Как я уже говорил, через месяц мы добрались до столицы, но чужой город и встретил нас как чужих. Брата моего, заболевшего в пути, прямо с поезда забрали в больницу, и я оказался на Се­верном вокзале Москвы один-одинешенек. В своей сибирской одежде я, видимо, производил странное впечатление. Ко всем моим бедам прибавилась еще одна: на вокзале началась облава на беспризорных, и, конечно же, меня задержали одним из пер­вых. Так я очутился в детском приемнике для беспризорных. Раз­мещался он в красивом особняке на одной из уютных улиц Замо­скворечья. Дом в прошлом принадлежал какому-то богатому че­ловеку, по всей видимости большому поклоннику музыки. В приемнике господствовала полная анархия. Никаких занятий здесь и в помине не было. Дети, предоставленные сами себе, раз­влекались потасовками, воровством, даже участвовали в знаменитых драках «стенка на стенку» на Москве-реке в районе так называемого болота. Воспитательная работа велась не воспита­телями, а самими беспризорниками.

Это была, выражаясь современным языком, «дедовщина» в самом чистом виде. Старшие как могли изощрялись в издева­тельствах над младшими. У нас заправляли всем Царек — Валька и его подруга — Царица — Настя. Кормили нас кое-как: суп вари­ли на рыбных костях с картофельной шелухой. Куда исчезали рыба и картофель, мы точно не знали, но догадывались. К тако­му, с позволения сказать, обеду еще полагался кусок черного хле­ба, половину которого мы были обязаны отдавать Царьку. Он, в свою очередь, раздавал часть «чернушки» своим сатрапам, из числа старших по возрасту ребят. Малышам приходилось тяже­ло: свою порцию похлебки они должны были проглотить в один миг, иначе можно было остаться голодным. Многие ребята, словно фокусники, с помощью каких-то неуловимых приемов (на­пример, неожиданного удара по плечу) незаметно «уводили» твою миску, и ты оставался ни с чем. «Качать» права было совер­шенно бесполезно, а плакать - даже опасно. В лучшем случае на плач могли отреагировать смехом, а то и пинка можно было схлопотать от старших по возрасту. Я привык есть настолько бы­стро, что, уже будучи взрослым, не мог отделаться от этой вред­ной привычки, вызывая удивление и осуждение тех, с кем при­ходилось сидеть за одним столом. В приемнике существовали свои, чаще всего жестокие правила: младшие не только платили дань Царьку, но и обязаны были выполнять любые приказы сво­его мучителя. Особенно свирепствовала Царица: девочки мыли ей ноги, причесывали, стирали ее белье. В случае неповиновения Царица жестоко избивала ослушавшихся.

Спали мы на брезентовых раскладушках. Среди нас были ре­бята, страдавшие недержанием мочи, и утром под раскладушка­ми часто появлялись лужицы; тогда начиналась расправа над «провинившимися». Били полотенцем, а чтобы выходило боль­нее, на его конце завязывали узел: получалось что-то вроде на­гайки. Били с каким-то ожесточенным сладострастием. Как только ни пытались эти несчастные ребята бороться со своим не­дугом! Брали на ночь бутылки, старались просыпаться раньше других, но ничего не помогало. Наутро все начиналось сначала: испуганные, они лежали с вытаращенными от страха глазами, скрючившись в ожидании неминуемой расправы. Ни крики, ни мольбы о пощаде не помогали. Обычно утренние экзекуции про­ходили под руководством Царька. Конечно, воспитатели не мог­ли не знать о творившемся в приемнике произволе, но закрыва­ли на это глаза.

Воспитатели вообще ни во что не вмешивались, на жалобы детей не реагировали. Старших ребят никто не трогал, возможно потому, что они находились в приемнике временно, и воспитате­ли знали об этом. Наше заведение было вроде распределителя, пересыльного пункта. Отсюда, пройдя своего рода карантин, де­ти попадали в различные детские дома.

Шло время... Однажды к нам привезли новую партию детей, и вот тут-то случилось нечто экстраординарное. Был свергнут Ца­рек. Произошло это совершенно неожиданно. Можно предста­вить, как радовались все ребята низложению злого демона! Столько лет прошло, а тот день запомнился мне во всех деталях. Вот что тогда случилось.

Обычно Царек устраивал вновь прибывшим своего рода экза­мен. Его целью было с первых же минут показать новичкам, кто в приюте «держит масть». Встреча новеньких проходила всегда по одному и тому же сценарию: Царек стоял в окружении своих друзей и первому же новичку, вошедшему в общую комнату, сра­зу давал какую-нибудь кличку, закреплявшуюся за ним на все время его пребывания в детском учреждении. Затем новичка засыпали издевательскими вопросами, унизительными требовани­ями. В случае неповиновения жестоко избивали.

Так вот, в тот памятный день в нашу «дружную» семью прибы­ли два брата армянина. Младшего звали Ованес, а старшего - Арташес.

Несмотря на небольшой рост, Арташес был крепышом. Чер­ные глаза и густые брови придавали ему угрюмый и даже свире­пый вид. Смотрел он на всех с подозрением и вызовом. Первым вошел в общую комнату Ованес. Арташес где-то задержался. Не успел Ованес войти, как ему подставили ножку, он споткнулся и ненароком задел Царька, тот его оттолкнул к одному из своих друзей, тот - к другому. В конце концов Ованес упал. Не успел он подняться, как его снова повалили. Испуганный и растеряв­шийся, мальчуган искал глазами брата. Царек подошел к Оване-су, поднял его за волосы и, тыча кулаком в нос, процедил:

-Проснись, армяшка!

От беспомощности у Ованеса на глаза навернулись слезы. В этот момент в комнату вошел Арташес.

-А-а, вот еще один абрек явился! - с презрением молвил Ца­рек.

Арташесу тут же подставили ножку. Он покачнулся, но не упал, а бросился на помощь к младшему брату и, оттолкнув того в сторону, предстал перед Царьком, которого тут же окружила его гвардия. Ребята замерли в ожидании чего-то сверхъестест­венного. Впервые кто-то смотрел на Царька без испуга и даже с каким-то вызовом.

—Ну, черномазый, — процедил Царек, - вот сейчас как вмажу тебе по роже, так ты сразу побелеешь!

Арташес стоял как вкопанный, не обращая никакого внима­ния на угрозу Царька. В его облике было нечто такое, что сдер­живало нашего главаря и всю его гвардию. И вдруг Арташес как-то очень спокойно сказал:

—Давай стыкнемся один на один! Тогда ты узнаешь, кто побе­леет, а кто почернеет!

Этот неожиданно смелый вызов потряс ребятню. Стыкнугься— значит подраться. Арташес был значительно ниже рослого Царька. К тому же Царек славился умением драться не только в нашем приемнике. Равных ему в этом искусстве и в округе не было.

Напряженная тишина волновала всех присутствовавших в комнате. А Царек с усмешкой смотрел на Арташеса:

—Ты, сморчок, хочешь со мной стыкнуться? Да я тебя одной левой так пристукну, что от тебя мокрое место останется!

Между тем, как мы все заметили, он впервые не перемежал свою речь отборной бранью.

—Не надо одной левой, — с южным акцентом громко ответил Арташес. - По-настоящему давай стыкнемся, один на один. Хо­чешь — здесь, хочешь — на улице, хочешь - в любом другом месте.

Царек хорошо понимал, что отказываться нельзя. Его автори­тет был поставлен под угрозу. Он бросил презрительный взгляд на Ованеса, высморкался и снисходительно ответил:

—Ну, пойдем, армяшка-соленые уши, на чердак, чтобы все могли увидеть, как я посылаю тебя туда, где раки зимуют. Ты за­помнишь этот день на всю жизнь.

Как только эти слова были сказаны, все ребята ринулись на чердак, обгоняя Царька и Арташеса. Армянин шел за Царьком, сосредоточенно о чем-то размышляя.

Весь чердак был завален какими-то нотными альбомами, и мы быстро начали очищать от бумаг место в центре. Не прошло и пяти минут, как все было готово к бою. Молча Царек и Арта­шес встали друг напротив друга. Мы смотрели на армянина с восхищением и одновременно жалостью. Никто из нас нис­колько не сомневался в том, что Арташес будет повержен. Ни­когда и никому из ребят не приходило в голову подвергнуть со­мнению власть Царька, поэтому мы ему и повиновались, обре­ченно считая, что нет такой силы, которая могла бы эту власть подорвать.