— Вот! Вот что значит таёжный человек, моментально определил! Пальцы то в грязи расползаются и загибаются! Следопыт! — отставив кружку в сторону, я предложил: — может, сети проверим, мужики?
— Можно, — Роман аккуратно всунул окурок в щель в печной дверце, возле которой сидел на корточках, — эт`можно, пока светло.
— Тогда мы с Геной делом займёмся: утку почистим, сварим, то-сё, а вы с сетями разберитесь.
— А это случайно не утка? — Геннадий посмотрел на Романа, потом на меня.
— Конечно утка, — Рома с подозрением взглянул на Гену, — что с тобой, Гена, не видишь — кряква?
— Вижу — кряква, — согласился Геннадий, — сейчас, говорят, на компьютерах чего хош изобразить можно: хоть крякву, хоть утку.
До меня дошло — Гена сомневается в подлинности фотографий:
— Рома, сейчас будет вынос тела. Он нам не верит! Дай-ка мне большой железный нож…
— Ой, ой, ой, — засмеялся Геннадий, — испугался, сейчас убегу!
Рома как стоял, так и стоит — ничего понять не может. Сделав страшное лицо, я стал потихоньку приподыматься с лавки:
— У нас дли-инные руки!..
Теперь дошло и до Романа:
— Ну, ты, Гена… да оно нам надо — из-за этой «утки» здесь без толку шарахаться? — махнув рукой, позвал сына: — ладно, пошли, Серёга…
— Да шучу я, шучу, — Гена похлопал Рому по плечу, Рома разулыбался, — утка это, кряква.
— Так я и говорю — кряква. — Отец с хохочущим сыном пошли собирать щучий урожай.
Выпотрошив и промыв дичь, закинули в кастрюлю. Я закурил:
— Как думаешь, Гена, чья это землянка?
— Говорят — золотари там были, да я уж точно и не помню. По всей тайге чего только нет: схроны уголовников, золотарей, балаганы (жилые юрты — прим., автора) древние. В гражданскую, когда в городе заварушка была — то красные в тайгу убегали, то наоборот — белые, чего только не понастроили.
— Гена, а эта землянка чья? — Всё-таки я решил добить вопрос до конца, намекнул, — говорят, там что-то интересное было…
— Да я уж и не помню… — повторил Геннадий, мусоля свою кружку с уже холодным чаем.
— Гена, не капризничай! Хочешь, чайку горячего подолью, — предложил я ласково, — ведь было же там что-то, ты ведь знаешь о чём я говорю. — Хоть я совершенно и не помнил, «о чём я говорю», но сделал соответствующее лицо, — парни молодые там с ума сошли.
Ох, как не хотел Геннадий говорить на эту тему, — это было видно невооружённым глазом. Но чистый душой таёжный человек под моим напором начал потихоньку раскрываться:
— В шестидесятых это было… Как-то летом приехали сюда трое моих друзей из города — студенты, выходные были или праздничные дни — не помню уже. Посидели, попили. Чуть не подрались из-за чего-то, сам знаешь, как у нас бывает… потом ушли. Навеселе ушли. В то время охота хорошая была: утка непуганая, боровой больше было. Так что настреляли много чего, и остались ночевать в той землянке. Я до того случая и сам там ночевал иногда, запор на двери хороший был, надёжный, нары были. Даже зимой — жара, печка та самая стояла, из бочки которая. Они и там водку пить продолжили. В итоге — вырубились все. Хорошо, что дверь изнутри заперли… Давай чайку плеснём, Андрюха.
— Плеснём по малой, — согласился я, — чай — не водка…
Сергей с Романом, слышно, разговаривают о чём-то на берегу, смеются. Двери в доме раскрыты настежь, печка вбирает в себя жар, чтобы ночью отдать нам своё тепло. Скоро стемнеет. В памяти стала вырисовываться та самая история, которую я часто слышал в далёком детстве: дом в лесу со стенами, обитыми звериными шкурами, и страшная «чёрная рука» которая из этой самой стены вылезает и душит, душит беспечного путника. Да, в то время по городу ходила такая байка…
— И вот ночью один из них чувствует — кто-то шарит по нему рукой, он эту руку ладонью — хлобысь! Типа — не приставай, противный! А она волосатая и мускулистая такая! — Гена посмотрел на меня, оценил мою реакцию, я слушаю внимательно, Гена продолжил: — он со страху и заорал. Рука пропала, все проснулись. Этот парень, Дмитрий его звали, спички жечь стал, да и без того более-менее от печки видно было: там же дверка всегда открыта. Под потолком отверстие вроде форточки есть, ты видел, наверное — одно бревно разрезано, размер вот такой, — Гена показал руками размер — примерно с три ладони, — как раз над нарами получается, вот оттуда рука и совалась к нему. Друзья конечно спрашивают — чего, мол, орёшь, перепил что-ли? Абаасы! Абаасы! (чёрт, як.) — кричит так истошно. А тут по крыше кто-то, услышали, топтаться стал, потом прыгать, аж земля с потолка сыпаться стала. Дима ствол ружья в эту «форточку» сунул, да как пальнёт дуплетом, все сразу и протрезвели, давай ружья заряжать. Знаешь, как волосы на голове от страха шевелятся? Так у них даже кожа сморщилась. Ещё несколько раз стреляли. Так до утра и не спали.
— И — тишина…
— Вот, стоило тебе рассказывать, — Гене показалось, что я над ним смеюсь.
— А потом что было? — Я уже закончил чистить картошку, стал её промывать.
— Ко мне рано утром пришли, возбуждённые такие, испуганные. Рассказали. Даже не знаю, верить или нет, они говорили — абаасы. Дима всё про руку говорил: большая такая ручища, волосатая. Когда уехали, через два дня на ГАЗике из компетентных органов приехали, заставили меня показать это место. Проводил. Они там бутылки увидели, гильзы металлические, по крыше полазили, эксперт криминалист крышу обследовал, форточку, — У Гены видно совсем настроение испортилось, — вот, обследовал, слепки какие-то сделал…
Я бросил картошку в кастрюлю:
— А дальше?
— Ну что дальше… потом этих ребят психиатры обследовали да и упекли куда следует. Вот так сами себе языками жизнь и сломали.
— Да-а, жалко парней. Ты их сейчас видишь?
— Двое умерли уже, а Дима настоящим дураком стал — искололи там его.
Некоторое время сидели молча, почему-то стало грустно. В раскрытую дверь повеяло прохладой.
— Слушай, Гена, а может это медведь был?
— Я тоже про это думал, но от форточки до лежащего на нарах человека медведь при всём желании не достал бы, я же там был, знаю. К тому же когтями, даже если бы и ласково, порвал бы… Только очень длинная рука достанет — гораздо поболее метра будет.
Было видно, что Гена не желает больше говорить на эту тему, встал, поднял крышку кастрюли:
— Закипает, скоро готово будет. Ты лучок пока почисти, а я пойду, барометр гляну.
— Что за барометр, Гена? — не помню у него такого механизма, — барометр где-то достал?
— Да у меня их полно, пошли, покажу.
На завалинке дома стоял очищенный от коры еловый пенёк с торчащей с боку веточкой, конец ветки указывал на одну из зарубок на стене.
— «Пасмурно», — определил Гена, — дождь завтра будет.
— Ух, ты-ы! А как ты определяешь?
— Еловая веточка на погоду чувствительна очень, двигается. Вот зарубки на стене — «ясно», «облачно», вот эта — «пасмурно», а когда в этом положении — то «дождь».
Подошли Роман с сыном:
— Чего там увидели?
С видом знатока сообщаю:
— Дождь завтра будет!
— Эт`точно: что-то спину ломит, к дождю, однако. — Рома с сыном с мешками рыбы на плечах пошли к леднику, — спускайся вниз, Серёга.
— Сергей! — Крикнул я в спину парню, он обернулся, — лучок потом почистишь, там уже всё готово!
— Сделаю, дядя Андрей…
С ночи зарядил дождь. Всё-таки, как выяснилось, я сильно устал, так как спал почти до одиннадцати. Сергей спал до обеда: здоровый парень. Роман с Геной с раннего утра ушли по озёрам, вернулись с тремя утками. После обеда посовещавшись, решили возвращаться в город, иначе вскорости дорогу окончательно развезет, и мы попросту не доедем. Если не выедем сейчас, то можно застрять здесь и на неделю, пока всё не просохнет, а дома дела ждут.
