— Клянусь тебѣ, душа моя, предосадная будетъ вещь, если этотъ вульгарный брать твой вздумаетъ сегодня навязаться къ вамъ на обѣдъ, сказалъ мистеръ Малдертонъ своей женѣ. — По случаю пріѣзда мистера Спаркинса, я нарочно кромѣ Фламвела никого не приглашалъ. Подумать только, что братъ твой — лавочникъ — о! это невыносимо. Я не хочу слышать, чтобы онъ упомянулъ передъ нашимъ новымъ гостемъ о своея лавкѣ…. нѣтъ, нѣтъ, ни за тысячу фунтовъ! Все бы еще ничего, еслибъ только у него достало смысла скрывать позоръ, которыя онъ наноситъ всей нашей фамиліи; но онъ адски любитъ говорить про свое ремесло и непремѣнно добиться до того, чтобы узнали, что онъ такой.
Мистеръ Джакобъ Бартонъ, про котораго шла рѣчь, былъ зажиточный лавочникъ, до такой степени необразованъ и до такой степени простъ, что дѣйствительно, не краснѣя, признавался въ своемъ ремеслѣ. Онъ пріобрѣлъ состояніе этимъ ремесломъ и вовсе не считалъ его неприличнымъ.
— Ахъ, Фламвелъ, мой другъ, какъ ты поживаешь? сказалъ мистеръ Малдертонъ, въ то время, какъ невысокій джентльменъ, въ зеленыхъ очкахъ, вошелъ въ гостиную. — Получилъ ли ты мою записку?
— Получилъ, и, какъ видите, вслѣдствіе вашей записки, я передъ вами на лицо.
— Ты вѣдь знаешь все и всякаго: но скажи-ка мнѣ, знаешь ли ты хоть по имени мистера Спаркинса?
Мистеръ Фламвелъ принадлежалъ къ разряду джентльменовъ съ весьма обширными свѣдѣніями, — джентльменовъ, которые случайно встрѣчаются въ обществѣ и показываютъ видъ, что знаютъ всѣхъ кого вамъ угодно, но которые, безъ всякаго сомнѣнія, не знаютъ никого и ничего. Въ домѣ Малдертона гдѣ всѣмъ разсказавъ о людяхъ высшаго общества вѣрили на-слово, Фламвелъ былъ первымъ фаворитомъ. Зная классъ народа, съ которымъ приходилось имѣть сношенія, онъ до безпредѣльности простиралъ права свои на знакомство со всѣми. Фламвелъ какъ-то особенно искусно умѣлъ высказывать ложь, соблюдая при подобныхъ случаяхъ видъ самоотверженія, какъ будто затѣмъ собственно, чтобъ его не сочли эгоистомъ.
— Нѣтъ, не скажу, чтобы мнѣ знакомо было это имя, возразилъ Фламвелъ тихимъ голосомъ и съ такимъ выраженіемъ, какъ будто дѣло было безпредѣльно важное. — Но при всемъ томъ, мнѣ кажется, что я знаю его. Скажите, онъ высокаго роста?
— Нѣтъ, средняго, сказала миссъ Террза.
— Съ черными волосами? спросилъ Фламвелъ, стараясь отгадать во что бы то ни стало.
— Да, у него черные волосы, подтвердила миссъ Тереза.
— Съ немного горбоватымъ носомъ?
— О, нѣтъ, сказала Тереза: — у него самый правильный римскій носъ!
— Ну да! вѣдь я и хотѣлъ сказать, что у него римскій носъ, подтвердилъ Фламвелъ. — И не правда ли, что онъ самый свѣтскій молодой человѣкъ?
— Правда ваша, правда.
— Съ весьма любезнымъ, привлекательнымъ обращеніемъ?
— О да, да! въ одинъ голосъ сказало все семейство. — Вы непремѣнно должны знать его.
— Я такъ и думалъ, что ты знаешь его! торжественно воскликнулъ мистеръ Малдертонъ. — Какъ же ты думаешь, кто онъ такой?
— Судя по вашему описанію, сказалъ Фламвелъ, углубляясь въ размышленія и понижая голосъ свой почти до шопота: — онъ имѣетъ удивительное сходство съ высокопочтеннѣйшимъ Огустусомъ-Фицъ-Эдвардомъ-Фицъ-Джономъ-Фицъ-Осборномъ. Это чрезвычайно талантливый молодой человѣкъ, но только немного эксцентриченъ. Весьма вѣроятно, что для какой нибудь цѣли онъ перемѣнилъ свое имя.
Сердце миссъ Терезы забило сильную тревогу. Могла ли она ожидать, чтобы это былъ высокопочтеннѣйшій Огусгусъ-Фицъ-Эдвардъ-Фицъ-Джонъ-Фицъ-Осборнъ! Какое чудное имя будетъ красоваться за двухъ лакированныхъ карточкахъ, связанныхъ вмѣстѣ бѣлой атласной ленточкой! «Высокопочтеннѣйшая мистриссъ Огустусъ-Фицъ-Эдвардъ-Фицъ-Джонъ-Фицъ-Осборнъ!» Мысль была восхитительная.
— Однако, безъ пяти минутъ пять часовъ, сказалъ мистеръ Maлдертонъ, взглянувъ на свои часы: — я не думаю, чтобы онъ~обманулъ насъ.
— А вотъ и онъ! воскликнула миссъ Тереза, въ то время, какъ кто-то сильно ударилъ два раза въ уличныя двери.
Каждый изъ присутствующихъ старался показать видъ (какъ и всегда это дѣлается при ожиданіи гостя), что вовсе не знаетъ о приближеніи ожидаемой особы.
Дверь гостиной отворялась.
— Мистеръ Бартонъ! сказалъ лакей.
— Несносный человѣкъ! пробормоталъ Малдертонъ. — Ахъ, любезный другъ, здоровъ ли ты? что новенькаго?
— Пока еще нѣтъ ничего, простодушно возразилъ лавочникъ. — Ровно нѣтъ ничего. Рѣшительно не знаю ничего. Ну, что, какъ поживаютъ дѣвицы и молодцы? Мистеръ Фламвелъ! сэръ, очень радъ видѣть васъ.
— А вотъ и мистеръ Спаркинсъ, сказалъ Томъ, который все это время пристально глядѣлъ въ окно: — и на какой огромной черной лошади!
И дѣйствительно, предъ окнами дома мистера Малдертона красовался мистеръ Гораціо Спаркинсъ на огромной черной лошади. Послѣ продолжительныхъ поддергиваній и натягиваній за узду, съ обыкновенными акомпанементами фырканья и брыканья, животное согласилось наконецъ остановиться шагахъ во ста отъ воротъ, гдѣ мистеръ Спаркинсъ спѣшился и поручилъ лошадь попеченію грума мистера Малдертона. Церемоніялъ представленія совершонъ былъ по надлежащей формѣ. Мистеръ Фламвелъ поглядывалъ сквозь зеленыя очки на Гораціо Спаркинса, съ видомъ таинственной важности, между тѣмъ какъ Гораціо бросалъ невыразимые взгляды на Терезу, которая, въ свою очередь, старалась казаться непостижимою.
— Дѣйствительно ли это высокопочтеннѣйшій мистеръ Огустусъ…. какъ вы тамъ называли его? шопотомъ спрашивала мистриссъ Малдертонъ Фламвела, въ то время, какъ онъ повелъ ее къ обѣду.
— О нѣтъ…. этого нельзя сказать, возразилъ знаменитый авторитетъ: — совсѣмъ это не онъ.
— Такъ кто же онъ наконецъ?
— Тс! тише! сказалъ Фламвелъ, съ важнымъ видомъ кивая головой, какъ будто поясняя этимъ, что онъ зналъ его очень хорошо, во что нѣкоторыя весьма основательныя причины не позволили ему открыть важную тайну: легко могло случиться, что въ особѣ мистера Спаркинса былъ одинъ изъ государственныхъ министровъ, который лично хочетъ познакомиться съ видами и желаніями народа.
— Мистеръ Спаркнисъ, сказала восхищенная мистриссъ Малдертонъ: — не угодно ли вамъ сѣсть между дѣвицами?… Джонъ! поставь для джентльмена стулъ между миссъ Терезой и миссъ Маріанной.
Слова эти относились къ человѣку, который при обыкновенныхъ случаяхъ исправлялъ должность полу-конюха, полу-садовника; но на этотъ разъ, чтобы произвести впечатлѣніе на мистера Спаркинса гораздо сильнѣе, одѣли его въ бѣлый галстухъ и башмаки, приладили, принарядили и заставили дѣйствовать въ качествѣ камердинера.
Обѣдъ былъ превосходенъ; Гораціо оказывалъ величайшее вниманіе миссъ Терезѣ; и вообще всѣ чувствовали себя въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, исключая мистера Малдертона, который, зная за своимъ родственникомъ, мистеромъ Бартономъ, извѣстный недостатокъ, испытывалъ то мучительное состояніе души своей, которое, какъ выражаются журналы, «гораздо легче вообразить, нежели описать».
— Ну что, Фламвелъ, давно ли ты видѣлъ своего друга, сэра Томаса Ноланда? спросилъ мистеръ Малдертонъ, бросая косвенный взглядъ на Гораціо, чтобъ увидѣть, какое дѣйствіе произведетъ на него имя упоминаемой особы.
— Нельзя сказать, чтобы недавно, а вотъ третьяго дня такъ я видѣлъ лорда Гоблтона.
— Надѣюсь, что его превосходительство здоровъ? сказалъ Малдертонъ съ величайшимъ участіемъ.
Едва ли нужно говорить, что до этой минуты мистеръ Малдертонъ вовсе не зналъ о существованія подобной особы.
— Слава Богу, онъ совершенно здоровъ. Прекрасный человѣкъ этотъ лордъ! я встрѣтилъ его въ Сити и долго разговаривалъ съ нимъ: вѣдь я въ довольно короткихъ сношеніяхъ съ нимъ. Я не сталъ бы такъ долго разговаривать, еслибъ у меня не было къ тому желанія, — и тѣмъ болѣе не сталъ бы, что торопился въ кто время къ одному банкиру, очень богатому человѣку, члену Парламента, съ которымъ я также очень коротко знакомъ.
— А! я знаю про кого ты говоришь, сказалъ хозяинъ дома, хотя въ дѣйствительности столько же зналъ о сущности дѣла, сколько и самъ Фламвелъ.
