Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ллойд Биггл-младший

ПАМЯТНИК

Джону, Би и Джеку Флори, обладающим даром прозрения.

1

Ощущение, что он умирает, пришло к О’Брайену внезапно.

Он возлежал в мягко покачивающемся гамаке, изготовленном из местной гигантской тыквы. Время от времени до него долетали клочья соленой пены волн, разбивающихся о мыс. Ласковые теплые лучи солнца просачивались сквозь малиновое кружево листвы деревьев сао. Вместе с порывами пахучего морского ветра до слуха О’Брайена долетали азартные вопли ребятишек, бьющих острогой марналов на мелководье у оконечности мыса. У самого локтя висела маленькая тыквенная фляжка. Грудной и чистый девичий голос под аккомпанемент глухих струн набулса пел старинную любовную песню, будто вышивая печальный и одновременно яркий узор на полотнище внезапно нахлынувшей ностальгии. Эту песню любила петь его первая жена, но так давно это было, что сейчас почти изгладилось из памяти О’Брайена.

Неожиданно сонное течение его мыслей было прервано холодным и четким осознанием, и он из дремотного забытья мгновенно перенесся в безжалостную ледяную реальность.

Он умирал.

Волна страха, затопившая его с головой, разбудила уже ставшую привычной боль, и на протяжении всего долгого спазма он лежал, скорчившись, крепко прижимая ладони к низу живота, пока холодный пот, выступивший на лбу, не потек струйками на яркую подстилку гамака. Потом боль внезапно прошла, и О’Брайен резко выпрямился, грозя кулаком обманчивой безоблачной пустоте сине-зеленого неба.

— Чего ты ждешь, будь ты проклята? Чего выжидаешь?!

Пение оборвалось. С мягким стуком упал на землю набулс, его струны тревожно зазвенели — это Далла, певунья, вскочила и бросилась к О’Брайену. Тот уже сидел на краю гамака и с удивлением оглядывался по сторонам. Буйная красота многоцветной растительности завесой отделяла его от мира, ее чуть поникшие цветы сулили вечный покой и погружение в царство мечты.

О’Брайен опять опрокинулся на подушки и тут же, ощутив новый укол возвращающейся боли, встал на ноги и ладонью отвел висящие перед глазами цветы.

Далла заботливо хлопотала вокруг него. По ее лицу пробегали тени множества вопросов, которые она хотела бы задать, но не смела. Праправнук О’Брайена — Форнри — тоже уже был рядом. О’Брайен ласково поглядел на них — он только теперь понял, почему Далла пела ту старинную любовную песню. Через год или два они станут партнерами в обручальном танце. И тут же подумал: а будет ли он к тому времени жив, чтобы даровать им свое благословение?

Другие парни и девушки тоже вскочили на ноги и с волнением наблюдали за стариком. Они частенько заглядывали сюда только затем, чтобы облегчить груз скуки, нередко отягчавший плечи О’Брайена, развлечь его музыкой и песнями. Они не поняли бы его, если б он сказал им, что больше не нуждается в развлечениях, потому что умирает. Острая боль все еще цепко держала его, но О’Брайену все же удалось победить бесполезное искушение снова прижать ладони к низу живота.

— К Старейшине, — кратко распорядился он.

На юных лицах проступила растерянность.

Форнри ответил медленно и раздумчиво:

— Это долгое и утомительное путешествие. Может быть, утром…

— К Старейшине, — повторил старик и повернулся спиной к праправнуку. Вслед ему неслись их голоса — они и не подозревали, что слух у него может быть ничуть не хуже, чем у них.

— Если вы чуть-чуть отойдете от берега, а потом вернетесь обратно, он успеет заснуть и позабудет обо всем, — прозвучал мелодичный голос Даллы.

Последовала пауза, которую нарушил Форнри. Он был очень взволнован.

— Нет. Он ведь Лэнгри. И раз он хочет навестить Старейшину, мы обязаны отвезти его туда.

О’Брайен предоставил им решать их собственные дилеммы и медленно заковылял вниз по склону, направляясь к пляжу. Как только он достиг песчаной кромки, дети, поднимая тучи брызг, поплыли к нему.

— Лэнгри! — вопили они на все голоса. — Лэнгри!

В восторге они вились вокруг О’Брайена, показывали ему только что пойманных марналов, требуя похвал, размахивая острогами, крича и смеясь. Марналы — плоские, похожие на рептилий уродины, обладатели множества ног и маленькой головки на чудовищно длинной шее. Животные противные и несъедобные, но высоко ценимые в качестве наживки. В этом мире ребятишки умели плавать раньше, чем становились на ножки, так как в море не водилось никакой живности, которая угрожала бы их существованию. Как только ребята подрастали настолько, что могли держать в руках острогу, они сразу же включались в охоту на марналов, превращая игру в полезное дело.

— К Старейшине, — сказал О’Брайен.

— Ай! К Старейшине! Ай! К Старейшине!

Ребята гурьбой бросились к лежавшей на песке лодке, стащили ее в воду и затеяли жуткую свалку из-за мест в ней. Тут подоспел и Форнри, вмешался, навел порядок и отобрал семерых гребцов. Они снова подвели лодку к самому берегу, чтобы О’Брайен мог ступить в нее, не замочив ног. Но боль почти уже прошла, так что он отверг предложенную Форнри помощь, прошлепал по воде к корме и вскочил в нее с той же ловкостью, что и прочие туземцы.

Когда лодка отошла, множество ребятишек погнались за ней, подныривая под днище и пытаясь обогнать легкое суденышко. Они отстали, когда гребцы набрали нужную скорость. Далла долго стояла на берегу, подняв руку в жесте прощания.

Гребцы громко затянули песню, ритмично работая веслами. Песня была серьезная, ибо они сами были заняты серьезным делом — Лэнгри хотел повидаться со Старейшиной, и им было доверено выполнение этого желания.

О’Брайен расположился на корме и со скучающим видом смотрел, как пена лижет балансир катамарана. Потому что он умирал — Лэнгри.

Его беспокоила вовсе не неизбежность смерти как таковой, а мысль, что начать думать о ней следовало гораздо раньше. Ведь смерть стала неотвратимой еще в момент его рождения, а теперь его — Керна О’Брайена — от этого момента отделяла долгая-долгая жизнь. Иногда он пытался подсчитать, сколько же ему сейчас лет, но в этой сонной стране, где ночи всегда влажны, а дни теплы и солнечны, четко выраженная сезонность климата отсутствовала и люди измеряли свой возраст мудростью, так что держать пальцы на пульсе времени было невозможно.

Однако О’Брайену не нужен был календарь, чтобы определить, что он очень-очень стар. Та одинокая хижина, которую он построил на очаровательном холмике над мысом, давно уже превратилась в центр деревушки по мере того, как его дети, внуки и правнуки приводили сюда своих жен. Деревня носила название Лэнгру — Деревня Огневолосых Мужчин, — она уже давно была воспета в легендах и песнях. И хотя далеко не все потомки унаследовали его огненно-рыжую шевелюру, все они считались детьми Огня. Девушки-туземки охотно выходили за них замуж, а самые крепкие парни приходили сюда искать расположения девы Огня. Многие из них нарушали традиции и селились в деревне своих жен.

Человек, который видел, как в его семье рождается уже пятое поколение, должен хорошо ощущать ход времени. Члены О’Брайена плохо сгибались, к утру они опухали из-за ночной сырости. Он медленно ходил, быстро уставал, а его волосы — такие огненно-красные в юности — теперь стали ржаво-серыми. Он болел уже несколько лет. Первоначальное ощущение какого-то неудобства в желудке сменилось сначала постоянным раздражением, потом острой болью и, наконец, нестерпимой агонией. Это было мучительное прикосновение смерти, которая подползала столь медленно, что он даже не узнал ее.

От жизни О’Брайен получил много радостей, больше, чем ожидал, больше, чем заслуживал, и он должен был бы смотреть смерти прямо в глаза — без страха и без сожалений. Однако мечта, которая у него возникла, а затем стала определять всю его жизнь среди этих людей, так и не получила воплощения. А ведь он понимал, понимал с полной, страшившей его самого уверенностью, что если он сейчас умрет, то этот дивный, восхитительный мир будет обречен на гибель, а его добрые и очаровательные люди будут уничтожены все до единого. Это он знал.

1
{"b":"181814","o":1}