Интуиция напомнила о себе после шумного отъезда супругов. В тот момент, когда подруга поведала, что загородный домик хорошо знакомой ей и поверхностно (на уровне «привет – как дела? – пока») знакомой мне Кэтьки, находится далеко за пределами Московской области. И это лично для меня счастливый случай. В десять вечера отъедем, полвосьмого утра будем на месте. С билетами вопрос решен. Всего одна ночь – девять с половиной часов в поезде «Москва – Тамбов», и я сразу почувствую себя хорошо отдохнувшей. Далее была изложена подоплека поездки.
Пару часов я выдумывала поводы для отказа от романтического путешествия под кодовым названием «Разгуляй». Перспектива тащиться в Тамбов, место виртуального проживания моей виртуальной покойной тетушки[1], а равно иные неприятные воспоминания, связанные с этим городом, совершенно не радовала, чему способствовало и неясное чувство тревоги. Оно же не позволяло спровадить туда вместе с Кэтькой Наташку одну. Мало ли что. В результате в поезд «Москва – Тамбов» мы сели втроем: измученная сама собой Катерина, уверенная в себе Наташка и я, в душе проклинающая всех подлых стоматологов, отдыхающих в Норвегии. И кто бы мог подумать, что уже на следующий день мы с Наташкой будем катить из Тамбова в обратном направлении.
Кэтькино наследство в результате качественного ухода оказалось в отличном состоянии. С соседкой у покойной тетушки существовала платная договоренность, что без присмотра дом бывшей подружки она не оставит. Через каких-нибудь двадцать лет племянница Катерина выйдет на пенсию и переедет в деревенское гнездышко. И соседка его без присмотра не оставила. Сдавала на лето дачникам, зимой протапливала, а на новогодние каникулы поселила в нем свою дочь Настю, временно сбежавшую от гражданского мужа в поисках спокойной жизни. Даже не поленилась прозвониться Кэтьке и уточнить, не входит ли в ее планы сойти с ума и прикатить на праздники в деревню. Но об этом Кэтька вспомнила только переступив порог избы соседки с намерением получить ключи от дома тетушки.
Анастасия, организовав от скуки в Кэтькином доме миниатюрную гончарную мастерскую, творила, что хотела, но мы застали ее на стадии последнего этапа ликвидации предприятия – заметании веником следов его пребывания. Очень торопливо, а потому неаккуратно она стала запихивать в сумку свои малочисленные шмотки. С нашим неожиданным появлением женщина, как мне показалось, испугалась. Кэтькино равнодушное приветствие и комплимент, что за пятнадцать лет она ничуть не изменилась, приняла со смущением, хотя выглядела потрясающе молодой и хорошенькой. Ничуть не уступала своей дорогущей шубке из меха шиншиллы, которую поторопилась натянуть, не считаясь с незавершенностью сборов. Длинная, до пят, с широкими рукавами и объемным воротником-шалькой шуба явно тормозила процесс. Без конца извиняясь, Настя спешно закончила наводить в избе порядок и, ссылаясь на необходимость срочного отъезда, отправилась к родительнице, роняя по дороге свои вещи. На прощанье подарила нам собственные поделки – глиняные кувшины красоты необыкновенной. Они были невероятно тяжелые, так как их украшали глиняные же цветы. По словам Насти, она никогда не повторяла рисунок. Сразу же после восторженных отзывов мы с превеликой осторожностью уложили подарки в сумки, предупреждая друг друга, что главное – не повредить мои ромашки с васильками и Наташкины васильки с пшеничными колосьями. Катерина по этому поводу не волновалась. Чего уж там, если личная жизнь рушится. Правда, позднее нашла силы порадоваться за сорокалетнюю Настю, возраст которой подсчитала с трудом: наконец-то она образумилась. Тетушка Кэтьки считала соседскую дочь особой набалованной, безалаберной, способной выживать только на чьей-нибудь шее.
В двадцать пять лет девица сорвалась в Саратов следом за каким-то заезжим шалопаем и с тех пор кочевала по разным городам в попытках устроить свою личную жизнь.
Уже через час жизнь показалась сносной, а чуть позднее, после обеда, близкой к совершенству. И вдруг разом обернулась кошмаром. Во-первых, заявился, надо полагать, законный муж Насти, с порога потребовал ее выдачи.
И обязательно вместе с шубой. Заверения в том, что женщина сразу же после нашего появления, сверкнув дорогим мехом, вернулась в дом матери, были оставлены без внимания. Он стоял на своем: соседи сказали – мать, точно, прячет ее здесь. Видели упакованную в кроличью шубу бабу в вечер ее приезда, а потом тетка Зоя без конца таскала разносолы в избу покойной Кутепихи. Для чужого человека так стараться не будет. Покинутый муж повторял – беглянка обязана вернуться и вернуть то, что у него украла. Это дело чести дагестанца. Перед родными и друзьями стыдно. У него только два пути. Либо немедленно развестись, либо доставить ее домой, делая вид, что ничего не произошло – все по плану. Второй вариант предпочтительнее, ибо он сгорает от одиночества и желает вновь обрести прежнюю спокойную для него жизнь. Готов идти на некоторые уступки.
Горячий дагестанец перевернул вверх дном все, что можно было перевернуть. Пытался отыскать любимую даже в топящейся печке и, вывозившись в саже, стал похож на лысого черта. Я едва успела подхватить летевшую в направлении окна штуку, именуемую, как догадалась, ухватом. Ревнивец был готов вышвырнуть вещи и из принадлежащих нам сумок, но Наташка вовремя вспомнила о чувстве нашего достоинства, как я подозреваю, имея в виду кувшины. Она сделала вид, что прозвонилась в милицию, не своим голосом заорала: «В Сидоровке совершен разбойный налет на беззащитных женщин!» При этом я весьма основательно шарахнула недобра молодца по спине ухватом. Уж очень испугал вопль подруги о нашей беззащитности. Озадаченный ощущениями от полученного удара муж Анастасии на какое-то время задумался, скосив карие очи на киот. Затем встряхнулся и, резко осудив мое поведение на своем языке, помахал кулаками в воздухе, сплюнул на пол и выскочил вон.
Около часа мы наводили порядок и закончили с этим в начале четвертого, полные надежд на спокойные вечерние посиделки. А ровно в половине четвертого в дом вкатился клубок из двух мужиков, от души колошмативших друг друга. Несмотря на их тесное сотрудничество в этом деле, препятствующее детальному изучению личностей дерущихся, нам удалось их идентифицировать. Одним бесспорно был дагестанец. Большая залысина – главная его примета. Вторым, как догадались, являлся Кэтькин стоматолог, хотя она никак не могла выговорить до конца его имя. Вполне понятно: не верила своим глазам. Да и разум отказывался воспринимать тот факт, что лайнер, проболтавшись в воздушном океане почти сутки, совершил вынужденную (по убедительной просьбе стоматолога) посадку в деревне Сидоровке. На худой конец, Тимура могли просто выкинуть с парашютом. Вот только погода за окном была явно нелетная. Разыгравшаяся метель, швырялась в окна пригоршнями снега, ветер надсадно выл на разные голоса, тщетно пытаясь превзойти вопли дерущихся. Двоеборцы истошно орали, требуя друг от друга ответа, на каком основании каждый из них заявился к его жене. Оперативного простора для разборки не хватало. Мы старались им не мешать – вжались в угол.
– Ир, зря ты ухват убрала, – посетовала Наташка. – Мы бы сейчас им доходчиво объяснили, что жены у них разные.
– Ухватом тут не доорешься, – с сомнением возразила я. – Видишь, с каким увлечением Кэтькин стоматолог пересчитывает зубы дагестанцу. Вот что значит профессионал!
– А тот не иначе как инопланетянин. Смотри, упорно старается уложить волосы специалиста кругами. С проплешинами, как у себя.
Последний комментарий отвлек потерявшую дар речи Кэтьку от размышлений о судьбе залетного лайнера. Рискуя собственным здоровьем, она подскочила к столу, схватила чайник и с молодецким «И-эх-х-х!» выплеснула его содержимое на дерущихся. Надо сказать, неудачно. Во всяком случае, они этого даже не заметили, поскольку успели откатиться в сторону. Я покосилась на коробку с пирожными, которыми в ближайшее время планировалось скрасить наш вечерний «Разгуляй». Уж очень внимательно Кэтька к ним приглядывалась.
