Анхор, восточный край Путаных земель

«После сражения под Скафолком я понял, что Боги мертвы. Или же просто забросили надоевшую им игру, оставив своих детей сражаться между собой.

Да, в то сырое, холодное утро, глядя, как воронье клюет тела моих солдат – я осознал горькую правду. Но промолчал: Каратели Братства всегда были неподалеку. Конечно, я уважал Чародеев, и когда, наконец, война закончилась – был уверен, что большая заслуга в победе принадлежит их молодому ордену. Но я боялся их, и не без оснований. Нет и не было во мне уверенности, что служат они Халду или Небесному Горну. За любое сомнение в Богах чародеи карали быстро и жестоко. Но, скорее всего, ими двигала совсем иная цель, впрочем, удачно совпадающая с моей.

Анхор должен быть свободен!

Когда остатки армий Усмия были откинуты за южные границы – я ни минуты не сомневался в том, что будет дальше. Мне не давал покоя тот жестокий рассказ о жертве Ста. Отряд гвардейцев Братства собственной кровью заманил самого Ледяного Стража в западню, в Стохолмье. Что чувствовали они, когда один за другим уходили в темноту? Какие мысли терзали их, пока из добровольно перерезанных вен на землю сочилась их жизнь? О чем думал тот, кто нес медленно угасающего товарища, и знал, что скоро настанет и его очередь пустить себе кровь?

Все погибли. Сто гвардейцев и шестеро чародеев Братства, которые принесли свою жизнь в жертву и заперли творение Усмия в недрах еще работавшей тогда штольни.

Сами ли они пошли на это? Или…

Один из Карателей обмолвился, что Братство собирается закрыть границу с вечно сражающимся югом, отгородиться от смут и войн. Что им нужны могущественные стражи, готовые вечно оберегать покой жителей Анхора. Воины, поставленные на защиту пределов. Именно тогда я понял, что меня ждет. Догадался, что слышали те сто гвардейцев, проложивших кровавую дорогу в шахту Стохолмья.

Как ни странно – я смирился. Не ради Братства и не ради Халда. Ради Анхора. Ради свободы и покоя родного королевства.

Так или иначе у них не было выбора. Им необходимо было умертвить всех героев кровавой войны. Генералов, на лицах которых до конца дней сохранится зловещая печать прошлого. Они дали мне выбор. Я мог обречь себя на это во благо родной страны и сохранить имя, или же предстать перед Анхором преступником. Предателем. Отрекшимся.

Война пробуждает звериные чувства, и нельзя ее пройти ни разу не преобразившись в чудовище. Наверное, у каждого был свой грешок, тщательно отмеченный Братством. Мой грех…

Не хочу о нем вспоминать! Я заплатил достойную цену, чтобы искупить его и вычеркнуть из своей памяти.

Братство жестоко, но справедливо.

Зелье, убившее меня, я принимал после командира „Лесной Смерти“. Мне всегда нравился этот молодой стрелок: столь быстрое восхождение по военной карьере, недостижимое звание генерала к двадцати пяти годам, верный глаз и осторожный ум. Его отряды изрядно попортили кровь ратям Усмия, он сделал гораздо больше, чем я. По словам Карателей – все те, кто пил зелье, вызывались добровольцами. Но, думаю, мои братья по оружию слышали обо мне то же самое. Или нет? Вдруг действительно они пошли на такой шаг сами, а не так, как я – припертый к стенке Чародеями и изнывающий от ненависти к себе?

На вкус отрава показалась мне молоком. И не скажешь, что яд. Не скажешь, что часть безумного ритуала. В последний момент я струсил и думал отказаться от рокового глотка. Я мог отказаться от него! Мне было плевать на Чародеев, так как они не вечны. Мне было плевать на Богов, так как они о нас забыли. Мне даже было наплевать на совершенные мною грехи.

Но я любил Анхор!

Поэтому и выпил…

Сейчас я редко вижусь с другими Поставленными. Порой залетает Хмурый Гонец. Я слушаю его болтовню и не перебиваю, хотя мечтаю спросить – сделал ли он последний глоток по собственной воле, или же ради искупления.

Недавно, наверное лет пять назад, я видел Собирателя. Он был единственным незнакомым мне человеком из тех, кто пошел на смерть ради Анхора. Маг Братства по имени Монтелла. Хотя, может быть, у него был свой грех?

Монтелла…

С годами память ведет себя удивительно. Перед глазами до сих пор стоят черные знамена Усмия, в той сече у Скафолка. Я прекрасно помню глаза моей жены, погибшей во время злополучной осады Хески. Но мне становится страшно, когда я пытаюсь вспомнить СВОЕ имя… Как меня звали?! КАК?!»

Воин неожиданно вздрогнул, отчего на землю посыпался облепивший его снег; с испуганным карканьем в небо сорвалась ворона, задремавшая было на черных ветвях огромного дуба. Скрипнул древний, изрядно подгнивший доспех генерала, полыхнули зеленым светом мертвые глазницы. Страж резко повернулся в сторону севера, пытаясь осознать, что произошло и прервало его размышления.

Граница нарушена. Кто-то пробрался в Анхор. Но как неизвестному удалось так быстро миновать оберегаемые земли? Мертвый Латник, как называли в народе бывшего генерала, вдруг почувствовал, как слабеет. Как что-то медленно заволакивает его разум.

Координатор мертв?! Координатор мертв!

Воин медленно сделал шаг вперед и застыл. Он не знал, что теперь ему делать.

Империя, Смутные Королевства

Они действовали быстро и слаженно. Так, как много раз репетировали. Отточенными, скупыми движениями воплощали в жизнь старый план. Весь осязаемый Агоном мир сузился до проходящей в его замке операции. Десятки лучших чародеев Мереана собрались в тронном зале, чтобы поддержать обряд.

Изображение в зеркале забурлило пестрой радугой, по поверхности поползли серебряные круги. Волшебники Империи наконец-таки впали в магический транс. Врата вот-вот откроются. До исполнения мечты остались считанные минуты. Агон обменялся взглядами со Склоем. Длинноусый воин, первый рыцарь Мереана, собранно ждал команды, но, встретив взгляд императора, ободряюще ему подмигнул. Сейчас титулы были неважны. Рядом со Склоем застыл невозмутимый Одвор. Молодой сейнарский берсерк равнодушно жевал пахучую смолу, и в черных глазах дикаря разгорался наркотический огонь.

– Господин, – раздался в ушах голос верного Ухлака. Старый колдун сейчас был первым после императора. – Мы готовы.

Агон нежно сжал кисть Лемиллы.

– Время пришло, любимая.

На миг ему показалось, что девушка попыталась высвободить руку. Но потом она повернула свою головку к нему, и император задохнулся от прилива нежных чувств.

– Время пришло, – повторил он и поймал ее улыбку. Торжество момента с головой поглотило чародея.

– Вперед, – сорвалось с его губ.

Две дюжины магов резко выдохнули, пропуская свою силу сквозь фокус-мага. Ухлак задрожал от накрывшей его мощи, но справился с собой и, широко распахнув глаза, простонал:

– Врата открыты!

Первым в зеркало вошел Агон, и сразу же оказался в комнате Халда. Следом шли Одвор и Склой. Воины ловко разошлись по сторонам, прикрывая подходы к императору. Затхлый воздух пах пылью. Старик, сидящий в кресле напротив зеркала, устало улыбнулся нежданным гостям, но даже не попытался подняться.

Агон не стал ждать других действий старого бога, и грубым заклинанием вырубил могущественного чародея. В этот момент в комнате появилась Лемилла.

– Время пришло, – нежно подбодрил ее он.

Она побледнела. Плотно сжала прекрасные губки, и резко вздохнула, как перед прыжком в ледяную воду. Агон заметил, как презрительно скривился Склой. Старый друг считал Лемиллу недостойной. Они много спорили из-за этого, но в конце концов усатый рыцарь согласился с доводами приятеля. Лишь человек Халда способен использовать мощь оглушенного старика.

Пройдя мимо воинов к креслу, Лемилла выхватила кинжал и одним ударом погрузила его в грудь бога. А затем, как пьяная, отшатнулась прочь.