Я встала из-за стола и понесла кружку в раковину.

Я услышала, что заработал телевизор. Миша включил. Хозяйничает, как у себя дома! Но мне было все равно.

- Надь… - услышала я его тихий голос, но никак на него не прореагировала – Надь!!

- Что?!! – воскликнула я нервно

- Уже три месяца прошло, Надь…

- И что с того?!! – с вызовом спросила я, не поворачиваясь к нему

- Пора все забыть…

И тут я резко обернулась к нему лицом.

- Что забыть?!! Альку?!!

- Нет!! – воскликнул Миша – Нет, конечно! – и схватился за голову, взъерошив волосы – Все это…

Я поджала губы.

- Что – это?!! – спросила я с расстановкой

- То… что произошло… - сказал Миша с сожалением в голосе – Это тебя сломает, Надь! Уже начинает ломать!! Так нельзя жить. Нельзя, понимаешь?!!

Я покачала головой и ответила совершенно серьезно:

- Нет, не понимаю.

Он заходил по кухне туда-сюда, потом остановился и посмотрел на меня.

- Нельзя жить так, как живешь ты, Надя… - проговорил он тихо – Эти три месяца…

Я посмотрела ему в глаза.

- А я и не живу, - сказала я равнодушно – Уже три месяца как я не живу, Миш.

Он всплеснул руками.

- Но так нельзя!!! – закричал он – Нельзя, Надя!! Ты ведь живая!! Ты живешь. Нужно жить дальше!!! Без Алины! Нужно учитьсяжить без нее!! Нужно учиться… - словно заметив, что я его не слушаю, он замолчал и вопросительно посмотрел на меня – Надя?..

Но я на него уже не смотрела. Мой взгляд был прикован к экрану телевизора.

Миша сделал тоже самое. И тоже замер.

- Скотина!!! – закричала я – Скотина!!!

Лицо злодея. Лицо негодяя. Лицо ублюдка! Он еще смел улыбаться!! Миллионы телезрителей видят, как он улыбается, смеется в камеру, хохочет мне в лицо!!! Наглое, самоуверенное, нахальное и насмешливое лицо!!!

Я сжала руки в кулаки, не замечая, что ногти впиваются в кожу.

- Ненавижу!!! Ненавижу!!! – закричала я – Скотина!! Ублюдок!!

Я бросилась к телевизору со скоростью, которой никогда в себе не знала. Я стремилась разнести черный ящик в пух и прах, чтобы он не показывал лицо грязного животного. Лицо подонка! Лицо убийцы!!!

- Скотина!!

Миша схватил меня за руки, перекрыв путь и не пуская дальше. Я билась в истерике в его руках.

- Ублюдок!! Ублюдок!! Пусти меня!! – кричала я Мише – Пусти…

Миша сдерживал мои руки, пытался успокоить, но я продолжала вырываться и молотила его кулачками.

- Тише… Тише… Успокойся, девочка… Успокойся…

- Ненавижу… - прошептала я тихо, устав бороться, устав кричать – Ненавижу…

Истерика превратилась в громкий гортанный плач.

Я прижалась к Мише и заревела еще громче, в голос, не стесняясь. Он прижимал меня к себе и все шептал в волосы: «Тише, тише, родная… Все хорошо, моя девочка… Тише…»

И я успокоилась. Не сразу, но успокоилась.

Миша усадил меня за стол и отпустил лишь тогда, когда убедился, что я полностью взяла себя в руки. Он накапал мне валерианки в стакан, и я все выпила. Не скажу, что тут же успокоилась, но легче стало. Не намного. Боль все равно сжимала тисками, не отпуская. Никогда уже не будет НЕ больно!

Мы молчали. Миша боялся что-либо говорить. А я говорить вообще не хотела.

Через некоторое время, после продолжительного молчания, я со слепой уверенностью в глазах встала из-за стола и направилась к двери.

Миша стремительно вскочил вслед за мной и перехватил. Он схватил меня за локти и повернул к себе лицом.

- Надя, не делай глупостей! – сказал он мне строго и как-то умоляюще

Я отстранилась от него и заглянула прямо в глаза.

- Не буду! – пообещала я ему

А про себя подумала: «Я иду творить справедливость!»

Я никогда не любила осень.

На мой взгляд, нет времени года противнее, чем осень. Проливные дожди, серые туманы, слякоть и грязь под ногами…

Кладбище я ненавидела еще больше, чем осень.

Пустые могилы, заваленные цветами, или же совершенно заброшенные, забытые. Деревья, склоняющие тяжелые ветви вниз, словно страдая вместе с нами, показывая всю свою скорбь. Едва заметные, протоптанные тропинки, тянувшиеся через многочисленные холмики с надгробиями чужого горя.

И моего горя тоже. Теперь.

Ноги сами привели меня сюда. Я хотела быть ближе к Альке. Всегда. Успокаивать ее. Убаюкивать. Рассказывать, как прошел день. Еще один день без нее.

Я знала, что поступаю, как сумасшедшая. Я даже себе казалась умалишенной, что уж говорить о посторонних чужих людях, которым никогда не понять меня?!!

Но мне было все равно. Совершенно все равно. Пусть думают, что хотят.

Больнее уже не будет.

Альку уже не вернуть.

И мне остается лишь довольствоваться этим холмиком, наполненным моим горем, надгробием с ее фотографией, на которой она навсегда останется такой, какой я видела ее в последний раз. Воспоминаниями, разъедающими меня, как кислота. Но такими живыми, такими… нашими… общими.

Алька…

Ноги задрожали где-то под коленями. Я почувствовала, что они наливаются свинцом, тяжелеют с каждым мгновением, становятся какими-то чужими… не моими.

Я двинулась вперед. Медленными неуверенными шагами приблизилась к ограде. Дотронулась до железа дрожащими оголенными руками, чувствуя под покрасневшими от холода пальцами ледяной металл.

Было холодно, но я так и не надела перчатки. Я хотела ощутить эту прохладу, почувствовать холод от прикосновения, дрожь, разливающуюся по телу отравляющим и убивающим раствором. Мне казалось, что так я стану ближе к Альке, смогу почувствовать то, что чувствует она. Смогу уверить себя в том, что она все еще со мной. Здесь. Рядом.

Жива.

Теплая улыбка коснется губ, глаза засверкают как алмазы, веснушки затанцуют на носу…

Жива…

Почему же вместо твоего тепла я встречаю равнодушную холодную улыбку и пустые бездонные глаза, смотрящие на меня так пристально с черно-белой фотографии на надгробии?!!

Алька…

Я сделала шаг вперед, отворила дверцу и зашла на мертвую территорию. Ноги словно не держали меня, я почувствовала, что сейчас упаду, и ухватилась за ограду, налегая на нее всем телом.

Три месяца.

Три месяца отчаяния и боли. Три месяца пустоты и одиночества. Три месяца без тебя.

Как я прожила их?!! Как я смогла?!! Как я посмела?!!

Я закрыла глаза. Слезы вновь полились по щекам. Я зарыдала в голос. Не могла остановиться.

Я отшатнулась от ограды и на негнущихся ногах сделала шаг к могилке.

Такая свежая… Всего три месяца…

Так много цветов… А ты не любила, чтобы было много цветов…

Так мало слов… Они и не нужны, когда молчание может сказать все…

Ноги подкосились, и я упала на колени.

Алька…

- Здравствуй, моя дорогая, - прорыдала я сквозь слезы – Как ты тут… без меня?.. Тебе не страшно? – я уже не кричу, а шепчу - Ведь ты всегда боялась темноты… - слезы текут и не перестают – А не холодно? В этом году осень такая холодная… И зима, наверное, будет холодная, морозная… Ты же любишь зиму!!!

Я подползла к могилке и стала руками разгребать еловые иголки с искусственных цветов и отбрасывать опавшие ветки в сторону.

- Я сегодня опять плакала, – проговорила я – Знаешь, я уже не могу не плакать… Если мне удается заснуть, то посреди ночи я все равно просыпаюсь оттого, что подушка намокла от слез, - не продолжая расчищать могилку, я продолжаю: - И я кричу по ночам. Могу проснуться от собственного крика, - я протерла надгробие замерзшей рукой - Миша оставался ночевать со мной в первые дни, пытался меня успокоить… Давал мне пить какую-то дрянь, и я пила… Ты ведь знаешь, как я ненавижу лекарства! А это оказалось самым противным из всех!! – я посмотрела на застывшую улыбку на фотографии – Но я все выпила. Честно. Наверное, он подсунул мне снотворное, потому что я почти сразу отключилась.

Я провела рукой по надгробию, словно подбираясь к фотографии, но не решаясь ее тронуть.