«Мастера» – первый из опубликованных мною достоверных, настоящих, реальных, в действительности научно-фантастических рассказов. Я имею в виду такие рассказы, в которых или для которых в той или иной степени имеют значение существование и достижения науки. По крайней мере, так я определяю понятие научной фантастики по понедельникам. По вторникам же ко мне иногда приходят совершенно другие мысли по этому поводу.

Некоторые авторы научно-фантастической литературы питают отвращение к науке, ее сущности, методам и трудам, другим же все это нравится. Одни ненавидят технологию, другие – почитают ее. Я нахожу комплексную технологию довольно скучной, зато интересуюсь биологией, психологией и теоретическими разделами астрономии и физики, поскольку эти области науки понятны для меня. В моих рассказах довольно часто встречается образ ученого – обычно довольно одинокого, замкнутого авантюриста, любителя находиться на грани неизведанного.

К теме, затронутой в «Мастерах», я обращалась позднее, когда была гораздо лучше теоретически подкована. В этом рассказе есть одно прекрасное изречение: «Он попытался измерить расстояние между землей и Богом».

Держа дымящийся факел, в темноте одиноко стоял обнаженный человек. Красноватый отблеск пламени освещал пространство и землю всего на несколько футов вокруг; за пределами же этого маленького островка света царила темнота, безмерная темнота. Время от времени налетали порывы ветра, в темноте мелькали чьи-то сверкающие в отблесках пламени глаза и раздавалось многоголосое бормотание: «Подними факел выше!» Обнаженный человек подчинился этому требованию и поднял прямо над головой факел, который покачнулся в дрогнувших руках. А темнота продолжала стремительно наступать, быстро и невнятно что-то бормоча, окружая человека. Ветер становился все холоднее, красное пламя оплывало. Негнущиеся руки человека задрожали – сначала едва заметно, потом все сильнее; лицо его покрылось потом; и он только слышал тихое, но настойчивое: «Подними факел, подними факел…» Течение времени остановилось, и только шепот все нарастал и нарастал, превращаясь в рев и нагоняя еще больше ужаса; никто и ничто не касалось человека, и он продолжал один стоять в свете пламени.

– А теперь иди! – проревел чей-то голос. – Иди вперед!

Держа факел над головой, человек шагнул вперед, на землю, которую не было видно в темноте. А ее не оказалось. Он упал с криком о помощи, окруженный темнотой и грохотом, не видя больше ослепляющего пламени факела.

Время… время, и свет, и боль – все началось опять. Стоя в грязи на четвереньках, человек припал к земле на дне какой-то канавы. Лицо жгло, яркий свет бил в глаза, затуманивая зрение. Голый, покрытый грязью, он посмотрел вверх на неясную сияющую фигуру, стоящую над ним. Свет величественно падал на белые волосы, складки длинной белой мантии. Незнакомец пристально вглядывался в Гэнила.

– Ты лежишь в могиле, – раздался уже знакомый голос. – В могиле знания. Здесь же, под толщей золы Адского огня, покоятся твои праотцы. Восстань же, падший Человек! – Голос звучал все громче.

Гэнилу удалось подняться на ноги.

– Это свет Человеческого Разума, – продолжала вещать белая фигура. – И этот свет привел тебя в могилу. Брось факел.

Гэнил обнаружил, что все еще держит пропитавшуюся грязью черную палку – факел, и бросил его.

– А теперь поднимись! – ликующе прокричала белая фигура. – Восстань из тьмы и войди в Свет Общего Дня!

К Гэнилу потянулось множество рук, помогая подняться. Преклонив колени, люди подавали ему тазы с водой и губки, вытирали Гэнила, терли досуха до тех пор, пока он не согрелся и не стал чистым. На плечи ему накинули серый плащ. Послышались болтовня и смех, все стронулись с места и направились в ярко освещенный просторный зал.

– Давай-давай. – Гэнила хлопнул по плечу какой-то лысый человек. – Пришло время Клятвы.

– А я… я справился?

– Еще как! Но ты так долго держал этот проклятый факел. Мы думали, что нам придется весь день бурчать в темноте. Ну иди.

Гэнила провели по черной мостовой, под очень высокими, сияющими белизной потолками, к ослепительно– белому занавесу, ниспадающему несколькими прямыми складками с высоты тридцати футов от потолка до пола.

– Это Занавес Тайны, – сказал кто-то Гэнилу бесстрастно.

Смех и разговоры затихли; все молча стояли вокруг. Белый занавес раздвинулся в звенящей тишине. Гэнил во все глаза смотрел на показавшиеся высокий алтарь, длинный стол и старика, одетого во что-то белое.

– Кандидат, готов ли ты вместе с нами произнести слова Клятвы?

– Да, – шепнул кто-то, слегка подтолкнув Гэнила.

– Да, – заикаясь, повторил тот.

– Тогда поклянитесь, Мастера Обряда! – Старик поднял отлитый из серебра Х-образный крест на железном стержне. – Этим Крестом Общего Дня я клянусь никогда и никому не открывать обряды и тайны моей Ложи…

– Этим Крестом… я клянусь… обряды, – невнятно забормотали окружающие, и Гэнил, вздрогнув от очередного толчка в бок, повторил слова Клятвы.

– Хорошо работать, правильно жить, правильно думать…

Как только Гэнил произнес эти слова, кто-то шепнул ему на ухо:

– Не клянись.

– Избегать ереси, выдавать всех колдунов суду Коллегии и подчиняться Верховным Мастерам моей Ложи с этого момента и впредь до самой смерти…

Бормотание, бормотание. Некоторые повторяли весь длинный текст клятвы, некоторые нет. Смущенный этим, Гэнил пробормотал пару слов и замолчал.

– И я клянусь никогда не учить язычников Тайнам Механизмов. Клянусь Солнцем.

Скрежещущий грохот почти заглушил все голоса. Медленно, с шумом и лязгом, отодвинулась секция крыши, и над присутствующими открылось желто-серое, затянутое облаками летнее небо.

– Вот он, Свет Общего Дня! – торжественно выкрикнул старик в белой мантии.

Гэнил посмотрел вверх. Машины, вероятно, застопорились до того, как световой люк открылся полностью, раздался громкий скрежет моторов, и воцарилась тишина. Старик вышел вперед, поцеловал Гэнила в обе щеки:

– Добро пожаловать, Мастер Гэнил, на Сокровенный Обряд Таинства Механизмов. – Посвящение закончилось. Гэнил стал Мастером Ложи.

– Ну и ожог ты заработал тут, – сказал лысый парень, когда все двинулись назад в зал. Гэнил поднял руку и обнаружил, что его левая щека и висок кровоточат и болят. – Хорошо хоть, что в глаз не попало.

– Огонь Разума чуть не ослепил тебя, да? – произнес чей-то тихий голос.

Обернувшись, Гэнил увидел бледного человека с каштановыми волосами и голубыми, действительно голубыми глазами, такими, какие бывают у котов-альбиносов или слепых лошадей. Он мгновенно отвел взгляд от этого изъяна, но бледный человек продолжал говорить тихим голосом – тем самым, который шепнул «Не клянись», когда Гэнил произносил слова Клятвы.

– Меня зовут Блондин Меде. Я буду работать вместе с тобой в мастерской Ли. Не составишь мне компанию за кружкой пива?

Влажное и мутное, пахнущее пивом тепло таверны показалось Гэнилу странным после пережитой днем, исполненной ужаса церемонии. Он почувствовал головокружение. Блондин Меде отхлебнул пива из высокой кружки и с удовольствием вытер пену с губ.

– Что ты думаешь о церемонии посвящения? – спросил он.

– Мне показалось, что все это было…

– Унизительно?

– Да, – согласился Гэнил. – По-настоящему унизительно.

– И даже оскорбительно, – добавил голубоглазый человек.

– Да. Это… это великая тайна. – Сбитый с толку, Гэнил уставился в кружку с пивом.

– Я знаю, – сказал тихим голосом Меде и улыбнулся. – Давай выпей. Я думаю, тебе стоит показать свой ожог Аптекарю.

Гэнил покорно последовал за Меде, и они вышли на узкие улицы вечернего города, заполненные пешеходами, неуклюжими моторными повозками и телегами, запряженными лошадьми и быками. Палатки ремесленников на площади Купцов уже закрывались на ночь, были заперты и огромные двери мастерских и Лож, располагающихся вдоль Высокой улицы. Беспорядочно понастроенные, теснящиеся дома там и сям разделяли глухие желтые фасады городских храмов, узнаваемых по плоскому круглому диску из полированной латуни. Под неподвижными облаками, озаренные тусклым светом сумерек короткого лета, толпились, бездельничали, болтали, ругались и смеялись черноволосые и смуглые люди Общего Дня. Гэнил, чувствуя головокружение от усталости, боли и крепкого пива, все время держался рядом с Меде, словно в новой жизни – жизни Мастера этот голубоглазый незнакомец стал его единственным другом и опорой.