– Ричард?

– Да? – его голос прозвучал раздраженно, и он даже головы не повернул в ее сторону.

– Скажи на милость, я для тебя еще существую или ты теперь живешь с портретом?

Не дождавшись ответа, она злобно посмотрела на красавицу в изумрудно-зеленом платье. Он нее исходило нежное сияние, и она казалась живой. Это и мучило Глорию. Если бы это был портрет ныне живущей женщины, то повод для беспокойства был бы очевиден. Но женщина, изображенная на картине, давно умерла. Это был только красивый образ в роскошной золоченой раме. Конечно, портрет радует глаз. Но она, Глория, легко отказалась бы от такой радости. Эта дорогостоящая игрушка занимает собой все пространство, притягивает все взгляды и делает все остальное вокруг каким-то незначительным.

Впрочем, Глория не могла не признать, что дама на портрете – идеал женской красоты. Думая об этом, она взглянула в лицо дамы и вздрогнула всем телом – ей показалось, что бездонные темные глаза видят ее насквозь! Она испуганно вскочила, подбежала к окну и резким движением отдернула шторы.

– Что ты делаешь? – прошептал Ричард, словно выйдя из глубокого транса.

– Что я делаю? Я разрежу этот портрет на куски, если так пойдет и дальше! – закричала она. – Посмотри на себя! Ты часами сидишь перед этим портретом, и тебе абсолютно наплевать, здесь я или нет!

Глория в волнении металась перед ним, пытаясь разбить магическое силовое поле притяжения между возлюбленным и картиной. От ее пышных рыжих волос во все стороны летели искры.

Наконец, он поднялся и, словно очнувшись, провел рукой по лицу и глазам.

– Этот портрет плохо влияет на тебя, Ричард, – взмолилась Глория. – Ты должен избавиться от него, пока он не поработил тебя.

– Чепуха!

Ричард фон Вильд снова стал самим собой. Он обнял возлюбленную, притянул к себе и нашел ее губы. Глория привычно обмякла в его требовательных и страстных объятьях. Казалось, красавица с портрета внезапно потеряла свою власть над мужчиной, отдав его живой и теплой женщине из плоти и крови, способной дарить ему не иллюзорное, а реальное наслаждение.

Он решительно сорвал с нее одежду, положил на диван и начал покрывать ее тело страстными поцелуями. О, как она любила его сильное мужское тело! Как теряла всяческую волю, когда оказывалась в его объятьях. Никаким мужчинам прежде она не позволяла брать себя так быстро и настойчиво. Только ему! Мужчине, который знает, как доставить наслаждение женщине, и который не отказывает себе в этом удовольствии…

– Почему ты убрал из комнаты другие картины? – спросила Глория полчаса спустя, когда они лежали обнаженные, утомленные и счастливые.

– Леди Тэлбот нуждается в пространстве, – ответил Ричард задумчиво. – И ей не по вкусу современное искусство.

– Надеюсь, это шутка? Ты говоришь о ней так, словно она жива…

– В картинах живут мысли и чувства, которые были в них вложены. Леди Тэлбот для меня такая же живая, как и ты.

– Эта женщина мертва! – в ужасе закричала Глория. Она приподнялась на локте и вгляделась в лицо любовника, ища в нем признаки помешательства. – Посмотри на нее. Это же просто масляные краски на холсте плюс мастерство художника. Все остальное – иллюзия!

Глаза Глории снова настойчиво искали взгляд прекрасной дамы, намереваясь серьезно схлестнуться с ней. Она резко вскочила и вдруг без чувств упала на пол.

– Глория, зачем ты себя истязаешь?

Ричард поднял возлюбленную, бережно уложил ее на диван и заботливо прикрыл пледом.

Глория внезапно очнулась, лихорадочно натянула на себя одежду и направилась к двери. Ричард бросился за ней:

– Глория, останься!

Рыжеволосая девушка обернулась к нему, ее бледное лицо искажала гримаса ярости.

– Или портрет, или я! – воскликнула она, сверкнув глазами.

– Ты же знаешь, я не выношу женщин, ставящих условия, – его голос звучал спокойно и сдержанно. – Я купил портрет, и он останется здесь.

– Что ж, – ответила она. – Это показывает силу твоих чувств ко мне.

Он рассмеялся:

– Не будь дурой, Глория!

– Будь счастлив со своей новой пассией. Но не зевай! А то она начисто лишит тебя разума!

И с этими словами она ушла.

Ричард не сдвинулся с места, чтобы догнать ее. Он видел, как она стремительно идет по коридору и рыжие волосы горят как пламя.

Она подошла к лифту, раздался звук открывающейся двери. «Глория!» – хотел он позвать ее, но ни один звук не сорвался с его губ. Она вошла в лифт, кабина опустилась вниз, и снова наступила тишина. Он все еще стоял неподвижно, чувствуя в сердце пустоту и холод расставания.

Пронзительный телефонный звонок разорвал гнетущую тишину. Ричард медленно направился в кабинет, но телефон уже умолк. Он бросил взгляд на свой письменный стол. Теперь ему ничто не мешало углубиться в работу, но вместо этого он вернулся к портрету, словно ведомый невидимой силой.

Ричарду показалось, что леди Тэлбот смотрит на него одобряюще, и он почувствовал себя счастливым. Мужчина снова сел в кресло, охваченный непреодолимым желанием смотреть в эти темные глаза, обещающие ему все и уже отнявшие то, что до сих пор было ему дорого.

Ричард еще немного подумал о Глории, а потом его мысли о ней растаяли сами собой. День клонился к вечеру, в город пришла ночь, но он этого не заметил.

Наступило утро нового дня, и пронзительный телефонный звонок вернул его к действительности, ненавистной ему действительности…

В знаменитой художественной галерее Якобсена царила немыслимая суета: в конце недели намечалось открытие совместной выставки двух талантливых молодых художников, о которых заговорили после их дебюта в Цюрихе.

Генри Мель, настоящий знаток искусства, вихрем носился по огромным залам галереи и загружал молодых сотрудников новыми идеями и предложениями: они искали правильное освещение для каждой картины, чтобы представить полотна наиболее выигрышно и быстро продать.

Галерист увидел Викторию фон Ленхард в зале, где проходила выставка известного графика. Он резко остановился и взял ее за руку:

– Дитя мое, вы снова здесь? Вы отправили обе литографии?

У Генри Меля были длинные седые волосы и синие живые глаза. К красивой студентке с серьезным лицом и блестящими каштановыми волосами, давно работающей в галерее, он относился как к равной.

– Да, фрау Арманд была в восторге. Она будет звонить вам по поводу рамок, ей хочется что-то легкое, персикового цвета…

– О боже! – простонал Генри Мель, театральным жестом заломив руки. – Вряд ли это вкус господина Арманда! Он-то должен знать, что произведения в стиле критического реализма не вставляют в рамки пошлых цветов!

Виктория рассмеялась, и галерист вздохнул с облегчением: она смеялась впервые за несколько последних недель. Внезапная смерть отца, финансовый крах и распродажа имущества – это были тяжелые жизненные испытания. К счастью, девушке удалось выплатить все огромные долги ее беспутного родителя.

Старик тоже улыбнулся и, пожав плечами, заметил:

– Ну, если это пожелание дамы, то, как говорится, клиент всегда прав! Кстати, у нас есть новость: Максимилиан фон Доблитц решил устроить на первом этаже вашего бывшего дворца выставочный зал и начать с выставки работ современных скульпторов. Он предлагает нам дополнить экспозицию произведениями прогрессивных художников. Как вы на это смотрите?

У Виктории сжалось сердце: она вспомнила, что старинный дворец навсегда потерян для нее. Но она быстро взяла себя в руки. За последние недели девушка научилась слушать голос разума и уступать доводам рассудка.

– Да, я слышала об этом, – ответила она нарочито бодро.

– А вы готовы рассмотреть предложение Максимилиана? Никто не знает дворцовые залы лучше вас.

Виктория знала, что старик относится к ней с отеческой симпатией и заботой. Теперь он решил предоставить ей возможность поработать во дворце, надеясь, что в этом случае ее печаль и отчаяние постепенно утихнут, то есть выбить клин клином.