Лубянке отмечается лишь маршрут его движения по России в те годы. – А. Б. )

Социально мы были одинаковы. И вот ему дали, а мне отказали».

Конечно, странно.

Тем более что Сувчинского Горький знал еще по России.

Может, Мирский писал, напоминал, просил, а Сувчинский этого не

делал?

Впрочем, Горький тоже не на всякую просьбу отзывался.

М. А. Осоргину, например, с которым был знаком без малого сорок лет и

который, будучи высланным из России в 1922 году, писал Горькому:

« Эмиграция мне чужда, как и я ей. Вы это достаточно знаете», – он ничем

не помог, сколько тот ни просил.

В КОНТЕКСТЕ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

А ведь даже борцам с Советской властью Алексей Максимович помогал

с отъездом – в другую сторону, разумеется. Как тут не вспомнить теософку

Юлию Данзас, тоже давнишнюю знакомую Горького, которую он встретил в

1929 году уже на Соловках. Возможно, он и досрочному ее освобождению

всячески способствовал, и разрешению на выезд из страны. Уехав, Юлия

Николаевна «отблагодарила» Горького разоблачительной книгой «Красная

каторга» (1935). Или Виктор Серж, фигура еще более знаменитая, каэр

махровый, а Горький и его из лагеря вытащил (троцкиста!). Занятную все-

таки контору по импорту-экспорту Алексей Максимович организовал: в

СССР – белогвардейцев, из СССР – бывших зеков.

Обретение советского гражданства плюс громадная эрудиция и огромная

работоспособность, а также поддержка со стороны Горького быстро сделали

Д. Мирского (таков его тогдашний псевдоним) полноправным и активным

участником литературного процесса. В то последнее пятилетие, которое было

отпущено Д. Мирскому как свободному гражданину, в полной мере

реализовался его интерес к молодой советской литературе. В мощном потоке

творчества Д. Мирского, обращенного к чрезвычайно широкому кругу имен

(от Пушкина до Джойса), превалирует интерес к советской поэзии. Было в

этом интересе немало от злобы дня, утверждавшего свои приоритеты

методами, которые позднее назовут вульгарно-социологическими, – ими

впрямую будет пользоваться и критик Д. Мирский. Но при этом была и

глубина прозрения, была доброжелательность, далекая от какого-либо

захваливания. Свои пристрастия критик отдавал явлениям по-настоящему

значительным, – теперь, в перспективе прошлых лет это видится отчетливо.

А сверх того еще и организационно-публицистическая деятельность

сотрудника (или энтузиаста) вовсе политизированного проекта «История

фабрик и заводов», которая непосредственно направлялась Горьким, и

связанные с ней поездки по стране. Две – на Урал и в Среднюю Азию –

косвенно подтверждаются материалами следствия, а вот третья поездка – на

Беломоро-Балтийский канал – на следствии не «засвечена». Вообще

трагическим парадоксом теперь кажется то, что громкий список фамилий

главных авторов книги «Канал имени Сталина» начинается и кончается

фамилиями будущих «врагов народа» – Леопольда Авербаха и Бруно

Ясенского (которых, кстати, Р. Конквест позже в книге «Большой террор»

назовет – без всяких к тому оснований – подельниками Святополк-

Мирского). Еще один из авторов – прозаик Сергей Буданцев – разделит с

Мирским смертельную колымскую судьбу.

Возможно, именно постоянные деловые пересечения с Горьким и имели

для Мирского не лучшие последствия. В воспоминаниях И. М. Гронского (в

те годы тоже входившего в круг Горького) это даже не предположение, а

вполне удовлетворенная констатация: ведь это именно он распознал в

«светлейшем князе» английского шпиона, просил заняться им Ягоду, а когда

тот отмахнулся, рассказал о своих подозрениях товарищу Сталину.

« Потом Мирский был арестован, – рассказывал в 1963 году Гронский,

сам проведший шестнадцать лет в лагерях (только не в колымских, а в

воркутинских. – А. Б. ). – Мне передавали, что он попался на шпионских

мелочах. Обычно крупные разведчики проваливаются на чем-нибудь мелком.

Я с делом не знакомился, но похоже на то, что Мирский был агентом

Интеллидженс Сервис».

Что и говорить, похоже.

И обвинялся Д. П. по статье ПШ.

Вот только нет в его деле никаких «шпионских мелочей», не говоря уже

о каких-либо серьезных доказательствах, изобличающих его шпионскую

деятельность. Абсолютной ложью выглядит констатация обвинительного

заключения – « вину свою признал». Но именно с таким заключением дело

легло в свое время на стол Особого совещания НКВД: что заказали – то и

получили.

В интересной (хотя построенной, как мне кажется, на недоказуемых

предположениях) статье Вяч. Иванова «Почему Сталин убил Горького» арест

Мирского ставится в прямую связь со смертью пролетарского писателя: вот

ушел Горький – и некому стало защищать критика, осмелившегося выступить

против коммуниста Фадеева.

История эта хорошо известна.

В критике показавшегося неудачным Мирскому (как и Горькому) романа

«Последний из удэге» – в пылу литературной полемики («Литературная

газета» от 24.06.34) Мирский вообще как бы зачеркнул заслуги автора

«Разгрома». – « Вырастая вместе с эпохой, советская литература достигла

своего нынешнего высокого уровня без участия Фадеева. Чтобы подняться

до этого уровня, Фадееву предстоит огромная работа…» (Вспомним, как

высоко оценил тот же Мирский роман «Разгром» в статье «Почему я стал

марксистом», опубликованной тремя годами ранее.) Уже через месяц в

«Правде» появилась статья критика-философа П. Ф. Юдина «О писателях-

коммунистах», в которой говорилось, что Фадеев по праву занимает одно из

ведущих мест в советской литературе. И далее: « Статья некоего

Д. Мирского в „ Литературной газете“… является безответственной

выходкой человека, которому равно ничего не стоит выбросить

талантливого пролетарского писателя из литературы. Так легко может

сводить счеты с писателем только тот, кто не болеет за советскую

литературу».

Горький вступился за Мирского через полгода (статьей в той же

«Правде»), но защита его была не свободна от некоторого передергивания.

« Дм. Мирский разрешил себе появиться на земле от родителей-дворян, и

этого было достаточно, чтобы на него закричали: как мог он, виноватый в

неправильном рождении, критиковать книгу коммуниста?» – (Кричали-то

совсем не за это! – А. Б. ) – «Следует напомнить, – развивал Горький

полюбившуюся ему мысль о «белых воронах» , – что Белинский,

Чернышевский, Добролюбов – дети священников – (и здесь не обошлось без

неточностей. – А. Б. ) – и можно назвать не один десяток искренних и

крупных революционеров, детей буржуазии, которые вошли в историю

русской революции как честнейшие бойцы, верные товарищи Ленина».

Но поставленный в этот ряд Д. Мирский едва ли мог пользоваться

репутацией честнейшего бойца – с его-то противоречивостью,

непредсказуемостью действий, с тем, что Б. Струве назовет впоследствии

«духовным озорством», считаться верным товарищем Ленина! « Я пошел

дальше», – сказал Мирский Р. Роллану на встрече, устроенной в Москве

Горьким, в ответ на комплименты в адрес его давней брошюры о Ленине.

И сильно встревожился известием о возможном переиздании этой брошюры

в марте 1937 года. По мнению самого автора, ее уже не стоило

перепечатывать, даже в отредактированном виде.

А БЫЛ ЛИ ЗАГОВОР?

Если согласиться с конструкцией, предложенной Вяч. Ивановым, и