Что беспокоило Дениса – так это нулевой рост пионерского отряда. Много народу приходило на сборы, почти все – записались в разные кружки и секции, которые тоже довольно щедро финансировались, и уже смешно было вспоминать карманные деньги Третьякова-младшего. Немало народу охотно работало в мастерских – сапожной, швейной, токарной, небольшом консервном цехе. Но записываться в пионеры никто не спешил. Хотя внимание – неослабное и пристальное – Денис ощущал каждую секунду. Казалось, ребят и девчонок что-то удерживает. Что – Денис понять откровенно не мог и временами злился, а то и приходил в отчаянье: ну что ж такое?! Местные ребята-пионеры тоже ничего не могли объяснить, и Денис вынужден был довольствоваться тем, что уже вступившие в отряд стали совершенно неиссякаемыми источниками энтузиазма. Честное слово, они были похожи на разбуженных после долгого неестественного сна!.. А уж вернувшийся с лечения Генка вообще изменился неузнаваемо – в лучшую сторону, конечно. Он был похож на имперского мальчишку, и Денис временами гадал, что уж такое ему там устроил Санька, что показал? Или ничего такого особенного, просто кусочек другой жизни?.. Кто знает – а сам Генка не спешил распространяться. Да и, похоже, просто не мог выразить ощущения словами.
Временами, надо сказать, Денис форменным образом пугался этой общей жадности до нового и думал, что наступит – и уже не так уж чтобы нескоро – момент, когда он больше ничего не сможет им дать. В такие минуты он остро ощущал, что сам очень и очень мало знает и умеет. Да, легко быть пионером, когда вокруг много взрослых, которые готовы помочь. А если большинство взрослых просто-напросто не понимают, какая помощь тебе нужна?!.
…Прозвеневший звонок заставил Дениса отвлечься от совершенно посторонних мыслей. Остатки объяснений Франца Ильича он прохлопал начисто и на себя разозлился до такой степени, что ускользнул от неизбежного разговора с одноклассниками по чёрной лестнице и пробрался в учительскую.
Тут было пусто. Почти. Большинство учителей предпочитали проводить перемены в классах, так как со звонком практически каждого облепляла плотная куча ребят и девчонок, сыпавших вопросы, как зерно из широко развязанного мешка – неостановимым потоком. Денис в таких случаях всегда вспоминал, что однажды сказал кто-то из учителей в Петрограде (Денис подслушал случайно): «Самая большая радость в нашей профессии – это когда тебе на перемене задают вопросы!»
Но сейчас он не был настроен на воспоминания.
– А всё-таки это непедагогично, – сказал Денис сердито, усаживаясь на стул верхом. Франц Ильич, восседавший на законном директорском месте, с интересом оторвался от заполнения журнала.
– Что именно? – поинтересовался он с искренним любопытством. Денис хмуро посмотрел на директора:
– Могли бы поиметь ко мне снисхождение как к коллеге. Я им всё-таки историю преподаю, – солидно произнёс он это слово, – и астрономию. А вы мне бац – и пару.
– Пару? – пошевелил бровями Франц Ильич. – Помнится, я поставил вам, Третьяков, всего одну оценку. Хотя, если учесть, что до конца урока вы меня так и не начали слушать, возможно, вы действительно заслуживаете пару.
– «Гуся»! – поправился Денис в соответствии с местными порядками. – И какой у меня после этого будет учительский авторитет?!
– Интересная позиция, – серьёзно ответил Франц Ильич – Но, в свою очередь, хочу поинтересоваться у вас, коллега, – какой может быть учительский авторитет, если учитель не разбирается в сложносочинённых предложениях?
– Я разбираюсь… – начал Денис, но Франц Ильич довольно-таки беспощадно прервал его:
– На двойку. Что и получили, коллега. А вообще – если уж приехали из Империи, – неожиданно жёстко продолжил он, – то извольте быть примером во всём. Да-да, во всём, сколько бы сил это ни отнимало и какое бы время ни пришлось на это потратить. Да, именно так! – словно черту, подвёл он, причём уже без малейшей иронии.
На этот раз Денис промолчал, потупившись. Щёки у него полыхали. Глупый щенок, припёрся с претензиями, смысл которых:
я особый, мне масла в зад на сто рублёв и смотрите – сливочного
! Уф, как стыдно, мало щёки полыхают, сейчас бы в наказание голым задом в крапиву…
– Разрешите идти? – еле слышно прошелестел мальчишка, вставая.
– Да нет уж, постойте, коллега, – Франц Ильич придвинул к себе какие-то бумаги. – За вами ещё рабочий план по предмету. Я, как помните, был на вашем уроке, – он называл Дениса на «вы» уже без насмешки, – и должен сказать, что материал вы излагаете с огоньком и на хорошем профессиональном уровне. Но вот планов ваших я пока не видел.
– Франц Ильич, – сердито произнёс Денис, тут же забыв своё смущение, – объясните мне, пожалуйста, зачем вам вообще написанные на бумаге планы? У меня есть заметки, которые помогают мне вести уроки. Это я понимаю. Но учителя ведь кучу времени… простите, много времени тратят на то, чтобы подробно расписать: скажу то-то, спрошу то-то, тема такая-то. Да ещё и записать «согласно стандартам». По-моему, лучше всего оформленные планы – у самых малопригодных педагогов, вот! – закончил Денис почти яростно.
Франц Ильич поджал губы. Но потом неожиданно рассмеялся:
– А знаете, примерно то же самое говорил мне позавчера на педсовете коллега Русанов. Если вас я ещё мог бы заподозрить в элементарном желании увильнуть от рутинной работы, – Денис оскорблённо выпрямился, – то его – нет. Хм. Хм, хм. Интересно. Неужели в Империи учителя не пишут подробных планов?
– Я не знаю, – честно признался Денис. – Но думаю, что нет. Мне трудно представить себе своих учителей из петроградской школы, которые тратят время, чернила и бумагу на такую ерунду.
Прозвенел звонок, и Денис, извинившись, подхватил папку, журнал – и вышел из учительской.
Франц Ильич остался сидеть за столом, тщательно вытирая кусочком промокашки перо – снова и снова…
…Новой темой на истории была «Роль инородческих сообществ в геноциде русского народа перед Третьей мировой войной». Денис, как всегда, увлёкся, увлёк класс и только к звонку опомнился и довольно подумал, что, кажется выкрутился… но не успел он подхватиться и выскочить из класса, как его обступили Олег, Пашка Бойцов, Танька Васюнина и Мишка Гуляев.
– Чего? – малодушно спросил Денис, делая робкую попытку прорваться к двери. Ему молча загородили дорогу. – Ну ребята! – взмолился он. – Вчера же коммутатор монтировали!
– Ты один? – спросила Танька, ехидно щурясь и водя по щеке кончиком рыжей косы. Денис испытал сильнейшее желание эту косу ей оборвать. Но вместо этого промямлил:
– Чего один?
– Монтировал ты один? – уточнила Танька.
– Ну не один…
– И «гуся» тоже получил не ты один?
– Васюня! – взвыл Денис. – Ну, я не виноват, что меня спросили!!!
– Петька с тобой монтировал, – сказал Пашка со смешком, сложив руки на груди и прислонившись спиной к стене. На нём вместо пионерских шортов были бриджи для верховой езды – правда, «уставного» цвета, и вольность ему прощали, учитывая, что он каждый день мотался верхами на перевал и обратно. – А потом сидел до утра и зубрил, между прочим. Так что, если бы его спросили, он бы ответил.
– Попробуй ему только связиста зарезать, – добавил Мишка. Денис огрызнулся:
– Если всё правильно на аксель ответит, чего я буду резать?![1] Ну всё! Больше не повторится! – И, поскольку его по-прежнему не выпускали, добавил: – Извините, а?
– Вот! – Олег, до сих пор молчавший, просиял и стукнул Дениса кулаком в плечо. Денис закрылся и ответил кулаком в грудь. Танька вклинилась между ними:
– Ничья… Ну что, урок последний, в отряд?
– Я сперва забегу по делам кое-куда, – опомнился Денис. – Недолго, час максимум. И буду.
– У нас День Солнца на носу, – напомнил Олег. Денис повторил:
– Я недолго…
…За школьной оградой – там, где когда-то щиты для объявлений украшали ироничные надписи и грязные разводы, а теперь справа на фоне пионерской эмблемы было написано «ПИОНЕРОТРЯД им. Радия Погодина», а слева всех извещали, что тут располагается «Народная школа №1 рабочего посёлка Седьмой Горный», – маячили несколько пацанов со скучными и злыми физиономиями. Мимо них гордо прошествовали несколько младшеклассников – даже не посмотрев в их сторону. Один из «маячивших» дёрнулся было вслед, но увидел Дениса, сбегавшего с крыльца, и сделал вид, что смотрит на часы. Последний из уходивших младших – босиком, лохматый, но с новеньким ранцем под военный рюкзак имперца и с чисто вымытой физиономией – как раз обернулся и ехидно, громко, оглушительно звонко пропел:
