Могила «Марка Борисовича» на Новодевичьем заросла многолетним густым бурьяном. О погребенном под этими джунглями сообщает лишь крошечная облезлая табличка, вроде тех, что втыкают в холмики на лагерных погостах. Вспомним, что здесь покоится академик АН СССР.

Первую могилу, которую видит всякий посетитель Новодевичьего, — поэта Николая Николаевича Асеева. Она находится у самого входа, по нечетной стороне аллеи. И тоже, кстати, «в озере». На монументе выбит год рождения поэта — 1899-й. На самом деле он родился на десять лет раньше. Многие годы, сколько стоит памятник, это недоразумение никто не исправляет, да и, кажется, не придает ему особенного значения.

На величественном монументе Сергею Алымову выбита строчка из его известного стихотворения «Россия». Но по какой-то причине там фривольно переставлены слова, причем эффект от написанного в значительной степени теряется. У Алымова в оригинале это звучит так: Россия вольная, страна прекрасная, Советский край, моя земля!

Есть на Новодевичьем, по крайней мере, одно захоронение… тайное. Вдове умершего поэта Николая Владимировича Шатрова (1929–1977) не позволили похоронить мужа на Новодевичьем, хотя у нее и имелся там родовой участок: не по заслугам-де! И тогда вдова, не регистрируя в кладбищенской конторе эти похороны, просто незаметно закопала, где следует, прах мужа и сделала на монументе соответствующую запись. На многие годы Шатров — настоящий большой поэт, которым восхищался Пастернак, — был незаслуженно забыт: советская критика находила «отсутствие социального оптимизма» в его поэзии и упрекала в упадничестве. Лишь в начале 1990-х Шатров был открыт заново. Эта заслуга принадлежит литературоведу и публицисту Льву Николаевичу Алабину, который принялся активно популяризировать Шатрова: писать о нем, публиковать в периодике его стихи и, в конце концов, пробудил интерес к поэту среди ценителей поэтического творчества. В последние годы в разных издательствах вышло несколько сборников стихотворений Шатрова. В 1971-м Шатров, словно предчувствуя свою посмертную судьбу, написал:

Писатель Евгений Ефимович Поповкин вошел в историю литературы не столько благодаря собственному творчеству, хотя его роман «Семья Рубанюк» и остается одним из лучших произведений о войне, сколько в заслугу за издание чужого текста. В 1966–67 годах, когда Поповкин был главным редактором журнала «Москва», он впервые опубликовал роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Нужно сказать, роман этот весьма сомнительных достоинств, но у молодых он пользуется некоторым успехом. Во всяком случае, «Мастер» сделался одним из самых издаваемых романов в последние десятилетия. И о Поповкине нет-нет, да и вспомнят, что это именно он дал популярному сочинению путевку в жизнь.

Могила автора «Мастера и Маргариты» — одна из наиболее почитаемых на кладбище. Но почтение, которое ей оказывают посетители, скорее вредит ее благоустройству, нежели идет на пользу: нигде больше на всем Новодевичьем так не вытоптана земля, как вокруг булгаковского камня. К тому же, камень, как можно судить, за многие годы ни разу не поправляли, — он завалился на спину, врос глубоко в землю и, как айсберг, едва возвышается над поверхностью.

Считается, что надгробие это стояло когда-то… на могиле Н. В. Гоголя в Даниловском монастыре.

Сейчас у Гоголя на Новодевичьем, так же, как и на прежнем месте, стоят два надгробия — большой гранитный саркофаг и новый черный крест на голгофе. Крест этот установлен совсем недавно, — многие годы на его месте на высоком постаменте — колонне с надписью: от Правительства Советского Союза, стоял белокаменный бюст, выполненный скульптором Н. В. Томским. Но прежде, еще в Даниловском монастыре, «в ногах» у Гоголя был установлен черный, грубо обтесанный, камень — «голгофа» с высоким крестом на вершине. Нынешнее надгробие выполнено как раз по его подобию. Но когда «от правительства» Гоголю был пожалован бюст на новую его могилу, старый камень за ненадобностью будто бы отволокли в гранильную мастерскую — авось пригодится для чего-нибудь.

Некоторые источники сообщают, что когда умер писатель Булгаков, его вдова, в поисках достойного памятника обожаемому супругу, заглянула и к каменотесам на Новодевичьем. Здесь, среди прочих бывших в употреблении надгробий, она вдруг, к изумлению своему, увидела старую гоголевскую «голгофу». Она якобы узнала ее по эпитафии — «Ей гряди Господи Иисусе». Смекнув, какое важное символическое значение приобретет этот камень на новом месте, вдова распорядилась положить его на могилу покойного мужа. Любопытно заметить, что узнала она камень не по выбитому на нем имени покойного, над которым он прежде стоял, а лишь по эпитафии.

Скорее всего, эта версия исходит от самой вдовы. Но, если сличить по старым фотографиям гоголевский камень с тем, что лежит теперь на могиле Булгакова, то, кажется, даже неспециалисту будет очевидно, что это вовсе не одно и то же: «голгофа» Гоголя была грушевидной формы — заостряющаяся к вершине, в то время как на булгаковской могиле лежит камень совсем других геометрических параметров — близкий, если уж сравнивать с плодами, к яблоку или картофелине. К пятидесятилетию со дня смерти Гоголя поклонники писателя украсили его надгробие новой деталью — в камне-«голгофе», ближе к вершине, было вырублено небольшое отверстие, лунка, для неугасимой лампады. Ее хорошо видно на фотографии в книге Саладина. Где такая лунка на камне, что лежит на могиле Булгакова? И уж тем более не может служить доказательством идентификации камня эпитафия. Это выражение — «Ей гряди Господи Иисусе» — встречалось на надгробиях в старину совсем нередко. Но, во всяком случае, байка, что-де на могиле Булгакова гоголевский памятник, так и прижилась.

Еще более изобретательно увековечила память мужа вдова поэта Владимира Александровича Луговского (1901–1957). Она разделила покойного на две неравные части и похоронила их в двух разных местах — в Москве и в Крыму.

Луговской очень любил Ялту. Он нередко говорил, что его сердце принадлежит чудному городу у моря. А жена, по всей видимости, эту фигуру речи — синекдоху, — образно передающую любовь мужа к экзотическому уголку, поняла буквально. Потому что когда он умер, жена распорядилась следующим образом. Эту потрясающую историю рассказал нам близко знавший Луговского поэт Евгений Рейн.

Вот, что сделала эта необыкновенная женщина. Она купила два ящика коньяку. С одним ящиком она явилась в мертвецкую и уговорила сторожа позволить ей вырезать у мужа сердце. Вырезать сердце! — легко сказать! — это же не локон с головы срезать. Но она смогла. Сама! Своими руками! Другой ящик пошел в уплату некоему крановщику, которого она подрядила посодействовать в ее бесподобной авантюре. При помощи мудреного агрегата была сдвинута в каком-то особенно любимом Луговским месте Ялты скала. Лихая вдовица положила под нее сердце мужа. И подельник аккуратно опустил скалу на место. Самый же труп Луговского обычным порядком отправился в Москву, где и был по чести похоронен на Новодевичьем. А в Ялте скала с сердцем поэта теперь одна из достодивностей города.

Еще одним из самых посещаемых писательских захоронений на Новодевичьем кладбище уже многие годы остается могила В. М. Шукшина. Известный артист Алексей Захарович Ванин снимался вместе с Шукшиным в фильмах «Калина красная» и «Они сражались за родину», он всегда рассказывает много интересного о Василии Макаровиче. По словам Ванина, смерть Шукшина была вовсе не случайна и, возможно, имела криминальный характер. Шукшин был для многих неудобен: некоторых очень раздражало его искусство, те ценности и идеалы, которые он проповедовал. Кстати, Ванин совершенно исключает популярную одно время версию, что якобы Шукшина извел Бондарчук на съемках фильма «Они сражались за родину». Действительно Шукшин вначале не хотел принимать участия в съемках у Бондарчука, потому что тот в свое время нелестно отзывался о его «Калине». Но уже когда он все-таки согласился, и началась работа, отношения у них установились исключительно доброжелательные. Больше того, как рассказывает Алексей Ванин, Василий Макарович замечательно себя чувствовал, даже поправился. Курил, правда, неумеренно. И его скоропостижная смерть стала для всех совершенным шоком.