Вопрос был совершенно ясен, какую науку принял и какую отверг народ.

— Наука существует, чтобы народу жить лучше! — воскликнул заместитель редактора «Правды Украины» А. В. Михалевич, и бурный обвал аплодисментов грянул в ответ.

Так неотразима была сила всех этих фактов, сила единодушия участников сессии, всех, кто был в этом зале, так очевидно полное, безнадежное банкротство морганизма-менделизма, что уже на сессии некоторые морганисты (академик П. М. Жуковский, профессор И. М. Поляков, доцент С. И. Алиханян) выступили с заявлениями, что они отказываются от своих воззрений.

Делом надо подтвердить эти заявления.

Но трудно представить себе сейчас такого честного советского ученого, который не понял бы, куда ведут и что объективно означают реакционные, идеалистические в самом существе своем, раболепно вывезенные из-за рубежа, теории формальной генетики.

Лысенко подводил итоги сессии. Долго говорить уже не было нужды. Следовало уточнить некоторые вопросы. Единственное, чем похвалялись морганисты, это были опыты по так называемой искусственной полиплоидии. Полиплоиды на морганистском языке — это организмы с умноженным набором хромосом. Применяя по своему обычаю драконовские способы воздействия на организмы, отравляя их ядом колхицином, морганисты калечили делящиеся клетки так, что хромосомы в них делились, умножались, а сама клетка разделиться не могла. Получались полиплоиды. Морганисты уверяли, что это чрезвычайно важно хозяйственно и что таким путем они уже вывели сорта гречихи, кок-сагыза и некоторые другие. На деле оказалось, что целые лаборатории, долгие годы купая семена в колхицине, полиплоидов понаплодили множество, а сортов — ни одного, что большинство выведенных «сортов» отличается «небольшим» недостатком: не дают семян, что в сельском хозяйстве известны действительно хорошие сорта-полиплоиды, но есть не меньше отличных сортов вовсе не полиплоидов, — короче говоря, что при искусственной полиплоидии никакие сорта совсем не выскакивают сами собой, как билетики в автомате. Нет, это далеко не волшебная палочка.

— … Мы признаем действие условий жизни на живое тело, — сказал Лысенко. — Так почему же мы должны не признавать действия таких резких факторов, как рентгеновские лучи или сильнейший яд колхицин и другие? Мы не отрицаем действия так называемых мутагенных веществ, но настойчиво доказываем, что подобного рода воздействия, проникающие в организм не через его развитие, не через процесс ассимиляции и диссимиляции, лишь в редких случаях и только случайно могут привести к полезным для сельского хозяйства результатам. Это не путь планомерной селекции, не путь прогрессивной науки.

Случай, «удача», «авось» царят в теории и практике формальной генетики.

Наука же, которая не дает практике ясной перспективы, силы ориентировки и уверенности в достижении практических целей, недостойна называться наукой.

А мичуринское учение по своему духу неотделимо от практики.

Это главное в нем, суть и коренной характер его. Оно вступает, вмешивается в гущу жизни и выполнению ее велений, решению огромных народнохозяйственных задач отдает всю могучую силу свою и отсюда же почерпает новую силу, находя через это Практическое творчество путь к наиболее глубокому и действенному постижению законов природы. То, что было мечтой для величайших ученых прошлого, — единство теории и практики, преображающее всю науку, — осуществлено здесь.

— Прогрессивная биологическая наука, — сказал президент академии, — обязана гениям человечества Ленину и Сталину тем, что в сокровищницу наших знаний, в науку, золотым фондом вошло учение И. В. Мичурина.

И он закончил здравицей учению Мичурина, учению о преобразовании живой природы на благо советского народа, здравицей партии Ленина — Сталина, открывшей миру Мичурина и создавшей в нашей стране все условия для расцвета передовой материалистической науки.

А когда он произнес последнюю фразу: «Слава великому другу и корифею науки — нашему вождю и учителю товарищу Сталину!» — тысяча, может быть, человек, наполнявших этот огромный зал, поднялись все, как один, и долго стоя аплодировали, и несколько раз, притихая, аплодисменты возобновлялись вновь.

В том же августе 1948 года президиум Академии наук СССР на трехдневном расширенном заседании обсудил итоги сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. Высшее научное учреждение нашей страны единодушно пришло к выводу, что в центре всего естествознания должно быть развитие мичуринской науки.

Перестраивается работа университетов, всей необозримой, по стране раскинутой сети институтов, исследовательских лабораторий, селекционных станций. Небывалый подъем охватил агробиологов и почвоведов, агрономов и зоотехников, академиков и колхозников-передовиков. Словно наступил великий праздник, как о том говорилось на сессии… Никогда жизнь не была так взыскательна к ученому, и никогда взыскательность жизни так не воодушевляла ученого. Будто вихрь, вихрь гигантских дел, благородных задач врывался в недавно еще запертые, душные комнаты, где менделисты чуть не вчера занимались своим крохоборчеством и своей схоластикой. Высшим законом стало: поля ждут, животноводческие фермы требуют! Грандиозные перспективы открыты для каждого научного работника, идущего навстречу голосу жизни, не стало малых дел. Чудесные вести приходили с Горок Ленинских под Москвой, с полей Украины, снимавших урожай 1948 года, из садов Сибири, где шел осенний обильный сбор тяжелых, превосходных плодов, налившихся у рубежей тайги, из племхозов Узбекистана, с их красой и гордостью — обновленными стадами каракулевых овец.

Не маленький отряд специалистов — страна двигала дальше мичуринское учение, учение о власти человека над землей и преображении земли на благо народа.

Разгорался самый яркий день в истории человеческой науки о природе.