Новая группа немцев приближается к склону, где находятся командные пункты подразделений.
– Надо остановить их! – Гусаров поворачивается к стоящему рядом лейтенанту. – Берите свой взвод…
Речь идёт о взводе противохимической защиты, в котором осталось с десяток бойцов. Вместе со своим командиром они скрываются в кустарнике, спеша наперерез врагу.
Четверть часа спустя новая атака. Немцы устремляются к высотке, обозначенной у нас на карте отметкой 113,7.
– Больше резерва нет, – говорит Гусаров. – Здесь со мной только пятнадцать человек из комендантского взвода.
Я связываюсь с командиром 287-го полка, люди которого обороняются южнее, и требую остановить немцев, не дать им выйти в тыл пугачёвцам и разинцам, занявшим сейчас оборону на Инкерманских высотах.
Не овладев высотой 26 июня, фашисты возобновляют атаки на неё с рассветом следующего дня. Но за ночь мы выдвинули туда роту автоматчиков, собранную из разных подразделений, и десять расчётов бронебойщиков. К утру они успели хорошо окопаться.
Высоту теперь штурмует целый немецкий батальон. Но и он не может её взять. К полудню в бой на этом участке введено уже до полка вражеской пехоты и двенадцать танков. Бои длится до 4 часов дня. Сожжены восемь танков, перебиты сотни гитлеровцев. И высотка по-прежнему в наших руках.
Потом вдали, над горизонтом, показалась группа бомбардировщиков. Их больше сорока. Идут сюда, и ясно, что их цель – высота 113,7. А от бомб там укрыться негде. Нельзя допускать, чтобы люди гибли бесполезно, и я приказываю Гусарову дать сигнал на отход с высоты. Успеют ли? В основном успели. Бойцы почти без потерь отошли на линию обороны 287-го полка».
Вот так, погибая сами и уничтожая врага, отходят приморцы к городу. А города уже нет. Есть груды развалин, разбитые и сожжённые кварталы.
У Севастополя было много трудных дней. Труднейший из них – 29 июня. Ещё ночью немцы начали осыпать Корабельную сторону снарядами, с рассветом посыпались бомбы с самолётов. Южный берег, где заняли оборону наши бойцы, окутался облаком гари и пыли. Вдобавок немцы поставили в бухте дымовую завесу, под её прикрытием пошли лодки и катера. Наши разглядели противника, уничтожили семнадцать лодок и катер. На большее сил не хватило. С выбегавшими на берег немцами дрались врукопашную. Без патронов, отбиваясь штыками, стали отходить к Малахову кургану.
29-го же, тоже затемно, немцы начали штурм Сапун-горы – это на направлении вспомогательного удара. Наш последний аэродром на мысе Херсонес разрушен бомбёжками и тяжёлой артиллерией, наших истребителей теперь вовсе нет, и немецкие самолёты бомбят нашу каждую ожившую огневую точку, бьют из пулемётов в каждого замеченного бойца. И нет у нас снарядов, на исходе патроны. Защитники Сапун горы умирают героями. К концу дня немцы взяли гору. Уцелевшие бойцы морской пехоты теперь пытаются хоть сколько-то задержать врага на горе, не дать ему спуститься с северного склона к городу. Командир 7-й бригады морской пехоты генерал Е. И. Жидилов вспоминает:
«Отбиваем атаку за атакой. Все сознают – это последний рубеж. Но нас лишь горстка, а к концу дня в строю буквально единицы. И фашисты лезут на гору.
К бригадному наблюдательному пункту у обрыва приближается цепь немецких автоматчиков. Мы с комиссаром Ищенко на НП уже только вдвоём… Отстреливаясь, отходим – ничего другого не остаётся. Место открытое, и на нас с рёвом пикируют «юнкерсы», строча из пулемётов. Как ни странно, но это нас и спасает: автоматчики не решаются к нам приблизиться, боятся своих самолётов, и мы, перебегая от воронки к воронке, в конце концов отрываемся от врага.
Выходим к нашей артиллерийской позиции в Хомутовои балке. Тут стояли четыре 76-миллиметровых орудия, уцелело лишь одно. У единственной пушки возится матрос. Бескозырка на затылке, ворот фланелевки разорван, под нею видна выцветшая от пота тельняшка. Не обращая на нас внимания, артиллерист, сжав челюсти, продолжает своё дело. Он и заряжает пушку, и наводит, и стреляет. Орудие ведёт огонь по Сапун-горе.
– Где остальные?
– Все здесь, никто не ушёл! – отвечает матрос, не скрывая обиды, и обводит рукой вокруг: – Вот они!..
Мне становится стыдно за вопрос, заданный слишком поспешно. Артиллеристы тут – мёртвые…
Не сказав друг другу ни слова, мы с Ищенко становимся рядом с краснофлотцем к орудию. Собрали последние семнадцать снарядов и бьём по Сапун-горе.
Зарядив пушку последним, краснофлотец зачерпнул бескозыркой песку и высыпал в дуло. Раздался выстрел, пушка невредима. Артиллерист хватает противотанковую гранату.
– Посторонись! – кричит он нам.
Когда развеялись дым и пыль, мы увидели пушку искалеченной. И мы ушли – делать тут больше было нечего».
30 июня Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение – оставить город, войска эвакуировать.
Посмотри на схеме ещё раз мыс Херсонес. Он далеко вдаётся в море. К этому мысу отходили со всех участков разрушенной обороны остатки Приморской армии. Они – отдельные бойцы, расчёты с уцелевшими орудиями, группы бойцов, собранные железными командирами, – конечно же, не теряли надежды на приход кораблей к этому заветному каменистому треугольнику.
На мысе стояла дальнобойная башенная батарея № 35. Она жила дольше всех береговых батарей Севастополя. Последней её задачей было прикрыть подступы к мысу и Казачьей бухте со стороны суши, обеспечить посадку людей на корабли. В бетонированных коридорах батареи собралось множество раненых, сюда же перенёс свой командный пункт Военный совет Черноморского флота.
Тем, кто отходил к Херсонесу, было ясно, что надо из последних сил держать оборону на подступах к мысу. Пустить немцев на мыс – это значило потерять любую надежду на эвакуацию. По врагу, рвавшемуся к Херсонесу, била тяжёлыми снарядами 35-я. И жестоко дрались с ним отходившие стрелки и моряки. На дороге из Балаклавы в Севастополь вспыхнул скоротечный бой отряда наших бойцов, собранных старшим батальонным комиссаром Семёном Ивановичем Костяхиным. За час из четырёх сотен наши потеряли три сотни. Но и враг потерял столько же и около двадцати танков сожжёнными и подбитыми. Это было 2 июля. А 4-го вспыхнул новый бой. К тому времени к отряду присоединились новые отходившие группы, он снова стал боеспособным и уничтожил ещё четырнадцать танков. Комиссара Костяхина контузило, он попал в плен и тогда же, после истязаний, был расстрелян.
Непосредственно на Херсонесском мысе оборону возглавил генерал-майор Пётр Георгиевич Новиков, командир 109-й стрелковой дивизии. Он был тяжело ранен, взят в плен и расстрелян в концлагере Флоссенбург за отказ служить немцам.
А что же происходит там, где кончается мыс и начинается море?
Не могут большие корабли выручить приморцев, Есть линкор, есть крейсеры, эсминцы. Но если они придут сюда, назад им не уйти – небо наполнено вражескими самолётами, по водному пространству вокруг Херсонеса бьёт даже полевая артиллерия. Пришли 1 июля и ушли, забрав людей, подводные лодки Щ-209 и Щ-203, 3 июля отошли подводные лодки М-112 и А-2, в этот же день удалось эвакуировать 377 человек на базовых тральщиках «Защитник» и «Взрыв», несколько раз приходили катера. Последние три катера пришли в ночь на 5 июля. А больше кораблей уже не было – не стало ни малейшей возможности брать людей на борт.
И 35-й батареи – защитницы мыса – больше не было. 1 июля она подверглась сильнейшей бомбёжке, обстрелу, её атаковали автоматчики. Создалась реальная угроза захвата батареи немцами. Поздней ночью командир 35-й капитан А. Я. Лещенко отдал приказ – батарею взорвать.
Наши на мысе Херсонес держались до 12 июля – без еды, без воды, почти без оружия. Была у них в избытке лишь ненависть к врагу, была совсем крохотная надежда на приход катеров. Многие ночами пускались вплавь, рассчитывая, что в море подберут свои катера, но утром появлялись катера немецкие и рубили винтами пловцов. Другие же – большинство – продолжали держать оборону по обрыву мыса. Немцы били их бомбами, снарядами – они тогда спускались с обрыва к морю и укрывались в скалах и среди камней, немцы пускали на них танки – тогда вызывались герои, им отдавали последние гранаты, и танки горели на морском ветру.
