Все-таки прав был М. М. Бахтин, утверждавший, что чисто занимательного романа быть не может, что всякий роман поневоле идеологичен. Идеологичен и «пелагиевский» цикл Акунина. В первом романе («Пелагия и белый бульдог») это не так заметно. Во втором («Пелагия и черный монах») — идеологические уши торчат столь нахально, что хочется их отрезать.

В одном из интервью автор признался, что идея «Черного монаха» навеяна туристической поездкой на Соловки. Я бывал на Соловках и могу оценить, во чт превратились Соловки под пером Акунина. Правда, он, как всегда, схитрил и старательно размешал в стакане своей творческой фантазии Белое море и озеро Светлояр, так что топонимика стала вроде бы блуждающей — некая русская религиозная святыня вообще. Но даже не соловецкий топос (все равно слишком узнаваемый), а соловецкий миф выдает Акунина с головой. Ну, кто же не слышал баек о том, как до проклятых большевиков соловецкие монахи выращивали ананасы там, где положено расти только бруснике и морошке? Как они купались в лучах электрического освещения и проч.? Надо самому побывать на архипелаге, чтобы понять, где кончается миф и начинается строгая правда, слишком строгая для материковых жителей. Чтобы увидеть все величие и весь ужас Соловков, где добровольно могут жить только люди особой породы. Впрочем, не в том беда, что Акунин перевел объемную реальность в плоскость своей фантазии, соорудив утопию, которая оборачивается антиутопией. (На архипелаге процветает монастырский капитализм на почве тоталитарного режима.) В конце концов, это его дело — сочинителя и фантазера, который не раз публично слагал с себя ответственность за случайное совпадение правды и вымысла.

Беда в другом. Изящный детективный роман, сам того не желая, превратился в пасквиль на то, что для многих свято. Алексей Варламов, напавший в «Литературной газете» на Акунина по поводу его «Коронации» со слишком, на мой вкус, менторской статьей, в одном, несомненно, прав. У безответственной фантазии должны быть ограничители там, где реальность вопиет об ответственности. Акунин считает обязательным обозначить водораздел с серьезной литературой (я вашего не трогаю, вы не трогайте моего). Но при этом не удосужился снизойти до понимания еще не остывших религиозных проблем, трогать которые его, в общем-то, не просят. Допустить, что он делает это по ребяческой наивности, я не могу, не тот это писатель. Остается одно: проблемы эти его очень сильно занимают, так сильно, что ради них он готов поступиться чистотой и изяществом своего вымысла.

Возможно, кому-то покажутся забавными однообразные глупости и пошлости, которыми Акунин наводнил свою соловецкую антиутопию… Ресторан «Валтасаров пир», парикмахерская «Далила», сувенирная лавка «Дары волхвов», банковская контора «Лепта вдовицы», котлетная «Упитанный телец», гостиница «Непорочное зачатие»… И как это он не додумался до закусочной под вывеской «Евхаристия»? Отец Митрофаний (епископ!) рассуждает о религии как какой-нибудь поп-расстрига, но это ничуточки не смущает его духовных чад. Настоятель монастыря ведет себя как Брынцалов, которого скрестили с Зюгановым. От всего этого разит самой дешевой карикатурой и — провокацией.

Что-то не выходит у Бориса Акунина с игрой в чистый вымысел и приятного во всех отношениях автора для приятного во всех отношениях читателя. Не получается абсолютный штиль даже в стакане воды. Волнуется водичка. Гримаса современности обезображивает невозмутимое лицо господина сочинителя. И наоборот — ослабляются лицевые мускулы безукоризненного Фандорина, отваливаются его наклеенные бачки, и под ними обнаруживается не то скуластый японец (но не «штабс-капитан Рыбников», а какой-нибудь славист из Токио), не то Чхартишвили с его собственными проблемами. А монашка Пелагия оказывается просто русской феминисткой, живущей на американские гранты.

2001

Что бы ни писали, как бы ни нападали на последние романы Акунина критики…

Между прочим… Русская критика традиционно не любит успешных писателей. Это потому, что успешных писателей почти невозможно любить взаимно, как женщину, которая пользуется слишком уж большим успехом у мужчин. Русская критика (по крайней мере, современная) любит писателей бедных, несчастненьких, калик перехожих, сироток бездомных. Оно и понятно. Жениться надо на сироте.

Как любили Олега Павлова пока он литературные зубы не показал! Как тетешкались с его трагическим армейским прошлым! А как стало ясно, что это — крепкий литературный профессионал, так сразу насторожились. Ах, так ты зрячий? Щас будешь слепым! А когда он еще и «Букера» получил! Что уже говорить про Акунина?

Тут не какой-то «писатель» состоялся, а целый литературный коммерческий проект.

Характерно, что Вячеслав Курицын, связавшийся с Акуниным и втянувшийся в его проект (чем дело закончилось, я не знаю), литературным критиком в мгновение ока быть перестал. Такие предательства не прощаются… Смываются кровью.

Есть в этом и доля мистики. На чем завершился проект премии «Антибукер»? На том, что стараниями (в частности) слишком уж честного литературного интеллигента Андрея Василевского премию присудили Акунину. Акунин явился на церемонию вручения в пиджаке с золотыми пуговицами, и буквально назавтра все посыпалось. И премия, и Третьяков, и «Независимая»… Только не сам Акунин.

Вот передо мной «Известия» от 22 декабря. На первой полосе три лица: Ходорковский, Явлинский и Акунин. Ходорковский смеется. Явлинский картинно задумчив. А Акунин сложил ладошки лодочкой, прижал к носу, взгляд жалостный, как бы испуганный. «Ой, чо деется! Ой, как жить дальше, прям не знаю! Свят, свят, свят!»

Непонятно только: какому своему богу он молится? Потому что в глазах у Акунина, если присмотреться, жесткий блеск торжества.

Как Толстой умолял Чехова:

— Не верьте Горькому! Горький злой человек. У него утиный нос, он всюду ходит, выслушивает, высматривает и обо всем доносит какому-то своему богу…

А Чехов смеялся. И не верил.

На самом-то деле — что? Ходорковский в тюрьме. Сорвавшийся «интеллигентский» (условно конечно, но вы меня понимаете) экономический и даже, в несостоявшейся перспективе, государственный проект. Где сидит Явлинский — сейчас вообще никого не интересует. Продул вчистую. Продул деньги «Юкоса». А вот последний тираж Акунина 300000.

«Алмазная колесница». Ха-ха!

По иронии судьбы, рекламировали последнюю акунинскую книжку по телевизору перед самыми-самыми думскими выборами, и сам виновник торжества обещал с экрана, что она будет лежать на избирательных участках. За деньги, разумеется.

Между тем я знаю Акунина-Чхартишвили. Он стопроцентный западник, стопроцентный глобалист и стопроцентный праволиберал. Все его романы — я уже писал об этом и настаиваю на этом сейчас — насквозь идеологичны. В гораздо большей степени, например, чем сентиментальная «Мать» Горького или наивный роман-предупреждение Кочетова «Чего же ты хочешь?». Это тем более любопытно, что на сегодняшний день Акунин — единственный реально удавшийся «либеральный» проект. Или «западнический». Или «интеллигентский». Или «чертлысовый», учитывая, что Акунин в жизни чуть лысоват.

Дело не в терминах. Дело в том, что есть большая-большая страна Россия. С особым своим путем, как бы над этим ни издевались те самые либерал-интеллигент-западники. С особенным самосознанием народа, которое вышеназванным людям ужасно не нравится. С национальной литературой, которая отражает это сознание. Поэтому — по духу, а не по букве — тоже не нравится тем людям.

Те люди в этом нисколько не виноваты. Но и Россия нисколько не виновата, что изредка она, в результате крайне неприглядной со стороны блевоты, изрыгает из себя этих личностей.

Это физиологический процесс.

Нельзя отравившемуся до блевоты человеку говорить: ну не блюй, это некрасиво.

Вот Россия выблюнула либерал-государственников. Некрасиво? Кто же спорит? А между тем Акунин, проповедующий то же самое, выходит трехсоттысячным тиражом… Почему так?