Ему стало скучно. Или хотелось пойти поделиться с кем-то новостью – он будет печататься в газете.

– Ладно, Серега, на сегодня свободен. Не забывай, приходи, приноси новости.

Андрей препоручил Анне выполнить ювелирную операцию – отредактировать павлючковский опус так, чтобы он не утерял «индивидуальный творческий почерк автора» даже после того, как будет очищен от таких перлов, как «преподы должны ответить за хомье».

Еще Андрей так и не смог уловить из контекста значение слова «голимый» и решил спросить у Павлючка в следующий раз. Подправленный Серегин материал Андрей снабдил послесловием, в котором приветствовал дебют молодого, талантливого журналиста.

«А пусть! Он же всю жизнь этот клочок бумаги хранить будет!..»

Когда Валя принесла на утверждение список свадебных гостей, Андрей искренне удивился обилию знакомых, появившихся у него за год с небольшим жизни в этом городе. И это не считая героев его статей! Поэтому их с Анной свадьбу было решено играть в самом большом зале города – златокольцовом «Интуристе». Родителям о предстоящем торжестве сообщить изустно и прямо Андрей не решился – послал по почте приглашения на открытке с голубками и розами. Понадеялся на отца, который мог и должен был взять на себя основной удар информационного взрыва.

Анна была счастлива – это было самое главное. Но почему-то она захотела надеть на венчание красное платье.

– А мы венчаться будем? – уточнил Андрей.

– Ну да, а как же иначе?

– Ладно, раз ты хочешь. А с чего красное? Ну, там кремовое, голубое – это понятно. Красное-то почему? – не слишком приятно удивился Андрей.

– Ну, белое только в первый раз надевают. Второй раз по православному обычаю должно быть красное, – неохотно объяснила Анна.

– А мне по фигу! – бранчливо заметил Андрей. – Я в первый раз женюсь! И пусть будет белое и такое все – пыф-пыф! Все в кружевах! И чтоб фата до полу!

– Хорошо, хорошо! – поспешно успокоила Анна. – Будет фата, будет!

– А-а, поняла, кто в доме хозяин? – развеселился Андрей, уразумев вдруг, что выглядит глупо: бегает по гостиной и размахивает руками.

– Поняла… И еще поняла, что ты будущий тиран и самодур.

– Почему будущий? – остановился Андрей посередине комнаты. – Я всегда такой был. Ты просто не замечала.

До позднего вечера они сидели в гостиной и сочиняли конкурсы и игры для гостей, воображая, что было бы, если бы Михал Юрич принял участие в соревновании по бегу в мешках или Костику достался бы фант на исполнение песни – еще в раннем детстве фотокор был чудовищно изуродован каким-то медведем-шатуном.

Все было так мирно, уютно и чудесно.

«Нет, я не тиран и не самодур, – засыпая, думал Андрей. – Я просто прирожденный мещанин и обыватель. Притворяюсь героем, а на самом деле!.. Тюфяк тюфяком».

Рядом тихо дышала уже заснувшая Анна, и Андрей чувствовал, что к его бедру прижимается ее теплый округлившийся животик.

Если б их жизнь была книжным романом, здесь можно было бы поставить точку. Марш Мендельсона и шампанское, церковный хор и запах горящих свечей, крики «Горько!» и «Дюжину!»… Свадебные тожества благополучно закончились, жизнь продолжалась, и вроде бы неожиданных изгибов в ней не предвиделось – разве дежурные и сугубо положительные.

В редакцию «Крестьянки» пришло несколько новых сотрудников. На дамскую тематику плотно села сбежавшая из «Подмосковной мимозы» рыженькая Ксанка.

– А почему вы решили сменить место работы? – спросил ее Андрей. – Разница в окладах у нас как бы непринципиальная.

– Обстановка там нездоровая, – ответила девчонка. – Малокреативная. Главная наша требовательная больно стала…

– Я, Оксана Валерьевна, тоже требователен и к себе, и к другим, – перебил ее Андрей, думая, что разговор не состоялся.

– Во-о-от, Андрей Викторович! – всплеснула соискательница пухлыми ручками в заметных даже осенью веснушках. – А она – только к другим. И от этого такие гэги!.. Форменный улет!

И Ксанка, тараща крапчато-зеленые, как форма десантника, глаза, поведала ему о том, что их «редакторша» уволила пару недель назад одну девчонку – якобы за гулянку в рабочее время. Девчонка отчиталась материалом, но отступать «эта стервь» не захотела.

– Так что та сделала в отместку, представляете? Подгадала, когда Галки в редакции не было, а большинство народу или в отъезде, или на обеде – все ж все знают, кто, где и с кем… И шмыг к ней в кабинет! Налила под ковер молока, за мебель, где не видно, кусочки мясного фарша накидала…

– Это зачем? – решительно не въехал Андрей в кулинарные изыски. – Чтоб тараканы появились, крысы?

– Круче!.. Тараканы – это когда еще! Уже через несколько часов все это в тепле протухло, и к утру у Галины в кабинете такая вонища была! На весь этаж – жу-у-уть!

– Ой, дамы, с вами не дай бог поссориться! Ну и чем все это кончилось?

– Галина-то к обеду обычно является, но девчонки ей позвонили утром, она так перепугалась, что службу спасения вызвала, заставила их помещение на радиацию и ртуть проверить… А когда все выяснилось, те очень не хилый счет редакции выставили – как за коммерческое обслуживание. И потом еще штуку с хвостом баксов за уборку офиса заплатить пришлось – все за счет премий сотрудникам. Весело, да?

Ксанку Андрей на работу взял, потому что дело она знала, писала лихо, в ситуациях ориентировалась. А молоко на палас… У него в кабинете был паркет.

Кроме того, он никогда – или почти никогда – не обижал женщин.

Помимо Ксанки удачным приобретением оказался Стас, молодой, толковый репортер «с опытом работы в правоохранительных органах», протеже Михал Юрича. Он охотно взял на себя раздел криминальной хроники, но и его появление не обошлось без веселого события.

Буквально в первый же свой рабочий день Стас выехал на происшествие. И довольно скоро вернулся – на подгибающихся ногах и рыдая от смеха.

«Так, – подумал вышедший на шум в коридоре Андрей. – У нас, похоже, первая жертва профессионального долга».

Но все обошлось.

… Наслаждаясь первыми весенними вечерами, некая парочка прогуливалась в городском экополисе – парке, одной стороной выходящем к Москве-реке. Ну и заметили влюбленные в кустах некий подозрительный предмет. Им был завернутый в пленку обнаженный женский труп – так издали показалось в мягких, синих сумерках. Как иначе – из пластика торчали голые розовые ноги, вываливались на грязноватый, пористый снег пышные белокурые волосы.

Голубки, хоть и повизгивали от ужаса, проявили гражданское мужество, вызвали милицию и терпеливо, замерзая на мартовском морозце, дождались милиционеров. Те, тихонько матерясь на тему начавшегося у граждан весеннего обострения, полезли в кусты, без труда выволокли оттуда подозрительно легкую упаковку и тут же ее бесцеремонно раскурочили.

Юной парочке, которую до времени не отпускали, сделалось дурно, причем больше парню, чем девушке, которая поддерживала спутника, приговаривая: «Потерпи, все скоро кончится». А менты, гогоча и изощряясь в эпитетах, вытащили под свет загоревшихся фонарей потрепанную резиновую секс-шоповскую куклу…

– … Я уж тоже не мальчик, повидал, – передернул плечами вдруг посерьезневший Стасик. – Но никогда не думал, что это так пакостно выглядит – голая кукла… Голая женщина – это еще куда ни шло, но с… раскинутыми…

– Стасик, не надо, – тихо пробормотал Михал Юрич. – Здесь дамы.

– Дама – это нормально, даже голая, но это… до такой степени…

Стас покрутил пальцами в воздухе.

– Непристойно? – подсказала Валя.

– Да, наверное. И даже где-то жалко ее, куклу… Голая, на снегу, растрепанная, вокруг люди… Ребята эти ржут… Ф-фу… Гадко.

– И какие у тебя мысли на этот счет? – вернул Андрей разговор в профессиональную плоскость. – Какие у товарищей из органов версии? Как в парке появился данный… э-э… предмет?

Кто-то глумливо хихикнул.

– Ну, решили, что этот, ну, ее как бы… Короче, хозяин постеснялся рядом с домом выбросить. Ну, в кустики снес, подальше, ночью или днем, пока в парке никто не гуляет. И выкинул.