиво поднес к жаждущим губам девушки благодатный напиток не лишенный сострадания и человеколюбия напарник. После пары солидных глотков коньяка «на старые дрожжи» Зою слегка повело, она едва не опрокинулась вновь в горизонтальное положение и удержалась лишь благодаря своевременной помощи Симона. – Может, я еще поваляюсь пока? – с напрасной надеждой в голосе попробовала девушка разжалобить своего напарника. – Успеешь поваляться, – не поддался на эту легкую жалостливую провокацию Симон. – Попробуй хоть немного одеться, и если получится, то подремлешь в машине… – Мы куда-то едем? – пассивно, через силу, удивилась Зоя. – А остальные? Ну, те, кто здесь был? – А те, кто раньше с нею был… – иронично и абсолютно не музыкально хмыкнул агент Преисподней. Поднявшись в незапертую даже среди ночи квартирку рыжего самопального гения в молчаливом сопровождении водителя выделенного Николиусом микроавтобуса, Симон застал здесь привычный бесхозяйственный бардак, усиленный почти суточной пьянкой и развратом, спящих в обнимку на маленьком диванчике Нулика и Зою, сонно и лениво, с трудом, продолжающих заниматься сексом почему-то на грязной кухне Веру и какого-то паренька, совершенно незнакомого, не из тех, кто пришел еще днем вместе с Маринкой. Не дожидаясь, пока уставшие друг от друга и собственного занятия любовнички окончательно лишат Нулика и без того колченогой неудобной мебели, Симон очень вежливо, но настойчиво попросил их покинуть помещение, благо, особо одеваться ни мальчишке, ни девчонке было не надо: штаны подтянуть, да юбчонку одернуть. Спорить с прилично одетым, держащимся по-хозяйски и очень уверенным в себе человеком гости Нулика не рискнули, видимо, памятуя о достаточно тесных связях хозяина с городской полицией, а может быть, и не только с ней. Послушные и притихшие любовники прихватили с собой «на ход ноги» одну непочатую и одну недопитую бутылки дешевенького вина, на что возражений со стороны агента Преисподней, конечно, не последовало, и покинули квартирку, громко сопя и спотыкаясь на темной лестнице. На удивление удачно прошло и пробуждение хозяина дома. Поднятый за рыжие кудри – а за какое еще место подымать голого мужика? – Нулик, подержав лохматую голову минут пять под струей ледяной воды в ванной, и в самом деле хотел, было, дождаться сакрального момента, когда подымется с диванчика так очаровавшая его Зоя, но, узнав, что внизу, в микроавтобусе, мучается в ожидании и одиночестве еще и Маринка, решил скоротать время там. Мрачноватый, невыспавшийся и молчаливый шофер проводил рыжего парня в машину, на всякий случай, по рекомендации Симона, блокировал дверцы, а сам вернулся в квартиру – помочь, если того потребуют обстоятельства, Посланнику. …– Видишь, как коньяк благословенный действует, и никакого холодного душа не надо, – отвлекся агент от напарницы, с иронией обращаясь к почтительно застывшему в дверном проеме водителю микроавтобуса, но тут же посерьезнел и поторопил Зою: – Одевайся, ехать голой через весь город, да и потом участвовать в планируемом действе, как-то не очень прилично… – Ну, я попробую, – согласилась девушка, в глубине души не понимая, с чего бы это её напарник решил так строго соблюдать неписанные правила приличия, да еще и в ночное время, впрочем, ключевые слова о некоем действе Зоя легкомысленно пропустила мимо ушей. Несмотря на взвешенное состояние между похмельем и продолжением растянувшейся уже на вторые сутки пьянки, собралась Зоя достаточно быстро, благо, большая часть нужных предметов одежды валялась тут же, под руками, точнее сказать, под ногами, да еще при этом почти все чулочки, трусики, юбки, блузки, туфли были неношеными, совсем недавно закупленными по требованию той же Зои и просто разбросанными по комнате в процессе примерки и напрочь забытыми чуть позже, в процессе получения плотских удовольствий. – Ступайте, – велел Симон, дождавшись момента, когда напарница, наконец-то, будет готова к дальнейшему перемещению в пространстве. – Подождете меня в машине, а я… отключу электричество, закрою двери, да и просто – проверю, всё ли в порядке в квартирке. Впрочем, никакими хозяйственными делами агент не собирался заниматься, и едва лишь его напарница в сопровождении адепта Темных Сил покинула гостеприимный дом рыжего Нулика, как Симон, безжалостно обрывая присоединенные на честном слове провода, извлек из-под хозяйского стола массивный, но не защищенный даже внешними, накладными панелями системный блок вычислительного устройства. Обиженно мигнув, погас, казалось, вечно горящий монитор на столе, и Симону пришлось включить и положить рядом с блоком небольшой, но достаточно мощный карманный фонарик. В его луче мгновенно поднялось целое облако густой, смачной пыли, до поры, до времени сохраняемой внутри металлической, заполненной пестрыми платами клетки-коробки системного блока, похоже было, Нулик пренебрегал не только домашним хозяйством, но и к своему орудию труда относился халатно, спустя рукава любимой клетчатой ковбойки. С трудом сдержав рвущийся наружу чих, Симон посветил внутрь блока и с некоторым облегчением вздохнул: интересующие его части компьютера были закреплены из рук вон плохо, скорее даже, просто «наживлены» на парочку маленьких болтиков, фиксирующих их в гнездах. Работы здесь было – на пару-тройку минут, да и то с учетом поисков по карманам чего-нибудь, заменяющего миниатюрную отвертку. И очень скоро, рассовав по карманам пиджака три жестких диска, наверняка содержащие все результаты домашней работы рыжего беспутного гения, агент Преисподней покинул обреченную квартирку, совершенно не заботясь о воде, льющейся тонкой струей из незакрытого до конца крана в ванной, о работающем холодильнике, о незапертой двери… Казалось, впервые за время многодневного похода исчезло чудовищное, гнетущее ощущение многотонного, изнурительного давления океанской воды на каждый квадратный сантиметр лодки, на каждый нерв настороженного организма подводника. Исчезло ощущение извечно замкнутого пространства, собственной беззащитности перед забортной могучей стихией… и очистительным глотком свежего воздуха, верой в свои силы, превосходящие силы и врагов, и природной стихии, прозвучало долгожданное: «Боевая тревога!» И десятки тревожных зуммеров, звоночков, сигнальных ламп бросили на свои штатные места экипаж, чтобы через считанные секунды отозваться новой командой: «Предстартовая подготовка! Лодка на боевом курсе!» «Ракета к старту готова!» И замер подводный крейсер, затих на сотые доли секунды, будто простые и грандиозные в своей сути слова, высвобождающие многотонных монстров из подводного плена, остановили время. Стазис. Замерев в сумрачном, синевато-мертвящем, камуфляжном освещении пустынного гулкого подъезда, Симон все-таки успел рассмотреть бледную, покрытую редкими черными волосами кисть руки и указательный палец с ровно постриженым ногтем, без тени колебания или неуверенности коснувшийся красной кнопки. «Пуск!» Раскинутые в стороны и чуть поднятые вверх руки девчушки поддерживали в воздухе тусклые в свечном, неверном освещении металлические цепи, оканчивающиеся грубовато сработанными, но покрытыми изнутри мягким материалом, напоминающим войлок, наручными кандалами. Чуть разведенные ноги тоже были зафиксированы, но цепями более короткими, уходящими куда-то в плотный, утоптанный, земляной пол. В этой темной, напряженной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием горящих свечей и дыханием собравшихся, не было ничего угрожающего, насильственного, опасного. Во всяком случае, сейчас, стоя перед двумя десятками мужских и женских глаз обнаженной, в полураспятой позе, Маринка не ощущала ни малейшего страха за себя и свое тело. Наверное, сказалось то, как мягко, без нажима и насилия, даже на словах, а лишь с уговорами, соблазнением, потворствованием было проделано и обнажение девушки, и её сковывание. Да и не походило это действо на виденные в пошленьких кинофильмах садомазохистские сцены с поркой, неестественными криками, глупыми актерскими репликами и дебильными комментариями находящихся по эту сторону экрана приятелей. Более всего уверенность в собственной безопасности внушало девушке невидимое во мраке, но вполне даже ощутимое присутствие здесь агента Преисподней. Из темной, плотной и густой тишины, чуть выше худенького плеча Маринки, слева, из ниоткуда, будто по легкому, незаметному движению волшебной палочки материализовалась голова змея… настоящего, живого, в пестро-чешуйчатой раскраске, с мягким, желтовато-белым началом брюшка. Змей застыл на мгновение и тут же, неторопливо, но стремительно, с той удивительной грацией, что присуща всем пресмыкающимся, лишенным ног, двинулся сверху вниз – на плечо прикованной девчушки. Мягкое касание тяжелого, совсем не холодного, но скользкого тела заставило Маринку скосить влево глаза и – подавить непроизвольно рвущийся из горла крик! «Не бойся, не бойся, не бойся, – торопливо, ласково, завораживающе зашептал ей прямо в ухо чей-то сладкий голос. – Змей мудр, и его не надо бояться… он не причинит вреда, он позволит тебе окунуться в неизвестные еще глубины страсти и наслаждения… он мудр… он величествен, он – это начало и конец, жизнь и смерть, всё вместе, всё сразу, он – это удовольствие от телесного существования и бесстрашие перед неизбежной грядущей смертью, он – всё…» Змеиная голова мягко и стремительно скользнула дальше – вниз, между маленькими грудками Маринки, оставив на плече часть своего могучего и явно тяжелого тела. Змей, как оказалось, был огромным, в три, а может и все четыре человеческих роста, толщиной, пожалуй, в две руки. Его гибкое, скользкое тело продолжало выбираться из первозданной темноты, опираясь на плечо девчушки, плоская голова с бусинками глаз и быстро мелькающим, едва заметным в полумраке языком, двинулась дальше – по животу, лобку, нырнула между ног… и появилась с противоположной стороны, на маленьких крепких ягодицах. Успокоившаяся, более испугавшаяся не самого змея, а внезапности его появления на своем плече из глубокой, покойной темноты зала, Маринка с напряженным ожиданием ощущала движение гигантского, скользкого и тяжелого, но почему-то теплого и совсем не противного по первым ощущениям тела по своей коже. Скользнув между ног, заставив девушку ощутить свою гибкую силу на интимном месте, змей вернулся с ягодиц на живот Маринки, обвил её талию плотным кольцом, потом еще одним, повыше… и, наконец, остановился, отстранив угловатую голову от человеческой кожи, приподняв её над грудью и, казалось бы, пытаясь поймать полузастывший взгляд девушки своими блестящими в свечном свете глазами. Еще одно движение, и, окончательно обвив женское тело двойным кольцом, удав положил голову на правое плечо Маринки, издал шелестящий, негромкий, но очень внятный шорох-шипение… мелькнули и тут же спрятались в сомкнувшейся пасти чудовищные в своей близости зубы змея. На несколько мгновений чешуйчатый замер, просто плотно прильнув белесым упругим брюхом к обнаженному телу девчушки, а потом, будто собравшись с силами, начал медленно, неудержимо, но почему-то абсолютно не страшно – сжимать кольца своего чешуйчатого тела. Жесткие, сильные, невероятные, так не похожие на потные ручонки сверстников и похотливые лапы самцов постарше объятия змея неожиданно и желанно возбудили Маринку каким-то безудержным, странным всплеском эмоций, плотского вожделения, жутковатой сладости чего-то неправильно запретного, притягательного, необъяснимого. И плотно прильнувшее к промежности, то наливающееся мышцами, то слабеющее до желеобразного состояния, тело чешуйчатого гада в считанные минуты довело девчонку до сильнейшего и яркого оргазма… таких она еще не испытывала в своей короткой, но в последние годы – насыщенной интимными приключениями жизни. Ощутивший сильную эмоциональную волну, вместе со спазмами мышц пробежавшую по телу девушки, и, казалось, всё-всё понявший змей прекратил свои ритмичные движения, замер на мгновение и вновь зашипел, запел на ухо сластолюбивую, наполненную радостью одержанной мужской победы песню. Маринка слабенько вздохнула, чуть приоткрыла глаза, невольно закрытые сразу же после первых звуков змеиной песни еще в самом начале этого невероятного сеанса любви с гигантской рептилией. Расставленные полукругом, все также горели черные свечи, сейчас уже успокоившиеся, а всего минуту назад исходившие громким треском и маленьким фейерверком искр; на зыбкой границе света и тьмы едва различимыми тенями слегка шевелились фигуры в бесформенных черных плащах, низко надвинутых на лица широких капюшонах. К распятой девчушке шагнул, взмахнув длинными полами одежды, будто низкими крыльями, высокий, начинающий тучнеть человек – формальный глава маленькой общины братьев и сестер Темных сил, поклонников нечистого и не поминаемого без особой нужды Властелина, и будто ожидавший этого постороннего движения, огромный змей стремительным, едва уловимым движением исчез в темноте над головой Маринки, будто был тонюсенькой ниточкой лесной паутинки, а не массивным, чешуйчатым, толстым удавом. – Я не спрашиваю тебя об ощущениях, их трудно передать словами, – мягко сказал будущий толстяк, освобождая руки девушки и заботливо, без тени, казалось бы, похотливости, придерживая её за талию, чтобы та не потеряла равновесия после довольно долгого распятого состояния и пережитого эмоционального потрясения при общении со змеем. – Но все это – лишь малая часть, блеклая Тень того, что может дать тебе общение с Темными Силами, обратной стороной света… Он присел на корточки, открывая замки на ножных кандалах, и Маринка слегка приоперлась на мягкое плечо Николиуса… в этот момент по подземелью прошла непонятная, явно никем не ожидаемая, грозная, тяжелая дрожь… упавшие от сотрясения свечи частью погасли, частью продолжили гореть нелепо лежа на боку. И без того робко, едва-едва пробивающийся сквозь темноту подземелья свет, казалось, померк совсем, чтобы через секунду вспыхнуть показавшимся удивительно ярким, пронзительным лучом фонаря в руках Симона. Агент Преисподней, спокойно и даже с легкой скукой на лице простоявший всю церемонию неофитского посвящения Маринки в дальнем углу монастырского подвала, шагнул было к невидимому сейчас выходу… но тут последовал второй, могучий удар непонятного землетрясения, бросивший на пол большую часть участников мистического представления, заставивший застонать, загудеть жестокой болью камни древней кладки подвала. Как и все присутствующие не ожидавший подземного удара, Симон на ногах все-таки удержался, хоть и с трудом, и кое-как, но настойчиво, упорно продолжил свое движение к едва заметному входному проему, старательно, чтобы не зацепиться, перешагнув через одного из упавших, остальные же в этот момент в тихой панике ползали по полу, мало что соображая, видимо, решив почему-то, что именно в их противное Чистому началу действо господь избрал для Конца Света и начала Страшного Суда. Впрочем, такие мысли не помешали некоторым из сатанистов добраться до потайных карманов в собственноручно изготовленных плащах и включить фонарики. Заметавшиеся по подземелью тонкие и блеклые лучи электрического света нарушили мистическую, в чем-то даже благообразную и торжественную всего несколько мгновений назад обстановку, усиливая впечатление о воцарении на земле и под землею хаоса и неразберихи. Уже у самого выхода из подземного зала Симон различил позади гулкий шлепок – звук падения с высоты могучего тела удава, и сдавленный вскрик, похоже, Маринки, вовсе не ожидавшей такого окончания соблазнительного перехода на новый уровень познания удовольствий жизни. В лицо Симону пахнуло кирпичной пылью, плесенью и гнилью старого, разрушенного временем дерева, запахом свежевскопанной земли. Длинный, низкий тоннель-коридор, выводящий из монастырского подземелья на поверхность, к белому свету раннего утра, оказался плотненько завален обломками старинного кирпича, осыпавшейся со стен землей, какими-то непонятными деревянными конструкциями, разлетающимися в прах буквально на глазах, под узким лучом фонарика. Позади агента кто-то натужено запыхтел, вытаскивая каблуки из неожиданно размягчившегося земляного пола, и мужчина, даже не оборачиваясь и не прислушиваясь особо, понял – Зоя. Не выдержала подземной, явно незапланированной вакханалии, испугалась, но – все-таки не первый раз живет – смогла сообразить, что безопаснее и надежнее всего сейчас будет прибиться к напарнику. – Завалило? – встревожено, но без страха в голосе поинтересовалась девушка из-за спины агента. – Плотно? – Еще как плотно, – согласился Симон, внимательно осматривая завал и при этом ощущая правее, в глухом, казалось бы, совершенно не используемом аппендиксе коридора сильный ток воздуха, причем, вовсе даже не холодного, застоявшегося и подземного. – С чего это вдруг такое? – недоумевающе, но при этом достаточно равнодушно поинтересовалась Зоя, причины происходящего ей были не так уж и интересны, главное – как выбраться, если это возможно без особых потерь для молодого, вновь живого тела. – Землетрясение какое-то… да его у нас сроду не бывало, даже я знаю – город на гранитной платформе стоит, тут ничего трястись не может… – Школьную программу вспомнила? – чуть рассердился Симон, сворачивая к аппендиксу. – Зубы не заговаривай, держись за мной, только молча… Это был, похоже, запасной, на случай осад и непредвиденных обстоятельств предназначенный, потайной выход, прорытый монахами лет двести назад, а может, и того больше, и с тех самых пор вряд ли больше двух-трех раз использованный людьми. Если бы не завал основного выхода и не чуткость агента Преисподней, потайной ход никогда и не был бы обнаружен посещающими подвальное помещение монастыря сатанистами. А сейчас Симон первым, с трудом, продирался через узкий, низенький, больше похожий на нору крупного зверя, чем на творение рук человеческих, коридорчик. Следом за ним, молча и теперь уже испуганно, передвигалась Зоя, позабыв даже привычно поругиваться на тесноту, паутину по углам и под потолком, резво разбегающихся от светового луча фонарика насекомых и других мелких обитателей запасного хода. Минут через десять, резко подавшись к поверхности и расширившись до приемлемых, человеческих размеров, подземный ход окончился массивной деревянной заслонкой. Симон развернулся, упираясь в нее плечами, приметил позади Зои еще чей-то непонятный силуэт, но раздумывать о том, кто же такой шустрый и сообразительный присоединился к ним, не стал, напрягся, старательно, изо всех сил, выдавливая широкую крышку, скрывающую древний потайной выход на поверхность… что-то скрипнуло – то ли в спине агента, то ли в окаменевших за столетия досках, посыпались отовсюду песок, крошки земли, паучки… и вот уже три человека распрямили спины, появившись на гребне небольшого холма далеко в стороне от полуразрушенной временем монастырской стены. Всего-то меньше двух суток назад Симон и Зоя осматривали окрестный вечерний пейзаж с очень близкой точки, но как же этим утром изменилась представшая перед грешными глазами картинка!!! По небольшому перелеску, по все еще полному пожухлой осенней травы невысокому. пологому склону холма, казалось, секунды назад прошел огненный смерч, не оставив и следа от чертополоха, полыни, опавших листьев, вычернив стволы устоявших деревьев, испепелив пожелтевшую и влажную осеннюю траву. То самое отличное шоссе, по которому агенты Преисподней в первый день своего пребывания в грешном мире добрались до города, казалось, пошло непонятными волнами, исказилось, как искажается под сильным ветром поверхность воды, а совсем неподалеку от монастыря резкая и глубокая трещина провала рассекла асфальтовую ленту пополам. Город, его ближайшие, хорошо видимые кварталы, вернее, те развалины, что остались теперь на месте многоэтажных домов, дымились занимающимися где-то внутри, будто исподволь, пожарами. А чуть поодаль, клубящимся, зловещим облаком, переливаясь изнутри темными грациозными волнами могучих, выпущенных на свободу человеческим разумом, смертоносных сил, завис, ежесекундно увеличиваясь в размерах, подтягиваясь все выше и выше к пока еще синеющему и безмятежному небу, огромный багрово-красно-черный гриб… – Ой, ты… За спиной Симона простонал насмерть испуганный женский голосок, со страху забывший даже традиционно выругаться в окончание фразы. Агент быстро оглянулся и тут же сделал парочку осторожных неприметных шагов назад, за спины Зои и Маринки, с ужасом взирающих на открывшуюся картину, поражающую беспощадным и неотвратимым приближением смерти. Вот теперь все встало на свои места: и торопливость, с которой отправлял бес агентов в это Отражение, и странные видения Симона, и даже то щедрое, на десять лет, обещание предстоящего отдыха после выполнения задания. «Ну, что же, – подумал Симон. – Кажется, пора принимать окончательное решение… и принимать его придется исключительно мне…» Он деловито поправил черные очки, перехватился обеими руками за трость и только тут вспомнил давным-давно, кажется, еще в самой первой своей жизни, виденное… Просторные чистые палаты. Белые стены и потолки. Светлые, бежевые и слоновой кости тона госпитальных коек, казенных маленьких тумбочек, постельного белья. Суровые, будто окостеневшие, напряженные, постоянно прячущие глаза медсестры с дрожащими руками, суетливые, ощущающие себя бесполезными, едва сдерживающие горькие эмоции собственного бессилия врачи. И пациенты. Совсем еще недавно – могучие, тренированные, сильные телом и духом мужчины, способные, не сбивая дыхание, с полной выкладкой, пробежать двадцать-тридцать километров, вступить после этого в бой, стрелять, драться, выживать и снова – бежать к новому рубежу. Теперь все они лежали в отдельных палатах – больше похожие на обтянутые дряблой, покрытой яркими пигментными пятнами кожей, высокие и широкоплечие скелеты, полностью – вплоть до ресниц и бровей – облысевшие, за считанные часы потерявшие свои крепкие хищные зубы. Они держались в этом мире лишь на бесконечных вливаниях чужой крови, стимуляторов и – морфинов. Ничем иным дикую, нечеловеческую, противоречащую природе боль в убитых радиацией, но еще живущих организмах заглушить было нельзя. Армейская диверсионная группа спецназначения попала в зараженную зону без штатных средств защиты совершенно случайно, благодаря извечной, что на войне, что в мирное время, неразберихе в штабах, надежды «на авось» и глупейшей нескоординированности между военным руководством боевыми испытаниями секретного оружия и отделом спецопераций генерального штаба. Из-за простого и такого привычного головотяпства двадцать восемь здоровых, молодых, полных жизненных сил мужчин умерли один за другим в течение двух недель в страшных, если не сказать – адских мучениях, в полном сознании, все это время ощущая каждой клеточкой своего организма жестокую боль и неотвратимость смерти. …об этих людях и вспомнил Симон сейчас, перехватывая двумя руками свою трость и делая хитрое, ему одному известное движение рукоятью: влево, чуть вниз, снова влево и… тускло блеснуло в далеком и чудовищном пламени атомного пожара над городом тонкое, длинное лезвие. Почти без замаха, ловким, давным-давно отточенным до автоматизма движением Симон ударил в спину своей напарницы, во время остановив клинок, чтобы тот не вышел из груди девушки. Резким движением провернул сталь в смертельной ране, не давая мышцам сомкнуться, обхватить лезвие, затрудняя обратный ход, и чуть повернулся влево, ко второй спутнице. Осевшая в этот момент на опаленную атомным огнем землю Зоя все еще продолжала существовать, удар в сердце мгновенной смерти не вызывает, но сознание уже начало покидать тело агентессы, до обратного перехода грешной души в Преисподнюю оставались считанные минуты. Вторым ударом, спокойно и деловито, Симон заколол так ничего и не понявшую за эти минуты Маринку. Извлек из кармана пиджака носовой платок, привычно и тщательно протер окровавленное лезвие, рефлекторно хотел, было, вернуть его на положенное место – в трость, но остановил себя, просто воткнул клинок в землю, положив рядом тайные ножны, после чего торопливо, но старательно, не жалея обуви и рук, закрыл выход из подземного потайного хода, присыпал его горячей землей и на полминутки остановился, отдыхая, равнодушно посматривая в сторону грозно клубящегося безумной внутренней силой атомного гриба. «Ну, что же, теперь пора и мне, – подумал Симон, сдвигая кончиком лезвия краешек жилетки и безжалостно прорезая при этом рубашку. – Эх, вспомнить бы что-нибудь, подходящее случаю…» …грешная душа, лишенная тела, осознала себя после стремительного и короткого полета… мужчина медленно привстал на колено, деловито, привычно огляделся… рядом, пыхтя и отдуваясь, приподнимались на локтях Зоя и Маринка: одна в короткой юбчонке, черных чулках и серо-жемчужной, порванной на спине блузке, вторая – лишь в черном долгополом плаще на голое тело, позаимствованном у кого-то во время вакханалии и паники в монастырском подвале, и так же аккуратно разорванном тонким, узким лезвием напротив левой лопатки. Вокруг них расстилалась огнедышащая холмистая равнина с далекой, но ощутимо даже на таком расстоянии пышущей жаром горой-вулканом. Будто подсвеченная изнутри угольно-красным, невнятным пламенем, земля потрескивала, обжигая ладони, воздух Преисподней, привычно врывающийся в легкие грешных душ, был горячим и сухим. Поднявшись на ноги и привычным, хотя и излишним жестом отряхнув абсолютно чистые брюки, Симон подумал, что церемония встречи грешных душ в Преисподней не меняется, и, кажется, бесам, полубесам, а уж тем более, бесенятам совершенно все равно, в который раз человеческая душа прибывает сюда – на, якобы, вечное пристанище. Поспешившая подняться вслед за мужчиной Маринка выглядела взъерошенной и смертельно испуганной, как воробей под дождем, еще бы – в первый раз картинка горящей изнутри земли, текущих по склонам горы лавовых огнедышащих потоков, струйки пахнущего серой дыма, выбивающегося из трещин то тут, то там, производила на грешную душу гнетущее впечатление. Впрочем, не только на вновь прибывшую – Зоя тоже не испытывала особого восторга от своего повторного возвращения. Теперь уже бывшая напарница, привлекая внимание, тронула легонько за локоть Симона и хрипловатым, будто сорванным от крика голоском спросила: – Как же так получилось-то? почему… Но недоумевающие слова её утонули в поистине демоническом гулком реве: – Оставь надежду, всяк сюда… Перед троицей грешных душ, из ниоткуда, возникла громада багрово-красного исполинского порождения Преисподней – с длинным, подвижным и гибким хвостом, оскаленными зловещими клыками в огромной алой пасти, с угрожающими трезубыми вилами, зажатыми в могучей мускулистой лапе… – Тьфу на вас, нашел перед кем корячиться, – так же неожиданно, как начал свой монолог, сменил тон демон. – Вы же свои… И грандиозная, полная потусторонней мощи и мистического ужаса фигура его начала стремительно съеживаться, через мгновение превратившись в простенького, лохматого бесенка с обыкновенной алюминиевой вилкой в маленькой, заросшей шерстью лапке. Окончательно выбитая из состояния хотя бы такого шаткого равновесия внезапным превращением грандиозного демона в мелкого бесенка, пылающей земли в ровным синевато-белый мраморный пол, и бескрайней багровой холмистой равнины в необъятный подземный зал, аккуратно облицованный мраморной плиткой, грешная душа Маринки изо всех девичьих силенок прижалась к Симону, ухватилась судорожно за мужской локоть, пытаясь нащупать хоть какую-то точку опоры в такой странной, нелепой и неожиданной Преисподней. – Вы это… того, не обостряйте, ладно? – попросил совсем уж жалостливо и растерянно бесенок, почесывая вилкой лохматый лоб. – Я ж тут на дежурстве, положено так всех встречать, а про вас не предупредили… Симон чуть брезгливо оторвал от своего локтя заходящуюся в душевной панике Маринку, собираясь ответить нечистому что-нибудь язвительное, отвести хоть словесно на нем душу, но – не успел. Прямо из мраморной стены совсем неподалеку от сошедших в Преисподнюю проявился… бес – в строгом деловом костюме, правда, теперь уже темно-синей, глубокой, сочной расцветки, при строгом, однотонном галстуке, с блеском золотого колпачка авторучки в нагрудном кармане пиджака. Багрово-черные глаза на грубоватом, будто вырезанном из камня, лице нечистого смотрели на трагикомичную мизансцену недовольно и строго. – Значит, не предупреждали тебя? – ласково и зловеще, как умеют это делать только очень большие начальники, переспросил бес лохматенького подчиненного. – На дежурстве, значит? Принимаешь грешные души, как положено?.. – Ай-яй-яй, ваша милость, – неожиданно заголосил тоненьким голосочком бесенок, как нищий, изгоняемый с паперти. – Не виноват, ей-ей же, не виноватый я! Оттуда, с этого Отражения, сейчас такая бездна грешников валит – просто страсть… не успеваем принимать, замотались совсем, замаялись… Но бес уже не смотрел в сторону лохматого, коротким, очень решительным жестом, отнюдь не располагающим к оправданиям, заставив подчиненного исчезнуть с глаз долой, в буквальном смысле – раствориться в мраморных плитах пола. Теперь все внимание высшего нечистого переключилось на тройку грешных душ, и от внимания этого Маринка постаралась, как можно незаметнее, спрятаться за спину Симона, а поежившаяся под пристальным бесовским взглядом Зоя не сдержалась и буркнула через силу: – Ну, здрасте опять, наше вам, как говорится… На несколько минут воцарилось ледяное, как Антарктида, молчание. Глаза беса, только что проворные и полные обжигающих мыслей, застыли, как застывает схваченная морозом вода, посветлели до стеклянной прозрачности… насытились пришедшей откуда-то извне информацией, и только после этого вновь засветились бездонной чернотой Преисподней. – А ты умен, Симон, – чуть снисходительно, но и с каким-то внутренним удивлением, будто и не ожидал никогда такого от простой, казалось бы, грешной души сказал бес. – Догадался и сам спрятаться, и объект уберечь от напасти… и даже задерживаться в грешном мире не стал, несмотря на обещанную увольнительную. – Увольнительная в радиоактивном мире вряд ли продлится выделенный тобой срок, – бесстрастно покачал головой Симон. – Существование в Преисподней, по моему мнению, предпочтительнее лучевой болезни в её острой стадии. – Ладно-ладно, – кажется, приходя в хорошее расположение духа, уже совсем добродушно всхохотнул бес. – Ты же знаешь, что слухи о творимых нами обманах и прочих безобразиях сильно преувеличены. Пойдем, Симон, поделишься со мной еще кое-какими подробностями прошедшей и акции и… Бес сделал приглашающий, очень гостеприимный жест в направлении сплошной мраморной стены, но в ответ мужчина даже не шелохнулся. – Ты перешел на сторону Добра? – иронично поинтересовался нечистый, невольно затоптавшись на месте и чувствуя себя из-за этого некомфортно. – Или ранимая грешная душа не позволяет тебе просто оставить этих девчонок там, где им самое место по совокупности прижизненных заслуг? Бес вновь, будто выворачивая наизнанку, прошелся черным взглядом по замершим в непонятном, томительном ожидании грешным душам Маринки и Зои. Он явно и откровенно тянул время, то ли для принятия окончательного решения, то ли просто с издевкой наслаждаясь внутренней дрожью молоденьких девчонок. За спиной одного из высших иерархов Преисподней задрожала, поплыла размываясь, как будто стираемая губкой нарисованная гуашью картинка, мраморная стена, открывая вид на мрачноватый и величественный готический зал. На могучих стенах из плохо обработанных, но тщательно подогнанных бурых и серых камней было развешено ухоженное, поблескивающее острыми и не очень металлическими гранями оружие: прямые, тяжелые, двуручные мечи; длинные, тяжелые и неуклюжие рыцарские копья; короткие гладиусы римских легионеров; изящные и стремительно хищные сарацинские сабли; двойные, похожие на близнецов, клинки для обоеруких воинов, внешне простые и незатейливые, но страшные и беспощадные в своей одинаковости; длинные широкие кинжалы, поражающие блеском драгоценных камней в рукоятях; больше похожие на спицы, чем на оружие, круглые и тонкие стилеты… В огромном, больше похожем на природную пещеру, чем на творение рук человеческих – или дьявольских – камине жарко полыхали смолистые дрова, наполняя весь зал ароматами сгорающей хвои. На каминной доске страшной, угрожающей коллекцией выстроились выбеленные временем черепа диких животных: вепрей, медведей, саблезубых тигров, львов, слонов, мамонтов, носорогов, – а завершали эту демонстрацию убийственной мощи два десятка человеческих черепов – с пробитыми висками, размозженными лобными костями, прижизненными повреждениями глазниц… У камина возвышалось более похожее на трон деревянное резное кресло… и не одно, рядом забрезжило, возникая из ниоткуда, второе, пониже и поскромнее, а следом – совсем низенькая, длинная и грубовато отесанная дубовая скамья. – Проходите все вместе, – с нарочитой высокомерностью кивнул бес, обращаясь к девушкам. – Но сидите молча, если хоть чуточку мечтаете получить кое-как заработанное поощрение… Часть вторая. Наречение Некты НАРЕКАтЬ, наречь, или малоупотр. нарицать, нарещи: твер. пск. нарековать кого или что; называть, именовать; давать имя, названье, зов, кличку Толковый словарь Даля. I Демонстративно – непонятно, правда, перед кем в пустом полутемном гостиничном номере – тяжко и протяжно, негромко, но с чувством застонав, Симон с размаху упал спиной на мягкий диванчик, расчетливо пристроившись головой и плечами в уголок между невысокой спинкой и боковым подлокотником. В крови гудело легкое, бодрящее опьянение, не туманящее мозг, а, как бы, лишь чуть-чуть расслабляя его, заставляя мысли принимать направление несерьезное, игривое, забавное; во рту еще сохранялся привкус ароматной кубинской сигары, в желудке лопались, щедро залитые коньяком, черные зернистые икринки белуги. И что еще нужно для загадочного ощущения полного счастья? Отпуск – временное, всего-то на десяток лет, избавление от адских мук, невероятных по причудливости своей заданий, нежеланных, порой мешающих, напарников и напарниц – заслуженный и показательно объявленный, что позволяло избежать пристального и назойливого внимания противоборствующей стороны. Только четвертый год пошел этого отпуска… Симон прикрыл глаза под неизменными черными очками, одновременно наслаждаясь покоем, сытостью, и будто бы вспоминая уже минувшие отпускные годы. Круглые очки с непрозрачными, будто глухая ночь, стеклами и антикварная, старинная трость с причудливым набалдашником и тонким стальным клинком внутрь – вот и все, что осталось от привычной внешности агента Преисподней. Впрочем, черты лица и телосложение также практически не изменились, разве что – вес, а вот остальное… Симон за прошедшее время отрастил волосы едва ли не до самых плеч – хоть и седина поперла, не такая заметная при короткой стрижке, переоделся, спустя пару лет, из строгого делового костюма в кожаные брюки и грубоватую «косуху» с крупными, белого металла, молниями. Откровенно говоря, такая резкая смена имиджа была всего лишь капризом, не более. Спокойная обстановка выбранного старшим бесом Отражения, доступность любых удовольствий за свои деньги, на которые бухгалтерия Преисподней в этот раз не пожадничала, вовсе не требовали даже минимальной маскировки «под кого-то». Но почти полтора года в благословенном климате океанских тропических пляжей настойчиво потребовали хотя бы внешних изменений, особенно, в компании Маринки – Зоя категорически предпочла отдыхать от адских будней в одиночестве, а вот их общая случайная знакомая по последнему заданию, видимо, решила держаться поближе к удачливому, знающему почем фунт лиха и не чурающемуся простых удовольствий Симону… Для самого агента такое желание совсем уж юной девушки оказалось достаточно неожиданным, но – они сразу же нашли общий язык и договорились о семейном отдыхе: Маринка, обыкновенно на людях, забавно изображала дочку, а Симон иной раз, в критических бытовых ситуациях, выступал в роли сурового и сдержанного на эмоции отца. Но и блаженный климат, великолепные пляжи, ночные купания, отличные рестораны, вечные, как сама жизнь, и такие де назойливые полуголые аборигены успели достаточно быстро надоесть. «Хочу осень, – как-то раз заявила Маринка во время чинного семейного обеда в фешенебельном ресторане. – Настоящую, с холодным дождем, опадающими листьями, серым небом в тучах…» – А потом захочешь зиму? – поинтересовался Симон. – Наверное, – пожала плечами девушка. – Мы с тобой не островные негритята какие-нибудь, чтобы всю жизни радоваться теплу и солнцу. – Ну – и ладно, – кивнул агент, соглашаясь. – Мне тоже начинает здесь надоедать от вечных улыбок и какой-то феерической жизнерадостности. Понимаю, конечно, что они – местные – только за счет отдыхающих и существуют фактически, но частенько стало казаться, что мы в большом театре, и все вокруг просто играют навязанные извне роли, а не живут. – Ты – философ, – засмеялась Маринка. – Вот только – не выбери, пожалуйста, какую-нибудь глухую провинцию, где люди ложатся спать с закатом солнца, а чтобы потанцевать надо отправляться за полсотни верст в соседний райцентр… – Я не настолько сурового родителя изображаю, – проворчал в ответ Симон, едва заметно улыбаясь. …коротенькое распоряжение портье в местной гостинице, такси в точно назначенное время, аэропорт с благожелательными служащими, цветами и ароматами тропического острова, длительный, но совсем не утомляющий перелет через полсвета… хорошо, что в этом Отражении широко используются безналичные деньги – создавать бесконечные, неисчерпаемые, виртуальные счета небольшого размера, до полумиллиона в местной валюте, ловкачи-бесы Преисподней научились великолепно. И вот уже второй месяц «отец и дочь», Симон и Мари Foster, уроженцы другого конца света, но имеющие, согласно документам, здешние, местные корни, наслаждались городской золотой осенью, шуршащими под ногами листьями, пожухлой травой на газонах скверов и бульваров, паутинкой тонких, едва заметных в небе облаков, дневной прохладой и ожидающимися со дня на день, обычными в это время года, затяжными дождями. Впрочем, удовольствие они получали не только от климата. В первые же дни пребывания в городе Маринка предприняла длительный загульный рейд по местным злачным достопримечательностям, не опускаясь, правда, до откровенных шалманов и низкопробных заведений, типа, опиекурилен и наркоманских притонов, а предпочитая грешить в компании достаточно известных и богатых людей, выбирая из них того, кто помоложе, иной раз наслаждаясь откровенным стебом над местной «элитой», а иногда пускаясь во все тяжкие в наполненном интригами, завистью и неподдельной злобой друг к другу обществе «золотой молодежи». Впрочем, девушка, несмотря на молодость, оказалась достаточно разумненькой и отлично помнила, что смерть по зависимым от нее обстоятельствам – как-то, передозировка наркотиков, ссора с применением оружия, тяжелые болезни и прочее, и тому подобное – влечет за собой прекращение отпуска и досрочное возвращение в Преисподнюю, с которой её, хоть и поверхностно, успел ознакомить один из мелких бесят во время краткого пребывания на том Свете. Симон же разгулу плоти, азартным играм и прелюбодеяниям предпочел скромные по сути своей грехи чревоугодия и гордыни, едва ли не ежедневно посещая самые фешенебельные и чопорные заведения в центре города: одетый в черную грубую кожу, ведущий себя в меру вульгарно, чтобы шокировать окружающих, заказывающий сумасшедшие изыски кулинарии и самые дорогие напитки, половину из которых он оставлял на столе недоеденным и недопитым. И сегодня, вернувшись после озорного «хазарского набега» на роскошный ресторан в двух кварталах отсюда, развалившись на мягком диванчике в гостиной огромного номера с кабинетом, двумя ванными комнатами, раздельными спальнями – хотя Маринка все равно предпочитала просыпаться рядом, ну, или, по крайней мере, в той же постели, в которой спал её нареченный родитель – Симон намеревался слегка вздремнуть перед возможным ночным вторжением невольной «родственницы», возможно, с подругами и друзьями, которые, если и не вовлекут его в свои грешные безобразия, то уж поспать нормально – точно не позволят. Впрочем, Маринка своего спутника такими развлечениями не часто забавляла, очень тонко, по-женски, понимая, когда тому это не понравится, а когда – разврат и пьянка придутся очень кстати для соскучившегося по женскому телу и непутевым подружкам на пару часов агенту Преисподней. Внезапно вместо ожидаемого шлепанья разношенных кроссовок за дверью – названная дочка терпеть не могла модельных туфелек, высоких каблуков, всегда имея при себе в таких случаях сменную обувь и частенько возвращаясь в номер в вечернем, изысканном платье, дорогом, старинной работы, колье с изумрудами и стареньких кроссовках, так удобно и приятно сидящих на ноге – в гостиной раздался сперва тихий, но с каждой секундой усиливающийся, превращающийся в угрожающий, похожий на рык голодного хищника, раскат грома. Удивленный Симон раскрыл невидимые под стеклами очков глаза… в ноздри ударил явственный запашок серы, горелой изоляции и еще чего-то не менее отвратительного. И у небольшого журнального столика в противоположном углу комнаты начала стремительно возникать из ниоткуда громоздкая, могучая фигура демона – с массивными рогами, упирающимися в потолок, с огненно-красной, бугристой кожей, горящими кровью глазами и непременным хвостом, нервно дергающимся между мощных ног, оканчивающихся раздвоенными копытами. «Это еще что за чудо природы…» – успел мельком подумать Симон, как демон стал преображаться, уменьшаясь в размерах, меняя багровые и алые тона «боевой раскраски» на спокойные, буро-зеленые и синеватые, дезодорируя помещение сильным и приятным запахом хвои и резко уменьшая грозовое громыхание до звуков простой речи. – Покорнейше прошу простить, ваше превосходительство… На месте грозного представителя потусторонних сил, властного, полного злых сил Преисподней демона в гостиной номера стоял, старательно изображая растерянность и некую почтительность низшего перед высшим довольно-таки тривиальный бес-куратор этого Отражения, лично Симону неизвестный, но об отдыхающих в подвластном ему пространстве грешных душах, разумеется, осведомленный. – Маляр я, ваше превосходительство, – серьезно заявил бес, почувствовав недоуменный взгляд агента на своем буро-зеленом рабочем комбинезоне, заляпанных разноцветными красками растоптанных сапогах и испачканных явно побелкой небольших рожках. – По призванию и от всей души – маляр. Конечно, в свободное от основных обязанностей время. Но – вашему-то превосходительству известно, что время – это такая хитрая штука, его можно и потерять, и собрать, и растянуть, и сжать… – Надеюсь, ты с такой помпой явился сюда не для того, чтобы обсудить метафизические свойства времени? – с тревожной иронией поинтересовался Симон. – И что это за «превосходительство»? Можно подумать, ты не знаешь, кто я и моя спутница на самом деле. – За явление в таком образе приношу свои глубочайшие извинения, – полупоклонился бес, и вышло у него это совсем некуртуазно, угловато, по-деревенски, как кланяются, обыкновенно, деревенские простолюдины перед дворянами. – А кроме «вашего превосходительства» – как же мне обращаться, если явился я с просьбой? «Просьба – от беса? – еще больше удивился и насторожился агент, памятуя о том, что даже самые маленькие и низшие бесенята в Преисподней от рождения своего – хотя, было ли оно таковым, как у людей? – числятся выше и значительнее грешных душ, даже оказавших старшим бесам иной раз неоценимые услуги. – Такого на моей памяти еще ни разу не было – чтобы просили… ох, не к добру это, не к добру…» О возможно утраченном с этой минуты отпуске Симон даже не стал горевать, вполне возможно, что в такой ситуации можно было лишиться и чего-то более существенного. – Ты бы не причитал, Артифекс, как нищий на паперти, – грубовато посоветовал Симон, усилием воли заставляя себя лежать в прежней позе. – Изложил бы свое дело, да и … Агент покрутил в воздухе кистью руки, изображая нечто среднее между «там подумаем» и «выметайся отсюда, пока цел». А бес, шагнув поближе к возлегающему на диванчике агенту Преисподней, со вздохом сказал: – Вот потому и не знаю, как к делу-то подступить, ваше превосходительство. Знаю – на отдыхе вы, в отпуске законном в знак высочайшей благодарности и признательности ваших заслуг перед Темными Силами, в целом, и высшими иерархами, в частности… – Ну-ну… – подбодрил застенчивого беса агент, чуть выпрямляясь, полусадясь на диванчике. – Я тебя слушаю очень внимательно, но обещать заранее, сам понимаешь, ничего не буду, нет у меня такой привычки – авансы раздавать… – Не надо, не надо, – взмахнул плохо промытыми от масляных красок, попахивающими скипидаром лапками бес. – Не надо авансов, не надо обещаний. Тут ведь дело-то какое… значит, прилетает сегодня, да, кажись, уже прилетел, в город один человечек. Ну, не сказать, чтобы мой, но душа его – наша, темная и грешная до самых потаенных закоулков. Осталось лишь дождаться его смерти… я-то думал – нескоро это будет, человечек этот здоров, и о себе заботится – другим у него этому поучиться надо. Но вот, на всякий случай, вскользь, глянул я в будущее… понимаю, что без высочайшей санкции нельзя, но… слишком уж мелким мне это показалось, я же не про все Отражение узнать хотел, лишь чуть-чуть про этого человечка… «Хоть немного становится яснее, – усмехнулся про себя Симон. – Похоже, бес решил какую-то интригу в этом Отражении замутить, а высшее свое начальство не предупредил, думал – все получится, так и будет он «на коне», победителей не судят, а обычно премируют, но вот что-то сорвалось у него, теперь боится гнева высших бесов или еще каких последствий не только для себя лично – для всего Отражения тоже». – …а вот тут – беда, – продолжил Артифекс, прижимая сложенные ладони к груди над жиденькой, растрепанной, козлиной бороденкой с непременными следами засохшей краски. – Очень плохо. Этого грешника совсем скоро убьют вместе со всеми его сопровождающими… сорвется то дело, за которым он, вообщем-то, в город и приехал. Да это не страшно, сорвется сегодня, получится завтра, а вот вся печаль в том, что не могу я увидеть тех, кто грешника этого остановил на его земном пути. Бес, выговорившись, тяжко вздохнул и буквально повесил голову, упершись в грудь подбородком. Пауза чуток затянулась, похоже, куратор ожидал от Симона принятия немедленного решения, даже толком не уточнив, собственно, его задачи, роли в начинающейся игре. Но вот агент не торопился кидаться с головой в омут непонятного… – Продолжай, – поощрительно кивнул бесу грешник на отдыхе. – Ты ведь еще кое-что знаешь или просто догадываешься, иначе курировал бы не Отражение, а пяток котлов с кипящей смолой или шеренгу висельников в Преисподней. – Догадываюсь, – покорно согласился бес-маляр, умело пряча глаза. – Догадываюсь, что тут нечисто. Или кто-то из наших свою лапу приложил, чтобы мне насолить, подпортить, так сказать, репутацию, но и это бы еще полбеды… Куратор исподтишка огляделся, будто высматривая в гостиничном номере подслушивающих или подсматривающих шпионов, и совсем уж понизил голос: – …совсем плохо, если тут замешаны существа из Верхних сфер… ну, ты догадываешься, о ком я… – А вот это уже интересно, – бодро, будто и не он только что валялся в нирване, выпрямился, усаживаясь на мягких диванных подушках, Симон. – И с чего ты взял, будто судьба отдельно взятого грешника интересует ангельские сферы? И именно здесь и сейчас? – Не просматривается будущее, что грешника вот-вот убиенного окружает, – признался бес. – С ним-то конкретно все видно и понятно, а чуть в сторону – и туман этакий висит, серость и мгла сплошная, не видно, не слышно – ничего. Наши, знаю, умеют такой туман напускать, но только или кто из высших, или уж – совместно, бесов пять-шесть. Врагов-то у меня среди своих немного, я в важные не лезу, место свое знаю и блюду, но, может, кто решил через меня начальству непосредственному насолить или еще какую интригу разыграть. «Где такие злые бесы, что чуть друг друга не едят…» – вспомнились агенту Преисподней давние строки шуточной песенки, слышанной, кажется, еще при жизни, но вслух повторять их он не стал, не время портить отношения с местным куратором, да и смысла особого в этом нет. – Сам ты в эту кашу лезть не хочешь, заметно это будет слишком, – задумчиво проговорил Симон, машинально похлопывая себя по животу. – А подходящих грешных душ из временно живущих у тебя, думаю, здесь просто нет. Бес покорно и чуть униженно вновь склонил голову, подтверждая слова и мысли агента. Продолжая размышлять, агент Преисподней поднялся с места и прошел от диванчика до широкого, наполненного светлой городской ночью окна, одновременно прислушиваясь к происходящему в коридоре гостиницы – не хватало еще объяснять не вовремя объявившимся подружкам или дружкам Маринки наличие в номере ночного маляра, особенно, если учесть, что «золотая молодежь» и слова-то такого, скорей всего, не знает. – Я еще ничего не решил, – строго предупредил Симон, поворачиваясь лицом к бесу-куратору. – Тем не менее, показывай, кто у тебя там помереть-то должен вскорости… – Если уже не помер, – беспокойно уточнил Артифекс, деловито доставая из кармана комбинезона плоскую склянку с пристроенным к ней старинным пульверизатором в сеточке. – Забавное у тебя устройство, – кивнул агент на парикмахерскую принадлежность в руках беса-куратора. – Да я не поп, ваше превосходительство, чтобы кадилом здесь размахивать, чтобы туману напустить, – огрызнулся, но все еще почтительно, Артифекс, направляя горловину склянки на пустеющую стену позади себя и усердно работая пульверизатором так, что мелкие, едва заметные в полутьме гостиной брызги образовали небольшое, но плотное и почему-то не рассеивающееся облачко, постепенно расползающееся вдоль стены и образуя некое подобие экрана… …и поздним вечером, почти ночью, зал прилетов гудел множеством голосов и жил вполне энергичной, не затухающей ни на секунду жизнью, пусть и количество прибывающих сейчас самолетов значительно уменьшилось по сравнению с дневным временем. Кто-то еще только забирал свой багаж с длинной ленты транспортера, кто-то уже тащил чемоданы и сумки к выходу с помощью встретивших их друзей или носильщиков в ярких желтых форменных жилетах с логотипом аэропорта на спине, кто-то, нервно теребя букетик цветов, прохаживался у огромной стеклянной стены, сквозь которую отлично было видно ярко освещенную стоянку такси прямо перед зданием и гораздо более обширное, чуть затененное, но все равно хорошо просматриваемое охраной место для частных автомобилей. Среди беспорядочно, но очень целеустремленно перемещающейся с места на место толпы народа, кажется, совсем не выделялась довольно экзотическая парочка: мужчина лет тридцати, высокий, широкоплечий блондин, явный потомок викингов с грубоватыми чертами лица, короткой стрижкой, одетый в модный пестрый пиджак и нейтральные черные брюки и его спутница – совсем маленькая, мелкая рядом с ним, худенькая, но энергичная, живая девушка лет на пять-шесть помоложе, с классическим карэ темно-русых волос, в зеленоватом комбинезоне на молниях, почти безо всяких женских украшений, кроме единственного колечка на среднем пальце правой руки, в удобных и практичных туфлях без каблука, делающих её еще меньше ростом. Девушка, как и полагается особам её возраста, мило и непрерывно что-то щебетала, старательно, иной раз на цыпочках, дотягиваясь до уха спутника, а викинг многозначительно помалкивал, изредка улыбаясь в ответ на требующую его реакции фразу. – Из молодых, да ранних, вертится среди анархистов всех пошибов, посещает собрания социалистов-экстремистов, заглядывает в «Профсоюз наемников», – сухо перечислил достижения девицы высокий, костлявый мужчина в хорошем костюме, вальяжно развалившийся в рабочем, жестком креслице у экрана камер наблюдения за залом прилетов на втором этаже аэропорта. Это был один из самых известных людей во всем Департаменте Безопасности, ходячий архив, обладатель уникальной памяти, на время операции прикомандированный ко Второму бюро Департамента – Туган Хаков, то ли натурализовавшийся перс, то ли давным-давно обрусевший туркмен. За его спиной, внимательно наблюдая за происходящем в зале, то и дело переводя взгляд с экрана на экран – всего их в комнате наблюдения было четыре – обосновался на высоком, неудобном стуле руководитель бюро полковник Манохин, на остальных наблюдательных постах сидели только его подчиненные, на время вытеснившие в местный буфет аборигенов – охранников аэропорта. – Всем особое внимание! – скомандовал невзрачный, сухонький и невысокий, с армейской, аккуратной стрижкой пегих жиденьких волос полковник. – Похоже, эта парочка встречает наш объект, иначе зачем им тут толкаться на ночь глядя? Задавать вопросы Хакову по поводу спутника девицы полковник не стал, раз архивариус ничего не говорит, значит, викинг не успел отметиться в делах Департамента, да и в громких делах уголовной полиции – тоже. Где-то далеко-далеко, едва слышный в комнате наблюдения прозвучал звонкий голос молоденькой дикторши, объявляющий прибытие очередного рейса и тут же над дверями вспыхнул яркий, привлекающий внимание транспарант, оповещающий по обыкновению дежурную смену охраны о прибытии транзитного борта из Гамбурга через Прагу и далее следующий на восток после недолгой стоянки для дозаправки. Наблюдающие за залом прилета оперативники невольно прильнули ближе к экранам. А викинг со своей говорливой спутницей двинулся к декоративным барьерам из хромированных столбиков с натянутыми между ними бархатными, ало-золотыми канатами, ограждающим неширокий коридорчик при сходе с эскалатора прибывающих пассажиров. Выходящих было немного, основная часть транзитных пассажиров направлялась в сопровождении стюардесс в особый зал, не имеющий сообщения с другими помещениями аэропорта. Первыми на ступеньках эскалатора появилась парочка индусов – он и она – в просторных, балахонистых одеждах, с застывшими улыбками на темных лицах, видимо, просто атрибутах приветливости. Следом буквально сбежал, обгоняя гостей города явно местный житель, вернувшийся домой – его сразу за ограждением ждали жена, теща, дочь-подросток и, похоже, кто-то из друзей-сослуживцев. А следом появился – он. Высокого роста, крепкого телосложения, как пишется – и совершенно справедливо – в ориентировках. Короткая стрижка серо-седых волос, глубоко посаженные, внимательные глаза, неторопливые движения, в которых опытному человеку сразу же видится грация жестокого смертельно опасного хищника. Черный костюм с синеватым, металлическим отливом, дорожная, голубая рубашка без галстука, короткий плащ, перекинутый через руку. Маркус выглядел слегка утомленным перелетом и поздним местным временем, но одновременно казалось, что это игра, простые притворяшки, в которых солидному путешественнику и положено так выглядеть. На встречающих, если, конечно, учесть, что викинг и болтунья ожидали именно его, хищник не обратил ни малейшего внимания, равнодушно продвигаясь вперед, к выходу из здания среди радостно-встревоженной, суетливой, пусть и неплотной, но все-таки толпы встречающих и встреченных. Следом за ним, будто две тени, двигалась парочка классической азиатской внешности: узкие, раскосые глаза, широкие скулы, тонкие губы, прямые, жесткие волосы, смуглая, с желтоватым отливом кожа, полусжатые, готовые к работе кулаки, написанное на лицах-масках чуть презрительное равнодушие к окружающим… мужчина и женщина отличались от большинства китайцев, японцев и иных представителей своей расы, пожалуй, лишь высоким ростом. Одетые в одинаковой расцветки и покроя, на вид деловые, но излишне свободные, не стесняющие движений, костюмы – женщина тоже в брюках – азиаты были похожи друг на друга, как близнецы и лишь немногие привычные к узкоглазым лицам могли бы отличить их с первого же взгляда. Именно к ним и направились опознанная архивариусом балаболка и её спутник, и встреча их походила на долгожданное свидание старых, давно не видевшихся друзей. Викинг быстро и сильно пожал руку слегка скривившему в улыбке губы азиату, коротко кивнул его спутнице, а девушка в комбинезоне, не переставая болтать что-то радостное, слегка восторженное, едва не подпрыгивая, полезла обниматься и целоваться к обоим. К сожалению, узконаправленных микрофонов установить не успели, да и трудновато было покрыть ими все обширное помещение зала прилетов, потому никто из сидящих за экранами в комнате наблюдения не слышал, как болтающая без остановки девушка в промежутке между: «Ах, как мы рады… давно мечтали увидеться… неужели вы в самом деле… как вам наши самолеты…не правда ли – комфортно и недорого…» прошептала едва слышно, но четко и внятно: – Маркус берет такси, наша машина третья на стоянке, пароль – по договоренности, ваша машина – темно-синий «Балт» 14-82, наша – черный 16-45, вы идете последними, отель «Две звезды», сориентируетесь по дороге… Незаметно для постороннего взгляда, но очень ловко, профессионально, что даже невольно восхитило наблюдающего за ними полковника, прилетевшие азиаты и встречающие их местные взяли поименованного Маркусом в полукольцо, при этом постоянно меняясь местами, перемещаясь вокруг объекта в непрерывном странном хороводе охранения. Процессия неторопливо, но неотвратимо приближалась к выходу из здания – огромным стеклянным дверям со встроенным фотоэлементом – и полковник уже отдал распоряжение группам поддержки на восьми автомобилях быть в полной готовности, наверняка, Маркус и его сопровождающие не пешком пойдут в город, как вдруг спокойное течение событий будто взорвалось маленьким, курьезным эпизодом. Неизвестно откуда появившийся, очень похоже – перепутавший зал прилетов с залом отлетов нелепый пассажир – невысокий, худой, нескладный, в пиджаке с коротковатыми рукавами, не первой свежести клетчатой рубашке под ним, в брюках-дудочках, лет двадцать, как вышедших из моды, в круглых очках-велосипедах и с вихрастой рыжей шевелюрой, виновато улыбаясь и непрерывно кланяясь задетым им людям, тащил за собой огромную сумку-тележку на разболтанных колесиках и – буквально врезался в Маркуса, рассеянно отвлекшись перед этим на порцию очередных извинений перед пострадавшим от его неуклюжей сумки. Несмотря на легкую, казалось бы, отстраненность во взгляде и движениях, встречаемый с таким бережением Маркус отреагировал на возникшую на пустом месте неприятность молниеносно, легким движением отстранившись от неуклюжего пассажира; похоже, наблюдаемый Вторым бюро гость города был готов к любому сюрпризу, а четверка его сопровождающих мгновенно блокировала виновника происшествия… но дальнейшего, возможно, криминального развития ситуация не получила. Вымученно улыбаясь, кланяясь и говоря какие-то нелепые слова искреннего раскаяния, рыжий то ли вечный студент, то ли рассеянный младший научный работник, то ли просто неудачник в жизни с явным нелегким усилием поволок дальше свой груз, а Маркус продолжил путь к выходу, вполне удовлетворенный тем, что ситуация не вышла из-под контроля и не привела к даже к маломальским неприятным последствиям. – Был контакт? – тревожно спросил полковник Манохин, на какое-то мгновение расслабившийся, упустивший детали происходящего на экране. – Кто ж его знает, – вяло и неубедительно ответил один из наблюдателей через плечо, по-прежнему не отрывая глаз от изображения зала прилетов. – По мне, так не было. Объект ушел от контакта. Да и как ловко ушел… Но – чем черт не шутит, пока бог спит… – Кто это? – нервно одернул полковник молчащего архивариуса. Тот сосредоточенно наморщил лоб, вспоминая, но выдал «на-гора» лишь невнятное: – Надо бы уточнить в сыскном Управлении, кажется, несколько лет назад этот тип мелькал в каких-то ориентировках… «Чтобы этого рыжего забрали к себе все известные демоны», – витиевато выругался про себя Манохин, стараясь выглядеть спокойным. – Две машины и бригаду – за ним, – распорядился начальник Второго бюро, разумно предполагая, что сразу, с самолета, Маркус не займется излюбленным делом – истреблением неугодных его заказчикам персон, а сперва разместится в какой-нибудь гостинице или на конспиративной квартире и, лишь отдохнув, примется за работу. – Выяснить всё, что возможно, ничего не предпринимать, доложить и ждать указаний… – Принято, – кивнул один из оперативников, исполняющий роль адъютанта и офицера связи и тут же, чуть отступив к стене, принялся бубнить, наговаривать полученное распоряжение в небольшой прямоугольник мобильной рации. Отдав нужное распоряжение и этим слегка успокоившись, полковник Манохин все внимание переключил на покидающих зал прилетов Маркуса с сопровождением. …– Странно, этот зал совсем не похож на тот, через который мы проходили сразу по прилете в город, – задумчиво сказал Симон, беря паузу на обдумывание и сознательно провоцируя беса на некие, мало что значащие, но, может быть, именно этим и ценные пояснения и оправдания. Так оно и случилось, как задумывал агент Преисподней. – Однако, ты, ваше превосходительство, считаешь, что в таком большом городе всего один аэропорт? – не сдержался, съязвил Артифекс, всплеснув руками. – К твоему сведению – их здесь три, а я, должен заметить, не отслеживал ваше прибытие специально, а тактично отвел в сторону глаза и притушил собственное любопытство. Сам понимаешь, вы – грешники не простые, отдыхающие с высокого, так сказать, соизволения, и ведете себя прилично, специально неприятностей не ищите, так к чему мне было терять время и силы на контроль именно за вами? – Не кипятись, бес, – спокойно посоветовал головой Симон, старательно не обращая внимания на всплеск эмоций собеседника. – Не о простой грешной душе ты печешься, раз за ним такой контроль и от тебя, и со стороны местной Безопасности. Тем более, тебе надо не просто узнать, кто убил, а вычислить стоящих за убийством заказчиков, тех самых, которые напустили туман неопределенности в прогноз развития реальности… Бес слегка пожал плечами и развел в стороны руки, из которых волшебным образом исчезла в кармане комбинезона склянка с пульверизатором, всем своим видом показывая, дескать, кто сказал, что будет легко? было бы легко, справился сам, не прибегая к помощи отбывающей наказание в Преисподней и лишь временно отпущенной в этот мир грешной души. – Но помогать мы друг другу должны, – приподнял ободряюще левую бровь над дужкой очков агент. – Так ты говоришь, душа этого человечка с телом вот-вот расстанется, если уже не рассталась? Тогда надо бы мне в тот отельчик заглянуть, как он именуется? «Две звезды»? кажется, это совсем недалеко отсюда… Облегченный вздох беса-куратора, наверное, могли услышать и в самых потаенных глубинах Преисподней, если бы не один, омрачающий потустороннее счастье нюансик, о котором, даже в порыве ликования Артифекс забыть не смог: – А что же с ценой вопроса? Мне не хотелось бы оставаться в неоплатном долгу перед такой благородной душой… Симон искренне рассмеялся. – Давненько так меня не именовали, – самодовольно ответил он, снимая куртку-косуху и небрежно забрасывая её на диванчик. – Ты справедливо заметил, что в долгу быть нехорошо, так что теперь с тебя, бес, три желания, как в любой нормальной сказке. Всего лишь три желания, в пределах этого Отражения, и ничего неисполнимого, завышенного, нереального, а уж тем более – финансового, мне не нужны горы золотых монет, фамильные пирамиды, уникальные бриллианты или тысячи наложниц. Конечно, ты понимаешь, что долговые желания не будут относиться к разрешению текущей проблемы, но все-таки напоминаю об этом. И еще лишь одно маленькое условие: эти желания распространяются и на мою спутницу. Понимаешь, раз уж мы вместе, возможно, придется и её к делу привлечь. – Я готов, – кивнул с некоторым облегчением куратор, видимо, ожидающий чего-то более серьезного, отягощающего его и без того незавидную в настоящий момент участь, и не удержался от сознательной лести: – И очень надеюсь на вашу, широко известную честность и принципиальность при совершении любых сделок. – Вот и договорились, – не обращая внимания на «ложку меда» от беса, согласился Симон, доставая из стенного шкафа-купе более скромную и изящную на вид, но тоже кожаную, черную куртку и одновременно критически рассматривая свои ботинки с острыми носами и небольшими металлическими бляхами, размышляя, стоит ли переобуться перед появлением на месте возможного происшествия. – Теперь мне надо бы позвонить своей «дочке», чтобы мое, возможно, долгое отсутствие не показалось странным. А то ведь, чего доброго, искать начнет, перебаламутит тут всю почтеннейшую публику, девушка, знаешь ли, энергичная и без малейших комплексов, ей – что голой на ежегодном имперском приеме сплясать, что в морду начальнику полицейского отделения плюнуть – легко. Вернувшись к диванчику и достав из внутреннего кармана косухи громоздкий телефонный аппарат с гибкой выдвижной антеннкой, агент набрал знакомый номер, надеясь, что по девичьей рассеянности Маринка не забыла трубку где-нибудь на столике в кафе или в кармане плаща, висящего далеко-далеко, на вешалке в чужой прихожей. – Алло? Симон – ты? – запыхавшийся голосок девушки, кажется, подтверждал последнее опасение агента Преисподней. – Да-да, доченька, – состроив умильную гримасу на лице исключительно ради все понимающего беса, приторным голосом проговорил Симон. – Я тут ненадолго отлучусь по делам, не ищи и не волнуйся, думаю, ты придумаешь, чем заняться и без меня. – А ты куда? – встревожилась Маринка не на шутку, кажется, даже забыв о предстоящих в эту ночь удовольствиях. – Возвращаешься? Или что-то еще случилось? – Наш отпуск еще не подошел к концу, – мягко пояснил агент, избегая прямых обозначений реальности. – А буду я здесь же, в городе, подробности расскажу при встрече, это долго, нудно и совсем не для телефона, хотя никаких особых секретов нет. – Ладно, уговорил, я успокоилась, но все-таки в ближайшее время буду держаться возле гостиницы, чтобы все-таки узнать эти самые несекретные подробности, – изобразив нарочитую бодрость, ответила Маринка. – Ну, до скорой встречи! Симон нажал кнопку «отбой» и обратился к бесу с необычной проповедью: – Удобство современной техники не подлежит сомнению, одна беда – люди так и остаются людьми, даже обвешавшись карманными телефонными трубками, обставившись «умными» вычислительными машинами и предпочитая походу в синематограф по выходным просмотр того же фильма на лазерном диске дома. Но это просто лирическое отступление. А теперь ты мне расскажешь своими словами, без всякой современной техники и метафизических штучек и эффектов о гибнущей в эти минуты грешной душе. Да, и еще… это принципиально – Второе бюро Департамента Безопасности, а также всяких посторонних личностей, типа городского прокурора и его друзей, бургомистра с соратниками и референтами надо отодвинуть от расследования этого происшествия, желательно, с момента получения информации о прибытии в город Ворона Маркуса. – А разве не лучше будет подчинить их, к примеру, тебе, ваше превосходительство? – поморщился недовольный непременными условиями работы агента бес-куратор, переходя на демократичное «ты», но все-таки продолжая величать агента высокопарным титулом. – Сам же понимаешь, корректировка реальности, да еще такая масштабная… это и шум лишний, да и внимание всех сфер привлекает, что наших, что верхних. – Можно подумать, ты впервые будешь такое делать в этом Отражении, – чуть заметно поморщил нос в легкой усмешке Симон. – Я же не требую изменения судеб, отсрочки смерти или, к примеру, организации государственного переворота. Пусть опоздает информашка про Маркуса, или нерадивые секретари-референты позабудут бумагу на дальнем углу стола на несколько часов. В итоге – благодаря благословенной бюрократии – весь механизм придет в движение через сутки, что мне и требуется. – Не хочется, – честно признался Артифекс, потряхивая головой, будто пытаясь сбить с рожек побелку. – Если шум подымется, это совсем не ко времени будет. Тем более, я так и не понял, чем тебе эти, из Второго бюро и прокурорских не угодили? Кажется, ты с ними здесь не сталкивался ни разу. – Не люблю контрразведчиков, под какой бы вывеской они не работали, – честно признался Симон. – И прокурорских, любящих давать указания, не отвечая за результат, тоже. Во всех известных мне случаях от простых полицейских ищеек было гораздо больше пользы и меньше публичного шума, а шум ни тебе, ни мне теперь – не нужен в первую очередь. – Хорошо, отвлеку все их конторы от происшедших событий часов на двадцать-тридцать, – нехотя согласился бес, морщась, как об целиком прожеванного лимона. – Больше незаметно не получится, все-таки, не в Преисподней мы, в живом Отражении среди временно живущих грешных душ. Хватит тебе этих часов? – Думается, если по максимуму, то даже с избытком, если ты, конечно, не забудешь о моем свободном доступе к полицейским, проводящим расследование, – усмехнулся агент, из-под очков подмигивая Артифексу. – Когда творятся такие дела, и только-только прилетевших в страну иностранных подданных, пусть и четырежды грешных и достойных Преисподней, убивают без видимой причины, время начинает лететь со скоростью света. Итак – слушаю подробности о неком Маркусе и выхожу… – …на тропу войны? – зажимая в руке бородку, хихикнул бес, несмотря на жесткое требование по корректировке реальности, довольный сложившимся разговором и возможным разрешением ситуации в свою пользу. – …на тропу к отелю «Две звезды», – строго уточнил Симон. – Но только после получения от тебя прямой связи. – Я слышал о твоем тяжелом характере, – печально вздохнул маляр по призванию. – Но, ваше превосходительство, мог бы поберечь мои расшатанные нервы и сказать о прямой связи как-то легким намеком. Прямая связь, требуемая агентом, фактически давала значительную власть над самим бесом и обыкновенно использовалась старшими по отношению к низшим в сложной иерархии Преисподней. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах таковая связь была в самом деле нужна более Артифексу, чтобы не оказаться однажды у разбитого корыта лишь потому, что круглосуточное наблюдение за действиями Симона было физически не под силу занятому и другими, не менее срочными, не терпящими отлагательств делами текущего Отражения бесу-куратору. А печаль Артифекса была, скорее, данью традиции. – Я и сказал намеком, – улыбнулся Симон. – Просто ты намек не понял, а решил почему-то, что я требую власти над твоей свободой действий в подведомственном мире. – Эх, умеешь ты перевернуть все с ног на голову и наоборот, – махнул рукой бес. – Я же не против, тем более, за тобой злоупотреблений не водится, ты же не один из миллиардов никчемных грешных душ, а персона известная в Преисподней, облеченная, можно сказать, высоким доверием. Покопавшись в кармане комбинезона, Артифекс извлек двумя пальцами массивный золотой перстень с сочным, бледно-лиловым, ограненным в виде почти правильного квадрата аметистом и протянул его агенту, предупреждая заранее: – Достаточно просто посмотреть на камень несколько секунд, и ты меня вытащишь даже из-за мольберта. – Я работал с личными артефактами и знаю, что это такое, – постарался успокоить беса Симон, и хоть внешне это прозвучало несколько высокомерно, маляр по призванию отлично понял то, что хотел выразить обыкновенными словами непростой грешник. – Теперь – о Маркусе… II В единственной просторной комнате, совмещающей функции гостиной,спальни, кабинета и столовой было темно и тихо, лишь четко пощелкивал, отмеряя секунды, старенький будильник на прикроватной тумбочке рядом с новомодным кнопочным телефонным аппаратом, да мерцал на фоне глухих, кажущихся непроглядно черными, портьер уличный фонарь, из последних сил пытающийся разогнать ночной мрак за окном. В постели, укрывшись общим широким цветастым одеялом, слегка беспокойно, но мирно и привычно посапывали в сладком крепком сне середины ночи двое – мужчина и женщина, по-семейному повернувшись друг к другу спиной, и даже короткий зуммер телефонного звонка, казалось, вовсе не потревожил их. Мужчина, не открывая глаз и, кажется, не проснувшись вовсе, привычно вытянул руку из-под одеяла, подхватил с аппарата трубку, прижал её к уху, и только после этого его разбудил по обыкновению встревоженный голос оперативного дежурного по сыскному Управлению: – Господин комиссар! Север Михалыч! – Слушаю, слушаю… – пробормотал хрипловато мужчина, стараясь удержаться и не высказаться от души в адрес позвонившего. – В отеле «Две звезды», который на площади Мельников, там три трупа и… – …и без меня эти трупы встанут и уйдут, – окончательно просыпаясь, ехидно добавил комиссар уголовной полиции. – Машину выслали? – Так точно, минут через десять у вас будет! – Хорошо, отбой. Заунывным вздохом разгоняя сон, мужчина опустил на пол ноги, усаживаясь на постели, и оглянулся через плечо на не проснувшуюся, казалось, женщину. «Хорошо, что она умеет не реагировать на ночные звонки», – подумал комиссар, поднимаясь на ноги. Стараясь ступать потише, он прошел из комнаты в ванную, зажмурился от яркого света над зеркалом, но через десяток секунд преодолел себя, вгляделся в помятое со сна, обрюзгшее пятидесятилетнее лицо с легкой небритостью. Обычно по утрам, наводя марафет перед уходом на службу, комиссар выглядел гораздо моложе своих лет, но вот ночная побудка, да еще и вчерашние посиделки с одним из старинных друзей в компании развеселившихся жен, показали в зеркале его подлинный возраст безо всякой пощады. Ополоснув лицо холодной водой и пройдя в маленький чуланчик, оборудованный заботливой и хозяйственной супругой под гардеробную, комиссар быстро и небрежно оделся, привычно игнорируя галстук и строгий костюм. Впрочем, разбуженный среди ночи, он имел на это полное моральное право – в конце концов, его вызывают не «на ковер» к министру, что случалось довольно часто, и не на заседание Государственного Совета, что было в его жизни лишь четыре раза, а всего лишь на очередное криминальное происшествие, коих в городе – легион. В модных, чуть расклешенных брюках из шоколадного тонкого вельвета, в грубоватом свитере под горло и короткой кожаной куртке Северин – такое имя носил комиссар от рождения – вернулся в комнату. В верхнем ящичке тумбочки, под будильником и телефоном, хранился нелюбимый полицейским табельный пистолет и все реже необходимое ему служебное удостоверение сыскного Управления – в последние лет десять даже туповатые и ретивые в службе новички-патрульные узнавали Северина Фогта в лицо. – Сева, ты чего по дому шаришься? – встретила его, не отрывая головы от подушки, сонным вопросом жена. – Вызов, – коротко, стараясь не взбудоражить едва пробудившуюся женщину, негромко отозвался комиссар. – Ты спи… – Я сплю, – охотно отозвалась та, поворачиваясь спиной и предусмотрительно натягивая одеяло на роскошные растрепанные белые волосы. Северин на секунду задержался, поглядев на бесформенный холмик одеяла: их брак в свое время вызвал слишком много разговоров и пересудов, еще бы, больше двадцати лет разницы в возрасте, новоявленная мачеха была чуть постарше дочери комиссара, и многие недруги, да и просто скептики из числа окружения обоих, пророчили непременный распад семейного союза через пару-другую лет или, как минимум, чисто формальный характер такого супружества. Но молодая Василиса и давно уже немолодой Северин легко опровергли прогнозы самых упорных и злых недоброжелателей. Наверное, это был тот самый случай, когда встретились две половинки единого целого – вечно хмурый, слегка флегматичный прагматик и реалист, до мозга костей проникшийся отнюдь не праздничной и оптимистичной полицейской службой, и веселая, задорная красотка с легким нравом, на людях предпочитающая не особо задумываться о завтрашнем дне. А может быть, их объединила общая работа на благо правопорядка, хотя в первые же месяцы начавшегося романа мудрая Василиса категорически отказалась продолжать службу под руководством комиссара Фогта, перейдя из уголовного, сыскного в Управление технического обеспечения и криминальных экспертиз. Комиссар тихонечко покинул единственную комнату квартирки, обулся и вышел в гулкий пустынный подъезд. Кажущуюся неестественной, такую знакомую по частым вызовам живую ночную тишину почему-то совсем не хотелось нарушать механическим шумом, и Северин не стал вызывать лифт, благо, спуститься с шестого этажа для него не составляло труда. У дверей подъезда, освещенных слабенькой, экономной лампочкой свечей на сорок, его ждал, сияя черным лаком в сиреневом свете далеких уличных фонарей, служебный автомобиль – новенькая шведская модель, полученная Управлением при распределении конфиската в наследство от незначительного, но очень любящего внешний шик и пускание пыли в глаза мошенника. – Ну, и что там случилось? – вместо приветствия спросил комиссар, усаживаясь на переднее сидение рядом с помятым и судорожно зевающим водителем, одним из старожилов городского полицейского Департамента, постоянно работающим с сыскным Управлением. – Здоров, Михалыч, – по-простому отозвался шофер, клацая зубами после очередного зевка. – Поверишь – сам не знаю. Я в дежурке отсыпался, так подняли бессовестно, как самого молодого со всего гаража, и за тобой послали… видать, остальные боятся тебя шибко, когда с спросонья. Взъерошенный, плотного телосложения старик, которому седые неровно постриженные усы придавали неряшливый, слегка запущенный вид, также, как сам комиссар, пренебрегал полицейской формой, предпочитая высокие сапоги со старыми солдатскими галифе и короткую, до белизны потертую кожанку с тусклым латунным значком имперского орла на левой стороне груди. Лицо его причудливо освещалось многочисленными разноцветными лампочками приборной панели, больше похожей на сложнейший пульт управления фантастическим звездолетом, нежели на привычный автомобильный аксессуар. – А ты не боишься? – уточнил Северин, демонстрируя на лице суровость. – У меня отец еще в германскую служил, – засмеялся водитель. – От него смелости перед вашим братом, немцем, и набрался. – Что я за немец? – повторил бессмертные строки классика комиссар. – Дед был немец, да и тот не знал по-немецки. Куда ехать-то тебе сказали, а то со мной, видать с перепугу, особо никто разговаривать не стал… – Ну, как же без этого, – подтвердил шофер. – Вертеп, однако, знатный – этот самый отель «Две звезды», хоть и – чистенький, аккуратный, но – с двойным дном. У хозяев его все свое – и девочки для постояльцев, и охрана, и даже таксёры прикормленные. Серьезных происшествий, сколько служу, не помню, так, обыкновенно, все по мелочи – то карманника сдадут, то горничную вороватую. «Вот и я тоже не помню, – с огорчением подумал Северин. – Хуже нет, в такое чистенькое и тихое место попасть, в тихом омуте, известное дело, кто водится…» По ночными, притихшим улицам стремительное движение шикарной казенной машины казалось фантасмагорическим эпизодом сюрреалистического фильма – черный лак, никель, голубоватый свет галогенных фар среди сиреневых и желтых фонарей, погруженных во мрак громадин жилых домов, жестких теней оград и призрачных шорохов городских бульваров и скверов. Даже без использования красно-синей мигалки, предусмотрительно выставленной на крышу салона водителем, забитый обычно в дневные часы многочисленным транспортом путь из пригородного района, где обитал в скромной однокомнатной квартирке комиссар с молодой женой, до центра города, сверкающего ослепительными заманчивыми огнями круглосуточно работающих заведений, занял всего-то минут двадцать вместо привычного часа с небольшим. Стремительно летящий среди осторожных ночных такси и редких частных машин, будто хищная касатка в мгновенно оскудевшем косяке тунца, черный автомобиль, сбросив скорость, плавно свернул с широкой магистрали довольно-таки оживленного, несмотря на ночное время, центрального проспекта в тихий тупичок, оканчивающийся небольшой площадью, окруженной полутора десятком домов, среди которых яркой неоновой вывеской выделялся «тихий омут» – семиэтажное здание гостиницы, декорированное во время последнего косметического ремонта под старину. Скучающая в самом начале тупика стайка пестро одетых девушек заволновалась, видимо, профессиональным взглядом приметив мигалку на крыше машины, но тут же успокоилась, здраво рассудив, что вряд ли полиция нравов будет разъезжать на таких роскошных автомобилях, да еще и без сопровождения «загонщиков» из числа рядовых охранников правопорядка. И когда комиссар покинул уютный теплый салон, одна из девиц древнейшей профессии то ли в виде наглой шутки, то и в самом деле – знакомая по каким-то старым делам, игриво помахала Северину ручкой. Комиссар не стал отвечать, сделав вид, что сосредоточенно рассматривает фасад гостиницы – личность коротко стриженной девицы с сигареткой в зубах и яркой раскраской лица как-то не хотела всплывать в памяти. Дождавшись водителя, бережно замкнувшего дверцы автомобиля, Северин прошел по тротуару к высоким стеклянным дверям, у которых, скучая на посту, уныло переминался с ноги на ногу невысокий, худенький полицейский заспанного вида, правда, мгновенно взбодрившийся и подтянувшийся при виде комиссара. «Что же там такого случаться могло, если от входа убрали все машины и даже простой уличный наряд для маскировки от вездесущих репортеров сократили до единственного сторожа?» – подумал Фогт, преодолевая незримую границу мгновенно распахнувшихся дверей и тут же убеждаясь в своей правоте еще раз. С обеих сторон от входа к нему мгновенно двинулись парочка крепких, с серьезными, совершенно не сонными лицами стражей порядка, впрочем, мгновенно отступивших, опознав хоть и чужое, но достаточно высокопоставленное начальство, и еще двое, похоже, местных охранников – высоких, сильных, в строгих вечерних костюмах и при галстуках. На этих незаметно цыкнул появившийся позади полицейских сержант с пышным усами. – Доброго здоровья Север Михайлович! – поприветствовал он комиссара. – Вот служба-то какая – и по ночам покоя нет… Но тут же, не отвлекая начальника своим обязательным, потому показавшимся казенным сочувствием, доложил по делу: – На четвертом этаже все, лифт – вон он, а мы тут пресекаем любые попытки проникновения, что извне, что изнутри. – А где тут у вас буфетик ночной? – бесцеремонно тыкая пальцем в одного из представителей местной охраны, перебил сержанта водитель и пояснил комиссару: – Хочу кофейку попить, сон прогнать, если, конечно, это мне в здешнем заведении по карману. Охранник молча указал шоферу на подсвеченную разноцветной гирляндой арку входа в гостиничный бар, а комиссар, коротко бросив сержанту: «Доброй ночи и вам, меня не сопровождайте!», прошел через затененный по ночному времени вестибюль к пяти лифтовым кабинкам, притулившимся в дальнем укромном углу. Послушный воле начальства сержант остался возле входных дверей, но, тем не менее, находящихся наверху сотоварищей проинформировал о прибытии комиссара, едва только Северин шагнул в зеркальную тесную кабинку. Потому при выходе из лифта Фогта встретил усиленный пост из пяти рядовых, уличных полицейских из территориального отдела во главе уже с немолодым лейтенантом, за спинами которых маячили, пытаясь не выделяться несколько человек в штатском, а среди них – один из сотрудников комиссара, подчиненный ему напрямую инспектор сыскной полиции Жора Швец: невысокий, щуплый, неброский в любом обществе, но только лишь внешне, отличаясь веселым, чуток разбитным нравом и повадками бывалого, много повидавшего в жизни человека. Впрочем, он умел вести себя при необходимости очень скромно и незаметно и в этом качестве выступал иной раз, как совершенно незаменимый сторонний беспристрастный наблюдатель. Выставленный импровизированный кордон перекрывал проход в правую – если смотреть при выходе из лифта – половину длиннющего коридора со полудесятком дверей по его обе стороны, с небольшими эстампами, развешенными на деревянных панелях у каждого номера, с изогнутыми бронзовыми бра, подвешенными под самым потолком. Комиссар едва успел оглядеться, приметив в дальнем конце коридора распахнутые двери пары номеров и маленькую толчею, созданную парой-тройкой человек возле дверей третьего, соседнего, как мимо полицейских просочился, едва ли не в буквальном смысле этого слова, Жора. – Доброй ночи не желать, комиссар? – с легкой иронией осведомился оперативник, предпочитающий именовать начальство по должности. – Чего может быть доброго в такой ночи? – риторически уточнил Северин. – Ты сам-то здесь давно? – Почти вместе с патрульными, – кивнул в сторону места происшествия Швец. – Так уж повезло, был неподалеку по служебным делам и вот… – Что тут случилось – расскажешь? – Если коротко, то пока – три трупа, – вздохнул оперативник, жестом приглашая комиссара пройти по коридору. – Может быть, больше, сейчас собираются вскрывать еще один номер. Хотите приостановить? – Пожалуй, лучше подождать, если никто не подгоняет, – кивнул Северин. – А кто убит? Как? Неторопливо вышагивающий рядом с начальником Жора резко ускорился, змеиным зигзагом рванувшись вперед, к столпившимся у дверей в номер оперативникам, бросил им несколько повелительных, резких слов, кивая затылком на комиссара, и так же стремительно вернулся к Северину, сходу продолжая диалог: – Я поэтому вас и рискнул вызвать, комиссар. Очень уж тут все не просто – и с личностями, и со способом убийства. Они прошли мимо дверей подозрительного номера и на мгновение остановились перед раскрытыми – изнутри доносился чей-то бормочущий голосок, кажется, монотонно бубнящий протокольные вопросы об имени-фамилии, месте жительства и прочих анкетных данных. – Прокурорские уже здесь? – на всякий случай осведомился Северин. – Нет, я просил нашего дежурного, чтобы после звонка вам полчасика выдержал, – показал свою предусмотрительность Жора. – Думаю, минут через сорок-пятьдесят появятся, не раньше, они не так легки на подъем, как вы, а пока можно работать спокойно. Шагнув через распахнутую дверь, Северин и Жора очутились внутри трехкомнатного номера представительского класса: с изящной, под антиквариат, резной мебелью, удобными мягкими креслами и огромным экраном телевизора в гостиной, с широкой двуспальной кроватью, покрытой чем-то розово-легким и воздушным, назойливо мелькающей через настежь распахнутые двери в спальне, а вот третья комната, видимо, предназначенная на роль кабинета, была плотно закрыта, и именно оттуда доносились невнятные голоса. – Покойники – там, – кивнул на спальню Жора, и комиссар очень удивился этому обозначению со стороны оперативника, обычно тот назвал вещи своими именами: труп – значит, труп, а расчлененка – это всегда расчлененка, как бы потом тщательно не сживал тело патологоанатом. Из спальни, загораживая собой надоедливые бело-розовые тона, выглянула лукаво-хмурая физиономия штатного медэксперта, непременного участника работы пятого отдела сыскного Управления на всех серьезных происшествия. – О! Север Михалыч собственной персоной! – поприветствовал прибывшего комиссара «доктор мертвецов». – Проходи, проходи, давай-ка, заждались уже… – И тебе не хворать, Костя, – буркнул в ответ Северин, подозревая, что за таким радушным приглашением патологоанатома стоит какой-нибудь уж очень изощренный способ убийства с последующим разделением тела на части. Впрочем, специфического запаха крови, остаточных эманаций боли, вони человеческих экскрементов комиссар не уловил – получалось, что расчлененка и прочие придуманные им ужасы тут не при чем? Прямо на полу, у подножия роскошной, заправленной по всем гостиничным правилам постели лежала удивительно худенькая, просто – тощая девушка в коротенькой юбочке с приспущенным левым чулком, рядом валялись небрежно брошенные, явно принадлежащие ей же брючки, чуть скомканные, будто только что снятые. «Переодевалась?» – мелькнула мысль у комиссара и тут же ухнула куда-то в глубины увиденного – на голове жертвы не было ни единого волоса, даже бровей и ресниц… и кожа едва ли не светилась то ли высохшая, то ли… – Ничего не трогал? – на всякий случай спросил растерянный Северин медэксперта и получил в ответ чуть презрительную гримаску, мол, даже и отвечать не буду. Вторая жертва – молодой, совсем недавно здоровый и сильный мужчина сидел чуть развалившись в маленьком уютном кресле в углу комнаты. Из одежды на нем оставались синие плавки, когда-то, похоже, туго обтягивающие чресла, а сейчас бессильно болтающиеся на бедрах, полурасстегнутая рубашка явно из дорогого магазина и наброшенный на плечи темный, бордовый джемпер, обильно усыпанный выпавшими короткими светлыми волосами. «И этот переодевался, – вновь подумал Северин, разглядывая гладкий, лысый череп убитого. – Вот такая непонятка выходит…» – Док, как думаешь – смерть все-таки насильственная? И причина какова? – все-таки пересилил свою мнительность комиссар. – Знаешь, Михалыч, если бы не эта вот дорогая и стильная обстановка, – начал задумчиво «доктор мертвых» Константин. – Я бы сказал, что оба пациента умерли от скоротечной, острейшей формы лучевой болезни… – Что? – вздернул головой ошарашенный Жора. – А что? – пожал плечами в ответ патологоанатом. – Все классические симптомы – на лицо, ну, за исключением обильной рвоты… Кстати, вы не бледнейте оба, я понимаю, один и сам еще молодой, а у господина комиссара жена такая… Про дозиметр я подумал сразу же, фон здесь абсолютно нормальный, хоть и чуток выше обычного, но это, похоже, из-за стен, наверное, гранитом облицовывали. – Как и кто их обнаружил? – прокашлялся, чтобы не выдать голосом и в самом деле охватившее его смутное, тяжелое волнение, комиссар. – А вот это самое интересное, – ответил оперативник, охотно возвращаясь от известия о необычности смерти к своему «куску хлеба». – Эта парочка занимала номер уже третьи сутки. Сегодня вернулись сюда после полуночи, я уточнил у портье, это было примерно без четверти час, а где-то во втором часу заказали в номер шампанское, коньяк, фрукты, сыр. Но все – в умеренных количествах, как бы, на очень легкий и очень поздний ужин. Было это примерно в час пятнадцать, час двадцать пять. После половины второго официант зашел в номер – дверь была открыта, так поступают многие постояльцы, когда не хотят лишнего беспокойства: отвечать на стук и звонки – и обнаружил вот эти тела… со следами, как говорит доктор, лучевой болезни. Хорошо, что в охране работает один из бывших наших, да еще оказался в сегодняшней смене. На пульт дежурного по городу позвонили уже без четверти два, тот перезвонил мне, знал, что я по делу «Потрошителя» нахожусь в этом районе, хотел переговорить с уличными девчонками, но… не получилось, зато – обрел вот такой неприятный хомут на наши шеи. – С официантом поговорили и отпустили? – уточнил Северин. – С ним Лапа, то есть, Саша Савельев и сейчас беседует, – Жора кивнул за спину, в сторону прикрытых дверей в кабинет. – Я вам навстречу вышел. – А это – их заказ? – еще разок кивнул комиссар на небольшой журнальный столик в гостиной. – И в самом деле – скромно для парочки любовников… На покрытом изящной чеканкой мельхиоровом подносе обозначали спиртное четвертинка отличного коньяка, маленькая, из сувенирной серии, бутылочка шампанского граммов на триста, блюдо – скорее даже просто большая тарелка – с виноградной кистью и парой яблок, блюдечко с десятком разносортных ломтей сыра. – …личности установили? – Пока только по документам, которые они предъявили в гостинице, – развел руками Жора. – Приезжие из Загорья, остановились на неделю, оплатили вперед, хотя здесь цены – ого-го… фамилии разные, дополнительных отметок в удостоверениях личности не было, да и сами ксивы подозрительно свеженькие, будто только-только полученные, на это портье, который их принимал, обратил внимание. Но – сами понимаете, комиссар – времени на доскональную проверку и запросы просто не было… – Хорошо-хорошо, – кивнул Северин одобряюще. – Этим займемся с утра, а сейчас – соседний номер. Что там и как? – Там… туда мы уже по собственной инициативе заглянули, дверь тоже была приоткрыта, – признался оперативник. – Там всего один, но… примерно в таком же виде. А в третьем номере… – Погоди, посмотрю сам, – перебил его комиссар. – Здесь уже криминалист поработал? – Да тут дело такое, – чуть замялся Жора. – Нашего найти не могут, небось, опять с очередной подружкой развлекается, озабоченный… а дежурного я просил не присылать, сегодня Ихтилов на вахте, вы же знаете, какое это чудо в перьях, так что – лучше без него. – Согласен, что лучше, но могли бы и мне об этом пораньше доложить, – выразил неудовольствие Северин. – Захватил бы с собой Василису, ты же знаешь, она умеет собираться по вызову пошустрее некоторых мужчин. Оперативник только развел руками, мол, накладочка вышла, да и к чему прекрасную женщину по ночам тревожить с такими-то делами, тем более, супругу самого комиссара, хоть и служащую технического Управления, к которому относились криминалисты. – Ладно, что теперь поделаешь… – махнул рукой Северин, но его перебил, порадовав, «доктор мертвецов». – А фотографии я успел сделать, – похвастался он, демонстрируя комиссару серебристую компактную коробочку дорогого новейшего фотоаппарата. – Подарок ваш на пользу пошел… Совсем недавно, на юбилей, Константину Роцкому, уважаемому в среде оперативников человеку, сбросившись всем Управлением, сыскари подарили больше похожий на дорогую игрушку, но, как оказалось, отлично функционирующий фотоаппарат, теперь примененный патологоанатомом к вящей пользе дела. Выйдя из спальни, комиссар на несколько секунд замер в центре гостиной, обдумывая дальнейшие действия, а потом скомандовал: – Так! Пусть Лапа заканчивает со свидетелем, потом доложит все мне, тогда, в зависимости от результатов, подумаю, стоит ли самому с официантом общаться, а мы – давайте двинемся дальше, в соседний номер, а потом – будем открывать и третий… кстати, Жора, а чем он-то тебя привлек? – А там, если верить гостиничной регистрации, поселилась парочка, въехавшая вместе с одиноким покойником, – уже на ходу, почти в коридоре, пояснил оперативник, нисколько не заморачиваясь невольным оксюмороном. – Вот я и подумал… ну, а в итоге – на звонки и даже на стук не открывают, хотя при этом из обслуги никто не видел, чтобы они из номера выходили. Если что – извинимся, конечно, за вторжение, но уж лучше так, чем пребывать в неопределенности. У выхода из лифтов, отлично просматривающемся из коридора, по-прежнему дежурили полицейские в форме, выставленные предусмотрительным Жорой, как щит от любопытных постояльцев, ведущих ночной образ жизни, и возможных репортеров, пока, похоже, не пронюхавших о происшествии. Возле дверей третьего подозрительного номера лениво о чем-то переговаривались коллеги из местного отделения, уже утомленные ночными беспокойствами, но сохраняющие привычно, равнодушное спокойствие не отвечающих за расследование случившегося сыщиков, у которых и собственных, текущих дел предостаточно. Задержавшись на пороге, комиссар сперва лишь заглянул в номер «одинокого трупа» – практически идентичный только что покинутому, лишь выдержанный более в темно-зеленых и коричневых тонах, начиная с ковров на полу и завершая покрывалами на креслах, диванчиках, постели. Высокий мужчина с искаженным от боли лицом, такой же высушенный непонятной, молниеносной болезнью, как и только что виденные трупы в соседнем номере, лежал примерно посередине гостиной, странно подогнув ноги, будто смерти застала его в момент движения, и он просто упал на пол, не успев сделать очередного шага. Вокруг его головы, странным нимбом, собрался венчик выпавших серебристо-серых, будто седых волос. Комиссар шагнул поближе, стараясь вспомнить, мог ли он где-то видеть это лицо, искаженное судорогой боли, неузнаваемое, но тем не менее, чем-то знакомое – в каких-то старых, общих для всей полиции ориентировках, может быть, в телевизоре или просто на улице? Профессиональная память услужливо подсказала, что сыскная полиция не имела непосредственных дел с этим человеком. – Карлос Мендоза, – подсказал из-за плеча Жора. – В регистрационной книге он так записался, документов мы при нем не нашли, а портье удостоверения личности спрашивает при случае, чтобы не напрягать только-только заезжающих постояльцев. Этот откуда-то из Южной Америки, то ли Парагвай, то ли Эквадор, прямо вылетело из головы… – Разве вы его не узнали, комиссар? – раздался от порога чей-то негромкий, но властный голос. Высокий, смуглый от природы и недавнего тропического загара, длинноволосый, с изобилием седины в чуть повлажневшей от ночной уличной прохлады шевелюре, одетый как-то странно для этого фешенебельного места в грубоватой выделки кожаные брюки, короткую куртку и плотный багрово-черный свитерок под горло, мужчина поигрывал старинной, антикварной тростью, будто нарочито демонстрируя полицейским набалдашник в виде львиной головы, профессионально приметливый комиссар разглядел на одном из пальцев незнакомца золотой перстень с камнем, почему-то развернутым внутрь, к ладони, а глаза незнакомца скрывали совершенно неуместные в помещении, да и в осеннем ночном городе тоже, круглые черные очки. – Второе бюро? – кисло осведомился Северин, невольно напрягаясь. Как и везде в грешном мире, полицейские-сыскари недолюбливали контрразведчиков, частенько чурающихся черновой работы и очень любящих приходить на готовенькое, признавая, правда, за своими коллегами и высокий профессионализм, и более тяжелые, политические аспекты работы. В этом смысле комиссар ничем не отличался от иных сотрудников Уголовного Департамента и сыскного Управления. – Хотите забрать это дело себе? – вслед за начальником поинтересовался Жора, трудолюбие и умение работать у которого вовсе не граничило с фанатизмом, такое «гнилое дельце» с уже имеющейся тройкой покойников, убитых непонятным способом, оперативник с радостью спихнул бы на любого. – Ну, что вы, комиссар, – улыбнулся от всей души Симон. – Куда там Второму бюро до меня, они, вообще, не будут вас тревожить во время расследования. Мы могли бы переговорить без ваших сотрудников, если, конечно, вас это не затруднит? Северин еще разок оглядел незнакомца. На пронырливого репортера, чудом просочившегося через фактически три строгих кордона вокруг места происшествия он никак не походил, да и поведение… чересчур властное, хозяйское. Среди контрразведчиков Второго бюро комиссар такой личности не припоминал, хотя, кажется, знал всех тамошних, волей-неволей сотрудничающих с сыскным Управлением. – А кто ты такой? – решился влезть «поперед батьки в пекло» Жора, принимая возможный огонь недовольства на себя. – Может, и документики какие есть? Или ты, так сказать, лицо неофициальное? – Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет, все это условно и зыбко, – Симон, прицепившись к последнему словечку оперативника, позволил себе процитировать классику, лишь исключив имена. – Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот. И еще как бывает! Кажется, комиссар понял агента Преисподней с полуслова, благодаря именно цитате. Впрочем, и Жора особо не рвался напролом, сразу же после заданного вопроса демонстрируя всем своим видом, что это была лишь разведка боем. – Инспектор, погуляй пока в коридоре, – попросил Северин подчиненного, и оперативник, чуть нахмурившись для вида, с удовольствием выполнил это распоряжение, лезть в дрязги с параллельными структурами, которых в государстве функционировало не мало, Жора совсем не хотел, для таких случаев, считал он, и существует начальство. – Ну, что же, Северин Михайлович, – сказал Симон после того, как оперативник покинул номер, плотно прикрыв за собой дверь, и тут же, чуть лукаво уточнил: – Или, может быть, просто Северин? Возраст делу не помеха, а молодая любящая жена отнюдь не изнуряет своими претензиями, а лишь добавляет энергии и возвращает изумительные ощущения внезапно возвратившейся юности, не так ли? Продемонстрировав слегка растерявшемуся комиссару собственную осведомленность вкупе с доброжелательностью, агент перешел к делу: – Меня зовут Симон, имени достаточно для общения, а прочее – должности, звания, титулы, поверьте, всего лишь мишура и попытка пустить пыль в глаза. Давайте присядем? Агент первым расположился в кресле у небольшого журнального столика, точно такого же, как в соседнем номере, но здесь украшенного лишь массивной хрустальной пепельницей. – Так вот, Северин, – продолжил Симон, указывая тростью в направлении лежащего на полу тела. – Это – Маркус. Или Ворон Маркус, как его иногда называют. Человек в определенных кругах очень известный. На мелких кражах и даже крупных ограблениях со стрельбой, убийствами и прочими безобразиями он никогда замечен не был, господин комиссар. Но… Маркус специализируется на убийствах политических. На столь же политических и крайне неприятных диверсиях государственного масштаба. Вот с таким человеком, пусть и после его смерти, вас сегодня свела судьба. – И кого же такая важная птица, как этот Ворон, собиралась у нас убивать? – поинтересовался с легкой меланхолией в голосе комиссар. – Или взрывать? А может быть, отравить городской водопровод? – Убить Маркус может… нет, уже мог… кого угодно, хоть члена Государственного совета, хоть Директора Департамента Безопасности или любого из наших крупных банкиров, промышленников, купцов, – в тон собеседнику усмехнулся Симон. – Но раз уж до этого не дошло, думаю, гадать сейчас не стоит. – И все-таки – вы хотите забрать у нас это дело? – повторил вопрос своего помощника, с которого и начался этот странный разговор, Северин. – Повторюсь, хоть и не люблю вторично указывать на очевидное – никто у вас это дело не отберет, – слегка поморщился Симон. – Более того, ни прокурорское, ни ваше начальство не будет ежечасно вмешиваться, требуя то доклада минут на сорок, то планов мероприятий на месяц вперед, то немедленного раскрытия. – Значит, я буду работать только на вас? – резонно уточнил комиссар, такой порядок вещей ему тоже не очень понравился, пусть и полегче, чем при бдительном контроле со стороны «смежников» и руководства, но – куда ведет этот путь? – Нет, нет и нет, уважаемый, – покачал головой агент Преисподней. – Работать вы будете исключительно и только на себя, собственный пятый отдел и сыскное Управление в целом. И по результатам дела все «цветы и шампанское» получит ваша служба. Моя роль будет более, чем скромной – простого консультанта, к мнению которого можно прислушаться, а можно и пропустить мимо ушей. – Знаете, Симон, меня разбудили среди ночи, вытащили, как вы правильно заметили, из-под бока молодой жены, – недоверчиво покачал головой комиссар. – И вот уже битый час я толкусь в этом отеле, не очень понимая, как же убили трех человек, совсем не понимая, кому и зачем это было нужно, пытаясь увидеть хоть какие-то следы на месте преступления. И тут появляетесь вы, весь из себя таинственный, как граф Монте-Кристо, и даете мне карт-бланш на расследование, обещаете прикрыть и от собственного начальства, и от Второго бюро, в чьем ведении это дело, по сути, и должно быть. И при этом не ставите никаких условий и не интересуетесь никаким возможным вознаграждением. Так не бывает. Говорите уж сразу, без намеков, которые сейчас трудновато понять, что же вы хотите? – Вы правильный человек, Северин, – с уважением заметил агент, откидываясь на спинку кресла и доставая из кармана куртки пачку местных сигарет. – Хотите курить? Или предпочитаете только трубку, как ваши литературные коллеги? – Спасибо, – угощаясь, ответил комиссар. – Трубку курить надо дома, не торопясь, наслаждаясь процессом, лучше всего – в компании со стаканчиком хорошего коньяка или крепкого старого ликера, а не на бегу, среди трупов, свидетелей, очевидцев и прочих малопричастных к делу людей. – Разумно и романтично, – согласился Симон, стряхивая первый пепел в играющий под лучами электрического света хрусталь пепельницы. – Постараюсь ответить вам столь же разумно, но, к сожалению, совсем не романтично. Я очень надеюсь, что ваш отдел, Северин, в ближайшие сутки-двое разыщет исполнителя убийства, ну, или непосредственно причастных к исполнению лиц. Разыщет, обоснует задержание, предоставит улики, показания свидетелей, короче, все то, что требуется следствию, оно же пойдет своим чередом, и дело будет передано в суд. Но все это меня не интересует, тем более, история будет, как обычно, долгая, с адвокатскими протестами, апелляциями на каждый чих, пересмотрами решений и квалификации дела и прочей волокитой. Меня интересует лишь заказчик, которого вы, если и вычислите чисто логически, привлечь к ответу никогда не сможете. – А вы – сможете? – не сдержался комиссар, в душе признавая справедливость слов Симона. – Я смогу не только привлечь, но и наказать, – серьезно заявил агент. – Как и почему? Давайте мы с вами будем придерживаться каждый своего уровня компетенции. И еще, комиссар, хочу сразу разъяснить вопрос, который вертится у вас на языке, но никак не может с него сорваться. Подробностями нашего разговора вы можете поделиться с подчиненными и близкими вам людьми безо всяких ограничений. Впрочем, думаю, вы и сами отлично сообразите, кому и какую порцию информации выдавать для пользы общего дела… Загасив в пепельнице окурок, Симон одним движением поднялся из кресла, чуть задержался, как бы, приглашая Северина последовать за ним к выходу, а уже у самых дверей дал первый совет, исполняя свои обязанности консультанта: – Для той же пользы… пошлите кого-нибудь из своих ребят в аэропорт – по-моему, Маркус прилетал в Ромашковый – пусть возьмут записи видеонаблюдения за залом прилетов, где-то часов с одиннадцати вечера и до половины первого. Мне кажется, там будут любопытные для вас кадры. Агент Преисподней, резко распахнув дверь, шагнул в гостиничный коридор, мимолетно осматриваясь по сторонам. От лифтов к месту происшествия, не спеша, двигался прокурорский следователь в сопровождении своего помощника. Обязательного, казалось бы, при таких обстоятельствах скопления начальства – и полицейского, и прокурорского, и даже, как бывало всегда, городского – не было. «Молодец, бес, – подумал Симон. – Ловко устроил спокойную жизнь местным чинам. Впрочем, все это – в его же интересах, быстрее пойдет расследование…» – А вы разве не останетесь? – поинтересовался комиссар уже в спину агента, кивая на до сих пор запертую дверь третьего номера, возле которой, по-прежнему скучая, дежурили оперативники теперь уже в компании с патологоанатомом. – Для меня там нет ничего интересного, – откликнулся Симон. – А заниматься черновой работой, как вы поняли, я не буду. Ближе к вечеру, когда вы немного передохнете после ночной смены, и появятся первые интересные факты и версии, я обязательно навещу пятый отдел, так что – не прощаюсь, ждете меня все еще сегодня… Сосредоточенно и задумчиво глядя в спину удаляющегося агента Преисподней, Северин сразу не заметил, как к нему подошел едва сдерживающий написанное у него на лице любопытство Жора Швец. – Комиссар, там Савельев закончил допрос свидетеля, – сообщил оперативник, тоже поглядывая на приближающегося к лифтам Симона. – Интересуется, вы сами-то с официантом поговорить не желаете? – Не желаю, Жора, не желаю, – задумчиво отреагировал комиссар, но тут же будто встряхнулся ото сна, взбодрился. – Значит, если Лапа свободен, отправь его в аэропорт Ромашки, пусть любыми правдами и неправдами изымет копию видеозаписи из зала прилетов с десяти вечера до двух часов ночи и вместе с записями приезжает сразу в Управление, у меня в кабинете вместе посмотрим. И вот что, Жора, давай-ка просто отложим все вопросы до конца мероприятий в отеле, я не собираюсь секретничать, но, кажется, здесь не самое подходящее место для болтовни. Обрадованный тем обстоятельством, что его начальника не подменили, не загипнотизировали и не поставили «под подписку», оперативник широко улыбнулся, мол, конечно, потерплю, да что там я, все мы потерпим до возвращения в отдел. – Теперь продолжим? – он кивнул на двери третьего, злополучного номера, до которого они так до си пор и не добрались. – Мы продолжим, – кивнул Северин. – А ты, как отправишь Лапу, сгоняй-ка на улицу, там, на выезде из тупичка, стоят девчонки, наверное, приметил и сам? Так вот, поинтересуйся, кто из них что видел до, в момент, после убийства. Что-нибудь подозрительное, нестандартное. Может быть, отъезжали какие-то машины, кто-то проходил мимо со стороны отеля… ну, я тебя учить не буду, сам прекрасно знаешь, только удели побольше внимания не женским прелестям, а мелочам в воспоминаниях.

2
{"b":"163868","o":1}