Дядюшка Филипп старался высвободить руку, привязанную к колокольчику, в чем я ему изо всех сил препятствовала, так как тот снова раззвонился бы. Какие-то веревки болтались у меня под ногами, я посмотрела, куда они ведут. Одна, естественно, тянулась от двери к колокольчику, вторая соединяла дядю Филиппа с дверной ручкой, а третьей веревкой дядя был привязан к растреклятому раритету. Я поискала взглядом ножницы, поскольку узлы впечатляли.
Дядя бормотал какие-то объяснения:
— Видишь ли, девочка моя... Столько подозрений... Я хотел лично... Бабушка... Нужно было... Ну, в общем...
— Не шевелите пока рукой, дядя, — в отчаянии взмолилась я. — Сейчас все это обрежу.
Нужно вас оторвать от дверной ручки.
Однако ножниц нигде поблизости не было.
Я вспомнила, что одни лежат в моей спальне, а вторые наверняка у детей, погребены под хламом. Едва я успела найти в кухонном ящике единственный острый нож, как все семейство объявилось в холле.
Первой показалась тетка Ольга.
— Нееееет!!! — страшным голосом заорала она, видя, как я с ножом в руке подскочила к дядюшке Филиппу.
Дядюшка энергично зазвенел.
— Нет, нет! — поддержал он её протест, хотя и совсем другим тоном. — Это не то, что ты думаешь... Я понимаю... Я согласен...
Острый нож оказался скорее тупым, так что мне не удалось выполнить все одним ловким движением. Я схватила верещащий звонок и, перепиливая веревку, — и где они отыскали такие канаты? — вспомнила, что собиралась перед приездом родни наточить все ножи. Точнее говоря, я хотела попросить Рысека сделать это, но, как всегда, забыла.
Остальные путы я пилила уже не так нервно.
В холле все уже были в сборе, последней величественно спустилась по лестнице бабуля. Тетка Ольга держалась за сердце, судорожно глотая воздух; дядя Игнатий пытался её успокоить, хотя и довольно странно — похлопывая по разным местам. Мера эта подействовала, когда он хлопнул её по заднице. Тетка Иза, бросив в пространство «Ну и ну!», застыла у стены в наполеоновской позе. Крестный терпеливо ждал, когда я закончу пилить. Молчание нарушила бабуля.
— Значит, тебя все-таки выпустили, — с горечью сказала она. — Мы поняли, что тебя вызвали, опасались обыска и решили к этому подготовиться. Филипп сам вызвался. Это дело нужно выяснить до конца, и я не потерплю ни малейшей отсрочки.
Отвязав наконец дядю от дверной ручки, я осторожно заметила:
— Но ведь уже поздно, бабушка. Завтра все проснутся невыспавшиеся...
— Сегодня, — поправила меня бабушка. — Уже половина третьего. Это не имеет большого значения, мы тут на отдыхе. А спать в атмосфере подозрений невозможно.
— Если бы это был какой-нибудь прием... — увлеченно начал дядя Игнатий.
— В такое время прием был бы уже в полном разгаре. Время подавать горячие закуски...
Ничего не поделаешь, пришлось перебить бабулю, чтобы не пробуждать пустых надежд.
— Но у меня нет никаких горячих закусок, бабушка. Мне очень жаль, я не знала, что у нас будет ночная забава. Могу предложить соленые палочки с красным вином... А! И ещё бобы. Но на бобы нужно сорок минут.
— Неважно. Не думаешь ли ты, что мы закончим разговор раньше?
Надо признаться, очень на это рассчитывала... Ничего не поделаешь, высплюсь как-нибудь в другой раз.
Я поставила на плиту кастрюлю с водой и уселась в гостиной с часами в руке. Бабуля не стала терять времени даром.
— Почему ты не вышла замуж? — сурово спросила она.
Этот вопрос невероятно поразил меня.
— Как это? Я же вышла! Восемнадцать лет назад, мои дети рождены в законном браке!
— Во второй раз. После развода. Почему ты ещё раз не вышла замуж?
А действительно, почему я не вышла замуж во второй раз? Потому что это никому не требовалось, вот почему. Доминик моей руки не просил и жениться не рвался, а я предпочитала избегать осложнений. Супружество, общий дом, а в этом доме — мои дети... Кроме того, мужчина — помеха профессиональной деятельности, его надо регулярно пичкать едой. А уж такого ценителя качества и педанта, как Доминик...
Возникло бы раздражение, недовольство... Да и, в конце-то концов, чей бы это был дом, его или мой? И кто его должен был содержать? Пришлось бы просить у Доминика денег, стать зависимой от него... Кошмарная идея!
Я решила открыть вторую половину правды:
— Потому что у меня было слишком много работы. Муж — это огромная ответственность, я предпочла приходящего сожителя. Такому не нужно стирать рубашки и пришивать пуговицы, он не сидит у тебя на шее и не требует завтраков, обедов, ужинов...
— А дети? — возмущенно перебила меня тетка Ольга.
— Что — дети?
— Им ведь тоже требуются завтраки, обеды и ужины?
— Дети мои едят по льготному графику.
Руки у них растут откуда следует, они вполне могут сами вынуть из холодильника и разогреть любую еду. Томек вообще любит готовить, постирать барахло в машине — тоже не проблема, а глажка их как-то не трогает. А вот муж потребовал бы полного обслуживания, а у меня на это нет времени. И места тоже нет. Где бы он здесь уместился?
Теперь возмутилась бабуля:
— Не понимаю, девочка моя, о чем ты говоришь. Мужчина должен позаботиться о доме соответствующих размеров, наверняка он смог бы обеспечить необходимое пространство.
— И что? Значит, я должна была бы жить у него?
— Это естественно, не так ли?
— Для кого как! — вырвалось у меня. — Хотя, впрочем, вначале — да, первое замужество, общие дети... Но и оно, как мы видим, не выдержало проверки временем... Дом был мой, точнее говоря, моей матери, так что муж просто-напросто съехал, не создавая проблем с квартирой. А сейчас... Случись что, куда мне податься? Идти с детьми жить на Центральном вокзале?
— ЧТО случись? — с нажимом спросила тетка Иза.
— Ну.., в случае.., осложнений. Он, муж то есть, вполне мог меня и не вынести. Или я его не вынесла бы.
— Глупости! — отрезала бабуля. — К каждой ситуации можно приспособиться. Как-то выдрессировать мужчину...
Я вдруг представила себе дрессированного Доминика. Наверное, с таким же успехом можно выдрессировать носорога или асфальтовый каток.
Это он дрессировал меня, что тоже получалось так себе.
— Только нужно найти подходящего мужчину, — назидательно продолжала бабушка. — Боюсь, ты сделала не лучший выбор. Тот, кто позволяет себя убить при подозрительных обстоятельствах, не может считаться приличным и ответственным человеком. Не скажешь, что тобой руководило?
— Дурость, бабушка, — с раскаянием призналась я. — Ошиблась, потому что поначалу он произвел великолепное впечатление. И если бы я вышла за него замуж, то, видишь, это убийство свалилось бы на меня.
— Мне кажется, оно и так на тебя свалилось, — язвительно заметила тетушка Иза.
— Это только потому, что мне не повезло...
— Вот именно, — снова заговорила бабуля. — Я желаю знать, что у тебя общего с этим делом. Ты утверждаешь, что не убивала его?
— Ну зачем мне его убивать? Спустя четыре года?
— Например, у тебя случился растянутый во времени аффект, — горестно ответил дядюшка Филипп.
Бабуля жестом попросила налить ей ещё вина, что дядя и проделал — да так старательно, что уронил в её бокал пробку. Вино брызнуло во все стороны. Я бросилась за тряпкой и другим бокалом, благодаря чему вспомнила о воде, в которую следовало высыпать бобы. Вода, разумеется, уже вовсю бурлила, так что я плюхнула туда бобы, спохватилась, что не посолила воду, и в спешке тряханула солонку слишком сильно.
Солонка была большая, в неё входило сто пятьдесят грамм соли, крышка свалилась, и все сто пятьдесят грамм полетели в кастрюлю. Некоторое облегчение я почувствовала лишь при мысли, что это был не суп. Произведя необходимые манипуляции с бобами и дуршлагом, я заново поставила проклятые бобы, соль отмерила ложечкой и сорвала с вешалки полрулона бумажных салфеток...
В гостиную я вернулась с клубком салфеток и рюмкой для бабули — ив святой уверенности, что надо мной довлеет какое-то проклятье.
