Неприятеля уже не существовало, переселенцы шли в мирную землю; вследствие этого была изменена самая система поселения. Жители группировались исключительно по соображению хозяйственных удобств. Устройство больших станиц в виде крепостей, обнесенных валами и оборонительными плетнями, обставленных пушками, как их строили до сих пор, было оставлено; вновь прибывшие казаки распределены обыкновенными поселками, без всяких укреплений. В нагорной полосе, посреди ущелий, заросших непроницаемым лесом, удобные для первоначального хозяйства земли не лежат сплошными массами: надобно было пользоваться разбросанными участками, расчищенными для хозяйства прежними жителями; а потому расселение хуторами было в этой полосе наивыгоднейшим. Во время войны устройство отдельных хуторов считалось невозможным; но безопасность водворилась очень кстати, именно к тому времени, когда пришлось заселять нагорные земли. С концом весны можно было употребить все наличные силы исключительно на работы, не отделяя половины людей в прикрытие рабочих. Как только настало затишье, неутомимые кубанские войска связали главные военные пути поперечными дорогами и заселили пустынный край необыкновенно скоро. К средине лета западные и восточные линии станиц, разрывавшиеся посередине, тянулись уже непрерывными рядами. Колонны, переходившие в конце весны за горы, видели между Шебшем и Пшишем безлюдную пустыню, населенную только лесными зверями; возвращаясь через несколько недель назад, с первым шагом на северный склон, они вступали в русскую область, шли населенными деревнями, на каждом перекрестке встречали земляков. Даже привычный человек, видавший, с каким волшебством в последнее время враждебный Кавказ обращался в Россию, останавливался с изумлением перед таким сказочным превращением и едва верил своим глазам.
Поселенцам 1864 года выпала особенно счастливая доля: они пришли на готовое хозяйство. Перелом войны совершился так скоро, что горцы, не думавшие о покорности осенью, обработавшие в то время свои поля по обычному порядку, исчезли внезапно весной; все посевы их остались в наследство русским поселенцам, которые с первого же года могли жить не сеяв.
В пустынной земле, покинутой абадзехами, было воздвигнуто и населено 40 станиц; вдоль морского берега, от Геленджика До Туапсе — 12.
Во время командования армией великого князя Михаила Николаевича было устроено:
в 1863 году 24 станицы с 3867 семействами
в 1864-м 53 станицы с 4374 семействами
Всего 76 станиц с 8241 семейством.
С поселением 1862 и 1861 годов, от начала систематической войны, эта цифра составляет 111 станиц с 14 233 семействами.
Численность населения, привлеченного в эти четыре года во вновь завоеванный край, считается 85 000 душ. Оно сформировано покуда в 9 конных полков.
Население всего Закубанского края, со станицами, основанными с 1840 по 1861 год, и с остатками туземцев, простирается до 220 тысяч душ обоего пола: русских 150 тысяч и туземцев 60 тысяч. Последняя эмиграция уменьшила это число до 240 т., а общий итог населения до 530 т.
Закубанский край составляет только часть страны, принадлежащей многочисленному кубанскому войску, раскинувшемуся от реки ее близ устьев Дона, до Абхазии и от Керченского пролива до Кумы. Все войсковое население составляет теперь около 440 тысяч душ обоего пола; а с разбросанными в промежутках станиц обрывками черкесских племен до 520 тысяч.
Окончательное устройство кубанского войска еще не решено правительством. Но так как важнейшие вопросы относительно основания этого устройства уже обсуждены в подробности; так как разрешение их вытекает не из теорий, но из близкого знакомства с действительностью, из неизменных топографических условий и хорошо известного быта казачьих населений, то надобно думать, что в главных чертах оно будет осуществлено. Поэтому я считаю возможным сказать теперь же несколько слов о положении, которое кубанское войско должно, как войско, занять в ряду русских военных сил и как край, в ряду русских областей[61].
Многие у нас смотрят с предубеждением на существование военных особенных областей, каковы все казачьи войска. Они видят в них в юридическом отношении: государства в государстве — нарушающие равноправность целого; в экономическом — отвлечение большого числа рук от производительного труда. Но такой взгляд, основанный на общих началах права и политической экономии, грешит, как всякое теоретическое заключение, своею отвлеченностью, тем, что упускает из виду местные и временные условия, дающие совсем иную постановку вопросу. Казачество есть явление чисто русское, оно составляет одну из образовательных сил нашей истории, не только в прошедшем, но в настоящем и даже в будущем. Казачество нарушает равноправность и уменьшает производительность страны, это верно; но когда человек что-нибудь покупает, он жертвует и не жалеет о жертве, если покупка ее стоит жертвы; что дал и что получил взамен, в этом вся речь. Россия при своих беспредельных украйнах не может обойтись без казаков; а так как русский человек складывается в казака сам собой, то естественное разрастание казачьих войск на далеких пределах есть одна из величайших внутренних сил русского народа. Постепенный ход истории нисколько не изменил этого отношения.
Пятнадцатое столетие стоит в полном характере своем на нынешних русских украйнах, оно убегает из глаз центральных населений государства не исторически, но только географически. Казачье хозяйство, требующее большого приволья, не извлекает из земли всего, что она может дать; но зато на пространстве десятитысячеверстного русско-азийского рубежа одно казачество обращает в населенные и русские земли такие, которые без него были бы дикою пустыней или враждебным разбойничьим притоном. Нечего опасаться слишком большого распространения казачьих войск. Казаки — это береговой прибой русского народа, размывающий понемногу его пределы; когда берег отодвинулся, на том месте, где кипел прибой, стоит гладкое море; когда казачьи населения остаются далеко в тылу передовых линий, они естественно сливаются с массой народа. Недавний пример — Малороссия. Таким образом всегда разливалась русская народная волна. От Петра до вступления на престол императора Николая Павловича казачество было сдерживаемо. Последствием вышло то, что во второй половине XIX века приходится совершать вещи, которые совершились бы сами собою, и теми же средствами, в XVIII. Доказательств много перед глазами, от устья Кубани до устья Амура. Не говоря уже о естественном разрастании русского племени, в голове которого идут казаки, естественном потому, что оно разливается как вода в ту сторону, где препятствие слабее напора; но даже при status quo охранение наших украйн без казаков совершенно невозможно. Казаки защищают пределы не только действующими поляками, стоящими казне третью часть против регулярных и число которых может быть внезапно удвоено и утроено, но еще более массой вооруженного населения. На полевой ли работе, дома ли, все население всегда стоит на часах у опасной границы. Если бы захотели заменить ее действительную силу соответственною силой регулярной кавалерии, то государственные финансы рухнули бы под несоразмерною тяжестью. Отвлечение рук от труда было бы еще гораздо большее: казаки на данном пространстве производят не столько как свободное население, но войско ничего не производит. Наконец, как боевая сила в итоге государственных сил, казачьи войска имеют великую для нас важность. Здесь не место развивать эту мысль в ее специально-военном значении; но не могу не выразить хоть мимоходом твердого моего убеждения. Такие казаки, как линейские, покуда в них сохраняется характер, воспитанный Кавказскою войной (а видовой характер казачьих полков есть дело вековое), введенные большим числом в европейскую кампанию, могут внести в войну новый элемент и доставить нам во многих случаях чрезвычайные преимущества над неприятелем. Хотя казаки всегда сопровождали русские армии, но употреблялись почти исключительно для охранной аванпостной службы; притом те казаки были иного свойства и не с таким вооружением[62]: я убежден, и знаю многих опытных военных людей, разделяющих это мнение, что казачья сила, как военный элемент, у нас далеко еще не вполне оценена и приложена к делу.
