Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мрачные соседи его не пугали. Восковые фигуры, чего их бояться. И эта мысль помогала ему спокойно дожидаться утра. Вскоре, однако, ему начали досаждать глаза доктора Бордетта, фигура которого находилась за спиной. Восковой взгляд маленького француза буравил затылок, вызывая неодолимое желание повернуться и посмотреть на доктора.

«Опомнись! — одернул он себя, — Это все нервы. Повернувшись и посмотрев на эту восковую куклу, я распишусь в собственной трусости».

Но другой голос возразил:

«Ты не поворачиваешься потому, что боишься взглянуть на него».

Два голоса безмолвно ссорились пару-тройку секунд, ну а потом Хьюсон чуть развернул кресло и оглянулся.

Среди всех застывших фигур восковая копия ужасного доктора-карлика выделялась сразу, возможно, потому, что на нее падал луч света от висящей над ней лампы. Хьюсон еще раз поразился мастерству неизвестного ему ваятеля, сумевшего передать в воске сущность этого маньяка-убийцы, быстро взглянул в застывшие глаза, а затем резко отвернулся.

— Он всего лишь восковая фигура, как и остальные, — пробормотал Хьюсон себе под нос. — Все вы не из плоти, а из воска.

Все они из воска, но ведь восковые фигуры не могут двигаться! Нет, самого движения он не заметил, но не мог не признать, что за те несколько секунд, что он смотрел на доктора Бордетта, в группе стоящих перед ним фигур произошли определенные изменения. Крип-пен, к примеру, чуть повернулся влево. А может, подумал Хьюсон, это иллюзия? Просто он сам, поворачиваясь, сдвинул кресло? Журналист глубоко вздохнул, как штангист, готовящийся к поднятию рекордного веса. Он вспомнил слова, которые неоднократно слышал от редакторов, и громко рассмеялся.

— И они еще смели говорить, что у меня нет воображения!

Хьюсон раскрыл блокнот и быстро записал:

«Могильная тишина и окаменелость фигур. Словно попал на дно моря. Гипнотические глаза доктора Бордетта. Кажется, фигуры двигаются, когда на них не смотришь».

Он захлопнул блокнот и воровато глянул через правое плечо. Движения не услышал, не увидел, но шестое чувство подсказывало ему: было, что-то было. А Лефрой нахально улыбался ему в глаза: «Это не я! Я не шевелился!»

Разумеется, он не шевелился. Ни он, ни другие. Просто разыгрались нервы. Или нет? Разве Криппен не двинулся вновь, пока он глядел в другую сторону? Нельзя доверять этому проходимцу! Стоит отвести глаза, как он пользуется этим, чтобы изменить позу. И остальные делают то же самое! Хьюсон оторвался от кресла. Он уходит. Не будет он проводить ночь среди восковых фигур, которые двигаются, когда на них не смотрят.

…И вновь сел. Трусливо и абсурдно. Это восковые фигуры, и они не могут двигаться. Главное, помнить об этом, и тогда все будет хорошо. Но почему ему так неспокойно? Словно что-то, находящееся за границами разума, носится в застывшем воздухе, не нарушая его тишины.

Опять он обернулся, чтобы встретить мягкий и одновременно мрачный взгляд доктора Бордетта. Затем мгновенно глянул на Криппена. Ха! На этот раз чуть не поймал его! «Надо тебе быть поосмотрительнее, Криппен, да и остальным тоже! Если я увижу хоть одно еще движение, разобью на куски! Вы меня слышите?»

Пора уходить, сказал себе Хьюсон. Впечатлений уже хватит не на одну — на десяток статей. Так почему же не уйти? «Морнинг эхо» наплевать, сколь долго просидел он в подземелье. Главное, чтобы он принес хороший материал. Да, но ночной сторож будет знать время его ухода. И управляющий… возможно, в этом случае управляющий постарается забыть о пятифунтовом банкноте, который ох как не помешает. Спит ли сейчас Роза, подумал Хьюсон, или лежит с открытыми глазами и думает о нем. Как она будет смеяться, когда он расскажет, что ему тут чудилось…

Но это уж чересчур! Плохо, конечно, что восковые фигуры убийц двигаются, когда на них не смотрят, но если они еще и дышат, это просто невыносимо! А кто-то дышал! Или это его собственное дыхание. Или… неужели кто-то из них — тот, кто дышал, — заметил, как он прислушивается, и затаил дыхание.

Хьюсон завертел головой, оглядываясь. Отовсюду на него смотрели равнодушные восковые глаза, но он чувствовал, чувствовал, что каждый раз опаздывает на ничтожную долю секунды, чтобы заметить движение руки или ноги, открытие или сжатие губ, подергивание век. Восковые фигуры были словно непослушные дети в классе, которые шепчутся, елозят и смеются за спиной учителя, но стоит тому только повернуться, смотрят на него невинными газами.

Но такого не могло быть! Просто не могло! Он должен вернуться из мира фантазий к реальной жизни, к повседневности бытия. Он, Раймонд Хьюсон, журналист-неудачник, но живой человек, а все эти фигуры, окружающие его, слеплены из воска и не способны ни двигаться, ни дышать. И что из того, что изображают они убийц? Сделаны-то они из воска да опилок, и их единственное назначение — развлекать заезжих туристов.

Вот так-то лучше! А что за забавную историю рассказали ему вчера…

Он вспомнил ее, но частично, не всю, потому что требовательный взгляд доктора Бордетта заставил его обернуться, а затем резко развернуть кресло, чтобы оказаться лицом к лицу с обладателем этих ужасных гипнотических глаз. Глаза Хьюсона широко раскрылись, губы скривились в злобной ухмылке.

— Ты двигался, черт побери! — крикнул он, — Да, двигался. Я все видел!

И вдруг — замер, застыл с остановившимся взглядом, словно путник, замерзший в арктических снегах.

Доктор Бордетт никуда не торопился. Лениво сошел он с пьедестала. Приблизился к краю платформы, возвышающейся над полом на два фута. Приподнял плюшевый канат ограждения, подлез под ним, слупил на пол, сел на край платформы, глядя на Хьюсона. Затем кивнул и улыбнулся.

— Добрый вечер, — и продолжил на безупречном английском, без малейшего акцента. — Нет нужды говорить вам, что, лишь подслушав ваш разговор с многоуважаемым управляющим этого заведения, я понял, что сегодня ночью смогу пообщаться с вами. Без моего разрешения вы не сможете ни пошевельнуться, ни заговорить, но будете слышать все, что я вам скажу. Что-то подсказывает мне, что вы… нервничаете? Мой дорогой, не питайте ложный иллюзий. Я — не чудом ожившая восковая фигура. Я — тот самый доктор Бордетт.

Он помолчал, откашлялся. Положил ногу на ногу.

— Извините, немного затекли мышцы. Но позвольте объяснить вам ситуацию. Обстоятельства — не буду утомлять подробностями — сложились так, что мне пришлось переехать в Англию. Сегодня вечером я находился неподалеку от этого здания, когда заметил, что какой-то полицейский очень уж внимательно смотрит на меня. Я догадался, что он решил остановить меня и задать несколько вопросов, отвечать на которые совершенно не хотелось. Поэтому я смешался с толпой и укрылся в музее. За дополнительную плату меня впустили в зал, в котором мы сейчас и находимся. Все остальное было уже делом техники. Я закричал: «Пожар! Пожар!» — и когда все эти идиоты ринулись вверх по лестнице, снял с восковой фигуры это пальто, надел его, фигуру спрятал под одной из платформ, а сам занял ее место на пьедестале. Должен признать, что этот вечер был едва ли не самым утомительным в моей жизни, но, к счастью, иногда рядом не оказывалось посетителей и я мог глубоко вздохнуть или изменить позу. Один раз какой-то малыш закричал, что видел, как я пошевелился. За это, полагаю, его дома отшлепают и рано уложат спать. Характеристика, данная мне управляющим, страдает предвзятостью, хотя и не лишена доли правды. Я определенно не умер, хотя многие полагают обратное. То, что он сказал о хобби, которому я предавался многие годы, соответствует действительности, но я подобрал бы другие выражения. Человечество делится на коллекционеров и прочих. До последних нам нет никакого дела. Коллекционеры собирают все, что угодно, в соответствии с собственным вкусом: деньги и марки, бабочек и спичечные коробки. Я собираю шеи.

Он замолчал и с интересом оглядел шею Хьюсона.

— Сегодня мы встретились случайно, и поэтому жаловаться просто неблагодарно. Но у вас тощая шея, сэр, и, будь моя воля, я бы никогда не остановил свой выбор на вас. Мне нравятся мужчины с толстыми шеями… толстыми и красными…

66
{"b":"173343","o":1}