Дженни заставила себя поднять голову и тупо скользнула взглядом по морю разноцветных навесов, полощущих флагов, летящих вуалей на противоположном конце арены. Там были высокие конусообразные шапочки со свисающими до земли вуалями; шапочки, торчащие в обе стороны, словно огромные крылья; шапочки в форме сердечка с вуалями; шапочки в виде рога изобилия с накидками; и даже шапочки, похожие на два квадратных развернутых куска вуали, наброшенных на высокие рогульки, воткнутые в волосы леди. Дженни смотрела и ничего не видела, смутно слыша голос тетушки Элинор:
– …а когда оглядываешься, дорогая, поднимай голову выше. Раз уж ты сделала выбор – хотя, по-моему, ошибочный, – так теперь держись.
– О чем вы говорите, тетушка Элинор?
– Я говорю то, что сказала бы и раньше, если бы ты меня спросила, – место твое рядом с мужем. Но мое место – возле тебя. Вот я и здесь. И дорогая Бренна здесь, возле тебя… как я сильно подозреваю, строит безумные планы, как бы улизнуть и остаться рядом с братом твоего мужа.
Бренна уставилась на тетушку Элинор, но Дженни была слишком подавлена сознанием собственной вины и ощущением неуверенности, чтобы беспокоиться еще из-за Бренны.
– Вы не понимаете, что произошло, тетушка Элинор. Я любила Уильяма.
– И он тебя тоже любил, – с чувством проговорила Бренна, и Дженни стало немножко получше, пока Бренна не добавила: – В отличие от батюшки его любовь к тебе была сильней ненависти к врагу.
Дженни закрыла глаза.
– Пожалуйста, – шепнула она им обеим, – не мучьте меня. Я… я знаю, что правильно…
Однако ей не пришлось продолжать – внезапно прозвучали горны, на поле выехали трубачи, за ними герольды, дожидаясь наступления некоторого подобия тишины, чтобы приступить к оглашению правил.
Герольд прокричал, что турниру будут предшествовать три поединка, каковые состоятся между шестью рыцарями, признанными искуснейшими в стране. Дженни затаила дыхание, потом медленно выдохнула: первыми двумя сражающимися были объявлены французский рыцарь и шотландец, второй поединок пройдет между Ройсом и французом по имени Дюмон, третий – меж Ройсом и Йеном Макферсоном, сыном бывшего нареченного Дженни.
Толпа взбесилась, ликуя, – вместо того чтобы целый день, а то и два дожидаться Волка, они дважды увидят его в первый же час.
Правила сначала выглядели совершенно обычными: рыцарь, первым набравший три очка, выигрывает поединок; одно очко дается рыцарю каждый раз, когда он поразит соперника с достаточной силой, чтобы сломать его копье. По подсчетам Дженни, рыцарю для получения трех очков понадобится как минимум пять схваток, учитывая, что он должен держать копье на подобающем уровне, нацелиться в мишень, сидящую на галопирующем коне, и ударить противника с такой точностью, чтобы угодить в копье, тем более что оружие атакующего будет скользить по нарочно отполированным с этой целью, гладким доспехам. Три очка и победа в поединке присуждаются рыцарю сразу, если он по-настоящему выбьет противника из седла.
Следующие два объявления заставили толпу одобрительно завопить, а Дженни – съежиться: поединки будут вестись не во французском, а в германском стиле, что означало использование вместо специально выструганных из тополя копий тяжелых профессиональных, причем без защитных колпачков на смертоносных остриях.
Из-за восторженного рева зрителей произошла долгая заминка, прежде чем герольд смог закончить, объявив, что за турниром пройдут еще три поединка, а остальные состоятся в следующие два дня. Однако, добавил он, учитывая представительность присутствующих рыцарей, в поединках, которые последуют за турниром, будут участвовать достойнейшие, если это достоинство поддается определению.
И снова толпа возликовала. Зрителям не придется глазеть на никому не известных рыцарей, сражающихся с еще менее известными, им будет сразу доставлено величайшее удовольствие.
За пределами поля коннетабли[16] завершили проверку седел и упряжи, удостоверившись, что ни один из рыцарей не задумал пристегнуться кожаными ремнями, а полагается лишь на свое искусство верховой езды и могучую силу, чтобы удержаться в седле.
Главный коннетабль дал сигнал, герольды ускакали с поля, ударили литавры, загремели фанфары и трубы, открывая церемониальный парад с участием всех рыцарей.
Даже Дженни не могла оставаться равнодушной к последовавшему затем головокружительному спектаклю. По шестеро с каждой стороны, навстречу друг другу, рыцари выезжали на турнирное поле в полном снаряжении, верхом на гарцующих боевых конях, украшенных сияющей серебряной сбруей и колокольчиками, с разноцветными плюмажами на головах, в попонах из блестящего шелка и бархата, на которых красовались рыцарские гербы. Начищенные доспехи сверкали на солнце так ярко, что Дженни сощурилась, глядя на проплывающие перед ее глазами парадные плащи, накинутые поверх лат, и щиты с изображениями гербов, где были представлены все мыслимые животные – от благородных, вроде львов, тигров, соколов, ястребов и медведей, до сказочных драконов и единорогов; на других были узоры из полос и квадратов, полумесяцев и звезд, на третьих – цветы.
Ослепительная мешанина красок в сочетании с нескончаемым гулом толпы так восхитила тетушку Элинор, что она похлопала в ладоши английскому рыцарю, проезжавшему мимо, демонстрируя в высшей степени ошеломляющий герб, заключающий в себе тройку вставших на задние лапы львов, две розы, сокола и зеленый полумесяц.
В любое другое время Дженни сочла бы все это самым волнующим зрелищем в своей жизни. Отец и сводный брат проскакали мимо примерно с четырьмя сотнями рыцарей, по ее подсчетам. Но муж ее не появился, и первая пара бойцов, выехавшая в конце концов на поле, была встречена разочарованными воплями:
– Волк! Волк!
Прежде чем занять позицию друг против друга, оба рыцаря поскакали к галереям, где сидели их жены или возлюбленные. Склонив копья вниз остриями, они ожидали церемониального знака милости – шарфа, ленты, вуали или даже оторванного рукава, – который леди с гордостью привязывали к остриям копий. Покончив с этим, они разъехались в противоположные концы арены, приладили шлемы, опустили забрала, испробовали копья на вес и, наконец, принялись ждать сигнала фанфар. При первом же звуке они пришпорили коней, безжалостно послав их вперед. Копье француза ударило в щит противника, чуть-чуть не угодив в центр, шотландец покачнулся в седле, но выправился. Понадобилось еще пять заездов, прежде чем француз нанес последний удар, сваливший противника наземь. Он рухнул, превратившись в груду блестящих стальных доспехов под аккомпанемент насмешливо-одобрительных возгласов.
Дженни едва заметила исход поединка, хотя упавший рыцарь валялся прямо у нее под ногами. Уставившись на свои стиснутые кулачки, лежащие на коленях, она ждала, вслушиваясь, когда вновь загремят фанфары.
Трубы пропели, толпа пришла в неистовство, и, не желая ничего видеть, Дженнифер все-таки подняла голову. На поле галопировал на коне, покрытом роскошной красной попоной, тот самый француз, которого она особо отметила во время парада, отчасти из-за его необычайной физической мощи, отчасти из-за того, что защитные налокотники рыцаря представляли собой огромные пластины, веером расходящиеся в стороны, как у летучих мышей. Теперь она также заметила, что, хотя на груди его красовалась изящная баронская цепь, в зловещем изображении на нагруднике изготовившейся к броску змеи не было ничего изящного или сказочного. Он повернул коня к одной из галерей, чтобы, как полагается, удостоиться милости, и в тот самый миг шум толпы стал стихать.
Дрожащая от страха Дженни поспешно отвела взгляд, но и не глядя почувствовала, когда Ройс наконец выехал на поле, так как толпу объяла вдруг жуткая тишина, такая мертвая тишина, что звонкое пение фанфар разнеслось среди благоговейного молчания как похоронный звон. Не в силах с собой справиться, она подняла голову и взглянула, и от увиденного у нее остановилось сердце. Составляя полный контраст с окружающим веселым красочным разноцветьем, муж ее был весь в черном. Вороной конь был укрыт черной попоной, и плюмаж на нем был черным, и на щите Ройса не было герба. Вместо герба со щита скалилась морда черного волка.
