Барселона где-то нашел радиоприемник-передатчик. В конце концов он поймал английскую речь, и мы поспешили заметить длину волны. Благодаря неустанному верчению ручек он наткнулся на командный пункт Третьей бронетанковой дивизии США. Мы тут же связались с ними.
— Привет, янки! — возбужденно закричал Барселона. — Слышите меня? Как у вас дела? Все в порядке?
— Здорово, фрицы! У нас все отлично, как у вас? — ответил голос на довольно хорошем немецком.
— Ничего, — сказал Барселона. — Слушай, янки; есть среди вас кто-нибудь, способный ответить на важный для нас вопрос?
— На какой, фриц?
— Мы с начала этой треклятой войны пытаемся выяснить имя свиньи Одина.
— Свиньи Одина?
— Совершенно верно.
Пауза.
— Ты сказал, свиньи Одина?
— Да, — подтвердил Барселона.
Снова пауза.
— Черт, это какой-то вопрос с подвохом? — с подозрительностью спросил американский немец.
— Нет-нет! — ответил Барселона. — Истинная жажда знаний!
— Ладно, подожди, спрошу других ребят.
Мы ждали, и через несколько минут янки заговорил снова.
— Эй, фриц, слушаешь? Тебе повезло. Среди нас есть норвежец.
— То есть у тебя есть ответ?
— Есть, конечно, но я должен поставить одно условие…
— Какое, янки?
— Вот это: я называю вам имя свиньи, а вы тут же сдаетесь и кладете конец этой гнусной войне. Годится?
— По мне годится, — согласился Барселона. — Только мы сейчас держим путь к Адольфу, хотим немного вразумить его… Ну, как имя свиньи?
— Ее звали «Золотая щетина», и принадлежала она Фрейе, а не Одину. Во всяком случае, так говорит наш знаток[164].
Поднялось шумное оживление. Мы тут же начали связываться с другими ротами, чтобы сообщить радостную новость.
— Алло, Дитрих! Мы узнали имя свиньи Одина!
— Алло, Гейнц? Знаешь, та свинья, о которой мы говорили…
— Алло, Вольф! Мы узнали имя свиньи Одина, только она принадлежала не Одину, а Фрейе, и звали ее «Золотая щетина».
— Ни черта подобного! — ответил Вольф. — Я сам вспомнил его, и это вовсе не «Золотая щетина». Звали ее Серимнер[165]. И принадлежала она все-таки Одину.
Последовал оживленный спор. Американцы упорно держались за имя «Золотая щетина». О Серимнер они слышать не хотели и утверждали, что это нацистские намеки. Вольф же обвинял их, что они выдумали «Золотую щетину» и хотят ввести нас в заблуждение. Вопрос так и не был решен.
Колонна двинулась дальше. Мы пересекли Рейн под внезапным ливнем. Небо было плотно затянуто облаками. Весь путь окаймляли разрушенные здания, груды мусора, пожарища; целые поселки, стертые с лица земли, люди, жившие в норах, будто крысы. Иногда за нами бежали толпы голодных детей, протягивали тонкие ручонки и просили хлеба. Повсюду смердело войной.
Двадцать пятого августа мы настроились на радиостанцию противника и услышали следующие новости:
«Сегодня утром Двадцать восьмая бронетанковая дивизия под командованием генерала Леклерка вошла в Париж[166]. По всему городу звонили колокола, и население бурно ликовало. Все немцы, у которых хватало глупости появляться на улицах, рисковали жизнью. Охранников в тюрьме Фресне удавили заключенные. Всем женщинам, заподозренным в связи с оккупантами, брили головы, сдирали с них платья и рисовали на телах свастики. Генерал фон Хольтиц арестован американцами. Весь город был иллюминирован до утра. Vive la France!»
Мы выключили приемник и какое-то время молча глядели друг на друга.
— Знаете, что? — заговорил наконец Порта. — Старине Хольтицу не дали достаточно вооружений, чтобы уничтожить весь город, и, готов спорить, он сейчас изо всех сил утверждает, что спас Париж от разрушения.
— Ему ни за что не поверят, — сказал Барселона.
— К тому же, — поддержал его Малыш, — все это будет в письменных приказах и прочих документах.
Порта пожал плечами.
— Те, кто наверху, всегда ухитряются вывернуться из чего угодно.
— На сей раз ничего не выйдет.
— Идем на спор? — предложил Порта.
